Английские эротические новеллы

— Что такое посвящение? — пыталась она выяснить у новых подруг, но те хранили молчание.

Наконец, час посвящения настал. Катрину одели в лучшее платье, взятое из домашних запасов, ввели в подвал, где монашки разложили на полу распятие с подвижным деревянным механизмом.

— Сейчас ты пройдешь обряд, — шептала ей на ухо женщина, придерживающая ее под руки. — В свое время мы все через него прошли!

— Всем молиться, — приказала мать-настоятельница, развязывая на девушке завязки. — Сейчас все и начнется!

Одеяние послушницы упало к ногам Катрины, предоставив монашкам удовольствие полюбоваться юным телом новой сестры. Пальцы Доры, самой старой монахини, быстро нашли девственную дырочку.

— Не бойся, дитя мое, это совсем не страшно! — смочив слюной палец, монашка ввела его в лоно, не очень глубоко, примерно на дюйм. — Какое непаханое поле!

Умелый плотник сделал на деревянном истукане во всей красе то, что обычно прикрывали набедренной повязкой, и как следует отполировал выступающую часть.

— Возьмите ее под руки, — приказала настоятельница, — и раздвиньте ей ноги!

Четыре монахини подняли Катрину и понесли к распятию.

— Тебе предстоит сесть на распятие! — пятая, старая монахиня продолжала ласкать ее пальчиком. — Если у тебя будет сухо, значит, будет очень больно!

— Нет! — Катрина, увидев, что ей предстоит, сделала попытку освободиться, за что тут же получила от матушки Изольда звонкую пощечину. Ужас, все тот же ужас, забрался в ее душу.

— Еще одно движение без разрешения и запорю розгами! — шипела матушка-настоятельница.

Курились кадила с ладаном. Монашки, свободные от церемонии, пели торжественный молебен, но Катрина не понимала слов.

— Ну вот, потекла! — улыбнулась старая монашка, переходя кончиком пальца на клитор. — Еще немного, и ты будешь готова!

«Я этого не переживу! — девушка отчаянно вздрагивала, понимая бесполезность сопротивления. — Я, конечно, ласкала сама себя, о чем честно призналась настоятельнице на исповеди, но не вот так, прилюдно, да и деревяшка порвет меня насквозь! Нет, я не хочу умирать!»

Монашки с нетерпением ждали начала церемонии: в свое время каждая из них садилась на распятие, и теперь они хотели подвергнуть Катрину той же участи.

«Я не вынесу этого! — подумала Катрина, увидев огромных размеров полированную деревяшку. — Нет!»

Увлажненные пальцы старушки начали не спеша ласкать нежную горошину, а процессия из монашек, несущих Катрину на руках, шаг за шагом приближалась к распятию.

— Аминь! — скомандовала Изольда.

При этом страстном движении деревянный фаллос проник на всю длину, порвав девственный заслон. Боль была такая, что Катрина не сдержала крика.

— Хорошо насадилась! — радовались монашки, продолжая удерживать новенькую на кресте.

«Ну вот, меня разорвали, — подумала девушка, — все кончено! Не так я представляла себе брачную ночь!»

Монашки, помогавшие в обряде инициации держать Катрину, жаждали первыми добраться до ее вкусного тела.

Измученная девушка, снятая по приказу настоятельницы с палки, подчинялась всем капризам монашек. Ее тело было без счета обласкано, искусано и облизано похотливыми сестрами, жаждавшими отведать девственной крови.

После завершения обряда Катрину напоили вином, признали полноправной сестрой и повели в баню умерщвлять плоть.

Оказалось, монашенки обители не теряли времени даром, предаваясь утонченной любви — сами время от времени устраивали оргии, впрочем, не чуждаясь мужского общества. Под баню монашки выделили каменный сарай, в котором сложили печь и поставили большой медный котел. Девушке, никогда не видевшей бани, показалось, что она попала в Ад! Монашки плескали на камни воду и нещадно хлестали друг друга вениками. Когда, казалось, ее душа вот-вот покинет тело, Катрину вывели на улицу и стали окатывать холодной водой.

