Любимый ученик Мехмед (СИ)

Они сами не заметили, как урок закончился. И для Андреаса, и для Мехмеда стало полнейшей неожиданностью то, что дверь класса приоткрылась, и служитель напомнил о необходимости начинать другое занятие:

— Принц Мехмед, господин учитель, час истёк. Учитель математики уже ждёт.

Молодой грек покорно поднялся и поклонился ученику:

— До свидания, принц Мехмед. Надеюсь, завтрашний урок окажется таким же полезным для тебя и интересным для меня.

— Интересным? — эхом отозвался принц.

— Да.

Мальчишка своей строптивостью заставил Андреаса попотеть, но оказался и вправду весьма интересным учеником. Модой грек уже нисколько не жалел, что приехал в Манису. Об этом он сказал учителю географии, с которым повстречался возле своих покоев. Географ — пожилой генуэзец с малиновым беретом на полуседой голове — очень хотел знать, как прошёл первый урок у преподавателя-новичка.

Пусть генуэзец был католиком, а Андреас исповедовал православие, но вдали от христианских земель это различие потеряло важность — два единоверца не чуждались друг друга, поэтому учитель географии напросился в гости.

Правда, Андреас не знал итальянского языка, а генуэзец — греческого, и для общения пришлось использовать язык мусульманской страны, но это тоже показалось пустяком, так что географ, ступив вслед за Андреасом в покои и закрывая за собой деревянную двустворчатую дверь, начал беседу именно по-турецки:

— Моё занятие сегодня должно начаться после урока математики. Это ещё не скоро, и потому, если мне будет позволено, я хотел узнать, что думает новый учитель о своём новом ученике.

Андреас жестом предложил гостю присесть на софу, а сам остановился в задумчивости посреди комнаты и посмотрел в окно, забранное деревянной решёткой с причудливым узором.

— Я думаю, — начал грек, — что принца Мехмеда недооценивают.

— Недооценивают? — оживился генуэзец. — Он ещё более упрямый, чем мы думаем?

— Нет-нет, я совсем не это имел в виду, — сказал Андреас. — Я думаю, что принц Мехмед очень умный и способный мальчик, но он сам почему-то уверен, что способен лишь на дерзости. Впрочем, даже дерзить у него получается отменно. Когда мы с ним говорили, я едва мог подобрать правильные слова для ответа. Мне оказалось трудно спорить с этим мальчиком, несмотря на то, что ему всего четырнадцать, а мне двадцать девять. Вроде бы я должен быть намного умнее его, но временами мне думалось, что я сейчас скажу глупость, и урок пропадёт зря.

— Умный и способный? — генуэзец недоверчиво сдвинул брови и продолжал ехидным полушёпотом. — К чему это притворство? Нас сейчас никто не слышит, поэтому незачем расхваливать добродетели принца, которых нет.

— Я говорю так не потому, что опасаюсь чужих ушей, — возразил грек. — Я действительно думаю, что принц Мехмед гораздо умнее, чем кажется. А если он плохо учится, то, возможно, потому, что его учителя не достаточно умны, чтобы объяснить ему, зачем нужно…

Учитель греческого не договорил, заметив, что учитель географии смотрит куда-то в сторону. Андреас проследил за взглядом собеседника и увидел, что в дверях покоев стоит Мехмед. Откуда только взялся!? Ведь принцу сейчас полагалось заниматься математикой. Получалось, что он всё-таки осуществил недавнее намерение сбежать с урока.

— Почему ты так сказал!? — крикнул наследник престола, глядя на молодого грека, а в глазах и во всём лице мальчика читалось такое мучение, которое испытывает разве что жертва диких зверей, разрываемая на части зубами и когтями.

— Принц Мехмед… — только и проговорил Андреас, почувствовав, будто уличён в чём-то постыдном, а ведь он не сказал о Мехмеде ничего плохого.

