Принц Лестат

Меня вдруг охватило холодное темное предчувствие – что чем бы все ни закончилось, а дни Хаймана на этой земле сочтены. Ему не суждено выжить. Перспектива потерять Хаймана печалила и пугала меня. Какая утрата – все, что испытал он за тысячи лет скитаний, бесчисленные истории, которые мог он поведать нам о ранних сражениях Первого Поколения или о его странствиях в роли Дьявола Бенджамина. Я страшился потерять кроткого, нежного Хаймана, которого так недолго знал. Слишком уж это все болезненно. Кому еще не суждено уцелеть?

Джесси словно бы прочла мои мысли.

– Боюсь, ты прав, – кивнула она.

– Что ж, сдается мне, я знаю, что происходит, – промолвил я. – Теперь я пойду. Повидавшись с Маарет, встречусь с вами в Манаусе. Это ведь от нее достаточно далеко?

Дэвид кивнул. Сказал – он знает небольшую, но удобную гостиницу среди джунглей милях в тридцати от Манауса. Ах, британские джентльмены, всегда умеют стильно обосноваться в джунглях. Я улыбнулся. Мы условились там и встретиться.

– Ты готов пуститься в дорогу сегодня же? – спросил он.

– Абсолютно. Путь лежит на запад. Мы выигрываем шесть часов темноты. Идемте же.

– Ты ведь понимаешь, что это опасно? – уточнил Дэвид. – Ты же действуешь против явственно выраженной воли Маарет.

– Разумеется, – подтвердил я. – Но вам-то двоим зачем идти со мной? Или вы ждете, я что-то сделаю? Чего ради вы оба на меня так уставились?

– Мы явились, чтобы уговорить тебя отправиться с нами в Нью-Йорк, – робко объяснила Джесси, – и объявить там общий сбор для всех самых могучих представителей нашего племени.

– Ну, для этого я вам не нужен. Ступайте сами. Сами и объявите сбор.

– Но все придут, только если ты позовешь, – сказал Дэвид.

– Какие еще все? Я хочу видеть Маарет.

Джесси и Дэвид заметно нервничали.

– Послушайте, отправляйтесь вперед меня в Амазонию, а я встречусь с вами чуть позже, сегодня же. Если же нет – если я не встречусь с вами в той гостинице на реке в течение двух ночей – что ж, тогда закажите по мне заупокойную службу в Нотр-Даме.

Я оставил их, зная, что способен перемещаться гораздо быстрее и выше, чем кто-либо из них. А кроме того, мне надо было заглянуть обратно в замок, прихватить топор.

Глупо, да? Что мне захотелось иметь при себе топорик.

Заодно я содрал с себя изысканный бархат и атлас и натянул приличествующую далекому путешествию кожаную куртку. Стоило, конечно, еще и волосы отрезать, для джунглей-то, но чертово тщеславие не позволило. Самсон – и тот над своими волосами так не трясся, как я. И вот наконец я выступил в Амазонию.

За пять часов до того, как в этой великой южной области должен был начаться рассвет, я уже спускался к бесконечной завесе глубокой тьмы, кою представляет собой тропический лес Амазонки с серебряной прожилкой вьющейся через него реки. Я высматривал в этой тьме огоньки, крошечные искорки, которых не заметил бы глаз простого смертного.

Различив свою цель, я помчался к ней напрямик, проламываясь сквозь влажный полог, сквозь трещащие, ломающиеся ветви и вьющиеся побеги, пока не опустился – без всякого изящества – в плотную тьму, что окутала рощу древних дерев.

Меня со всех сторон обхватили лианы и ветки подлеска, но я замер на месте, прислушиваясь, точно сторожкий зверь, вышедший на ночную охоту.

Пропитанный влагой, насыщенный благоуханием воздух звенел от певучих голосов ползающих, порхающих и ненасытных созданий повсюду вокруг меня.

Но я различал и голоса тех, кого искал. Маарет и Хайман ссорились меж собой на древнем наречии.

Если поблизости и имелась тропа, ведущая в ту сторону, что ж, я ее не нашел.

Прорубаться сквозь джунгли при помощи топора я не рискнул. Слишком много вышло бы шума, да и лезвие, того и гляди, притупить недолго. Так что я просто двинулся вперед, медленно и мучительно, перешагивая раздутые корни, продираясь сквозь колючие заросли – и по мере сил приглушая дыхание, пульс и мысли.