— Ничего, — настоятельница, в молодые годы побывавшая у московитов, обожала париться, — в Аду будет хуже! За веники, грешницы! [153]

После бани Катрину одели так же, как всех остальных монашек: в длинную льняную рубашку, аналав, кожаный пояс и верхнюю накидку из белой козьей или овечьей шкуры, кукуль, шапочку конической формы, и мафорий — покрова на шапочку, вроде капюшона или башлыка.

После банного ада приятная, ласковая теплота разлилась по всему телу новой монашки.

— Как ни странно, я жива! — Катрина [154] испытала чувство незнакомого покоя. — А с каким остервенением они хлестали друг друга вениками! Я думала, что кожа моя чулком сползет, а это оказалась грязь!

Глава пятая. В объятиях злой Линды

На жительство Катрину определили в келью к Линде, двадцатилетней монашке, вот уже два года запертой в стенах монастыря и весьма искушенной в плотском грехе, заведующей розгами и пивом. [155]

По распоряжению матушки Изольды, неделю Линда Катрину не трогала, чтобы страшные разрывы немного зажили. Целую неделю Линда изнывала от неразделенной страсти к новенькой монашке. Наконец, ей было позволено посвятить новенькую в тайны отношений между женщинами.

— Без рубашки легче спать, — сказала она, раздеваясь на ночь, — и ты тоже разденься! Похоже, я начинаю толстеть на должности матушки-пивоварки! — вздохнула она. — А тут еще эта обязанность по заготовке розог!

Катрина послушно разделась.

— Рыженький мой котеночек, — воскликнула Линда, любуясь новой соседкой по келье, — какая ты горячая! До чего у тебя нежная кожа!

— Бедное дитя, — повторила Линда, прижимая девушку к себе. — Я тебе по дружбе заготовлю самые прочные, самые ровные и секущие розги, когда придется принимать покаяние, и угощу пивом! Пойдем на мою кровать! Будем учиться трибадии!

Катрина оказалась лежащей на Линде, головой к ее ногам. Бедра новой подруги слегка сжали голову Катрины.

— Ну, что ты медлишь? — не в силах больше сдерживаться, Линда приподнялась и, рванув Катрину за волосы, с силой вдавила веснушчатое лицо себе в горячее лоно.

Та, уже имея опыт общения с матушкой Изольдой, угадала желание подруги и принялась вылизывать нежные части тела между ногами.

— Рыжая стерва! — не давая Катрине толком вдохнуть, монашка стала с огромной силой тереться норкой о лицо новенькой. — Не отлынивай!

Катрина протиснула свою голову между ног новой подруги, языком раздвигала щель, а губами втягивала коричневые губки. «Бедная моя покойная матушка, — подумала Катрина, забираясь языком в вонючую глубину, — да простит она меня, грешную! Кто же знал, чему придется обучаться в этой обители!» Линда сладко вздрагивала, но ласки Катрины ей не нравились. «Без огонька девочка работает!» — подумала она, рывком приподнялась и с размаху влепила Катрине звонкую пощечину.

Из глаз девушки полетели искры. Сквозь звон в ушах она услышала:

— Ты, [Непереводимое староанглийское ругательство — Прим. автора.] поганая, ты будешь лизать, как следует?

И она угостила Катрину новой пощечиной, сильнее прежней.

— Не надо! — Катрина зарыдала, прикрыв руками лицо.

— Ты так никогда не научишься! Это тебе не с Изольдой лизаться! — Линда перевернулась и села Катрине на лицо. — Лижи, да как следует! Запорю!

Катрина не могла открыть глаз: ресницы слиплись от выделений Линды, пахнущих почему-то тухлой рыбой. В нос, рот текла горько-солоноватая слизь. Язык Катрины с непривычки одеревенел и высох.

— Лижи анус, — шипела Линда, — почему тебе надо повторять все дважды?

Катрина, сунув впервые в жизни язык в анус, почувствовала, как его сразу начинало щипать.

— Глубже, ну глубже же, — Линда уже не постанывала, как вначале, а кричала в полный голос, — подстилка, я из-за тебя не могу кончить!

Лицо Катрины оказалось немилосердно сжатым между бедер строгой учительницы.

Линда вздрогнула и упала животом на кровать. Удовольствие от языка новенькой получилось слабым и никак не соответствовало недельному ожиданию.