«Я должен был вести себя осторожнее, — упрекнул себя молодой учитель. — Когда мальчик, который давно никому не открывал своё сердце, всё же отваживается открыть, то его ранит любой пустяк». Ученик, наверное, обиделся, что учителя обсуждают его за его спиной, и решил, что они злословят.

— Почему ты сказал, что я умный!? — снова крикнул принц. — Ты заметил, что я подслушиваю, да? Поэтому так сказал? Хотел задобрить меня?

— Принц Мехмед, я же стоял спиной. Как я мог заме…? — Андреас не успел договорить, потому что наследник престола вдруг сорвался с места и побежал куда-то дальше по коридору.

В открытую дверь стало видно, как вслед за принцем по коридору пробежали служители в тёмных одеждах, препоясанные зелёными кушаками, а ещё через несколько мгновений раздался голос учителя математики, араба по происхождению. Этот учитель был не слишком стар, но грузен и потому не мог бегать за четырнадцатилетним сорванцом:

— Принц Мехмед, принц Мехмед, ну что ж такое! Зачем эти шалости?

Наконец, грузная фигура учителя поравнялась с дверью в покои Андреаса, где по-прежнему находились сам Андреас и его гость — генуэзец, преподававший географию. Араб, увидев коллег, беспомощно развёл руками и произнёс всё так же по-турецки:

— Он опять! Опять!

Генуэзец снова оживился:

— Ну, вот. Я же говорил. Мальчишка просто несносен! Если б мог, он бы с каждого урока убегал. Хорошо, что слуги ловят нашего ученика, но, увы, поймать его в его же покоях удаётся не всегда. Теперь станут целый час ловить по всему дворцу. Или даже два часа. Боюсь, мой сегодняшний урок пропал так же, как урок математики.

На следующий день молодому учителю ещё больше, чем прежде, не терпелось увидеть ученика. Хотелось, чтобы урок мусульманского богословия поскорее закончился, ведь тогда стало бы ясно, как беседа с генуэзцем, подслушанная принцем, отразилась на обучении греческому языку. Могло оказаться, что она отпугнула мальчика и обесценила ту победу, которую одержал Андреас на вчерашнем уроке. Но всё могло и обойтись.

К счастью, обошлось. Ученик вёл себя на удивление тихо, не дерзил… и всё-таки верил учителю меньше, чем в конце вчерашнего занятия. Вчера казалось, что Мехмед станет с готовностью «исправлять ошибки», то есть повторять уже изученные когда-то правила грамматики, а сегодня выяснилось, что принц сомневается.

Андреас, усевшись на ковры напротив ученика, открыл, было, книгу и уложил на низкую деревянную подставку, но выяснилось, что следует оставить это, опять мягко убеждать, ведь Мехмед произнёс:

— Ты вчера сказал, что мои учителя, наверное, не слишком умные, поэтому не могут объяснить мне, зачем нужно учиться.

— Да, я так сказал, — кивнул грек.

— Тогда объясни, зачем мне нужно учить греческий.

Дискуссия обещала стать приятной. Учитель поймал себя на том, что рад предстоящему разговору и даже любуется собеседником. Андреас обратил внимание, что сегодня на принце зелёный кафтан, а не жёлтый, из-за чего брови и ресницы мальчика показались ещё рыжее, чем вчера, а глаза приобрели изумрудный оттенок — очень красивый.

Андреас размышлял об этих глазах, когда принц повторил свой вопрос:

— Зачем мне греческий?

Мальчик говорил без всякой издёвки. Ему явно хотелось согласиться с учителем, однако учителю всё-таки следовало потратить время и силы на убеждение. Потому-то Андреас и начал дискуссию с вопроса:

— А если бы я сказал, что учить греческий тебе не нужно, ты бы поверил?

Мехмед задумался лишь на мгновение, после чего весело улыбнулся:

— Нет, не поверил бы.

— Значит, ты уверен, что греческий тебе необходим.