Я слышал тихий плачущий голос Маарет и рыдания Хаймана.

– Это все ты сделал! – восклицала она. Они говорили на древнем наречии, но я улавливал образы. Неужели, спрашивала она, это он сжег приют в Боливии? Он, да? А побоище в Перу? А другие пожарища? Неужели это тоже его работа? Все-все? Пора ему уже во всем признаться! Пора наконец вести себя достойно!

Я улавливал вспышки его мыслей. В минуту смятения разум его открывался подобно спелому плоду: огонь, крики, искаженные страданием лица. Хаймана терзал острый приступ вины.

А потом у меня в голове возникло плохо замаскированное изображение кипящего, дымящегося вулкана. Случайная вспышка.

Нет!

Хайман умолял Маарет понять, что он сам не знает, что совершил. «Я не убивал Эрика! Только не его! Я не помню. Он был уже мертв, когда я нашел его тело!»

Она не верила.

– Убей меня! – внезапно взвыл он.

Я подбирался все ближе и ближе.

– Это ты, ты убил Эрика? Ты это сделал!

Эрик. Эрик был с Маарет двадцать лет назад, когда пробудилась Акаша. Эрик сидел за столом совета вместе со всеми нами, когда мы бросили Акаше вызов и противостояли ей. Я никогда не знал его близко и не встречал с тех пор. Маэл, как я знал, погиб в Нью-Йорке, хотя даже не очень знаю, как это получилось. Он вышел на солнце на ступенях собора Святого Патрика, но это само по себе еще не должно было его убить. Но Эрик? Я и понятия не имел.

– Все кончено! – кричал Хайман. – Я не стану продолжать. Делай со мной то, что должна сделать. Давай же! – Он стенал, как плакальщик на похоронах. – Мои странствия в этом мире окончены!

Я вновь увидел вулкан.

Пакайя! Так назывался вулкан. Образ этот исходил от нее, а не от него. Хайман даже не знал, о чем она думает.

Я продолжал пробираться сквозь джунгли, стараясь двигаться как можно медленнее и тише. Однако Маарет и Хайман были настолько поглощены этим мучительным разговором, что не обращали внимания.

Наконец я вышел к черной стальной сетке огромного ограждения и сквозь густую завесу зеленой листвы смутно различил их обоих в просторном освещенном помещении – Маарет обнимала Хаймана, а он закрывал лицо ладонями. Маарет рыдала, в рыданиях ее пробивались глубокие и надрывные извечно-женские нотки, как у безутешной молоденькой девушки.

Отступив на шаг назад, она вытерла глаза тыльной стороной рук – совсем детский жест. А потом подняла голову и увидела меня.

Над огромным огороженным пространством разнесся звонкий чистый голос:

– Лестат, уходи! Уходи. Тебе опасно тут находиться.

– Я не трону его! – простонал Хайман. – Я бы ни за что не причинил вреда ни ему, ни кому другому по собственной воле.

Он вглядывался в листву, стараясь тоже увидеть меня. Думаю, он ко мне и обращался.

– Маарет, я должен поговорить с тобой! Я не хочу уходить, не побеседовав с тобой.

Молчание.

– Маарет, ты же знаешь, как обстоят дела. Я должен поговорить с тобой – и сам по себе, и от лица всех остальных. Пожалуйста, впусти меня!

– Я не хочу никого видеть! – вскричала она. – Неужели не понимаешь? Зачем ты меня преследуешь?

Внезапно незримая сила прорвалась через перегородку, вырывая с корнем пальмы, сдирая с них листву, круша и ломая стальную решетку. Эта сила отбросила меня назад. Серебристые осколки сети разлетались во все стороны.

Мысленный Дар.

Я сопротивлялся, боролся изо всех сил, но был совершенно беспомощен. Удар отшвырнул меня на много сотен ярдов. Я летел, пробивая спиной толщу зарослей, пока наконец меня не впечатало в широкий красный ствол какого-то гигантского дерева. Оглушенный, я сполз и распростерся среди исполинских корней.

Меня отбросило, верно, на добрую милю. Отсюда я даже не видел огни укрытия Маарет. И ничего не слышал.

Я попытался подняться, но подлесок оказался настолько густ, что возможно было лишь ползти ползком или подняться к проему в джунглях, окружавшему тусклую заводь. Большую ее часть затягивала пенистая пленка тины, но кое-где в воде отражались ослепительно яркие звезды – точно осколки серебристого стекла.