Преступления любви, или Безумства страстей

Юная Сандерс еще не достигла упомянутого нами возраста, но сердце ее уже сделало свой выбор. Часто слыша от матери, сколь жестоко для молодой женщины, обожающей своего мужа, постоянно разлучаться с ним, когда государственная служба призывает его то в один город, то в другой, Эрнестина, с одобрения отца своего, вынесла решение в пользу молодого Германа. Он исповедовал одну с ней религию и, чувствуя призвание свое к коммерции, получал образование в конторе господина Шольтца, самого известного негоцианта Нордкопинга и одного из самых богатых людей Швеции.

Герман и сам принадлежал к сословию негоциантов. Родителей своих утратил он еще в ранней юности. Отец, умирая, поручил его господину Шольтцу, старинному своему компаньону, поэтому молодой человек проживал у него в доме. Заслужив доверие своего покровителя благодаря упорству и смекалке, Герман, хотя ему еще не было и двадцати двух лет, уже вел все счета торгового дома Шольтца, как вдруг глава его внезапно скончался, не оставив наследников. Отныне молодой человек находился во власти вдовы негоцианта, женщины сильной и высокомерной, которая, несмотря на все советы супруга своего относительно Германа, казалось, была решительно настроена избавиться от молодого человека, если тот не будет отвечать ее чаяниям.

Герман, словно созданный самой природой для Эрнестины, был столь же красивым мужчиной, как суженая его — прекраснейшей из женщин, и они оба обожали друг друга. Такой юноша, несомненно, мог внушить любовь вдове Шольтц, женщине сорока лет, но еще свежей. А так как сердце его было занято, то совершенно ясно, что он не отвечал на намеки своей хозяйки и, сомневаясь в искренности ее любви к нему, благоразумно делал вид, что ничего не происходит.

Однако страсть эта беспокоила Эрнестину Сандерс. Она знала госпожу Шольтц как женщину решительную, предприимчивую, с характером вспыльчивым и ревнивым; подобная соперница весьма волновала ее. Тем более что для Германа Эрнестина была менее выгодной партией, нежели вдова Шольтц: со стороны полковника Сандерса не имела она ничего, хотя от матери и унаследовала некоторое состояние. Но разве можно было сравнить его с богатством, которое вдова Шольтц могла предложить своему юному служащему?

Сандерс одобрял выбор дочери. Не имея иных детей, он обожал ее. Зная, что Герман обладает некоторым состоянием, умен и благовоспитан, а главное — сумел завоевать сердце Эрнестины, Сандерс был далек от того, чтобы препятствовать столь подходящей партии. Но судьба не всегда желает нам блага: кажется, что удовольствие ее состоит именно в том, чтобы расстраивать самые добродетельные планы людей, дабы те из непредсказуемости сей вывели урок о том, что в этом мире не следует ни на что надеяться, ибо в нем царят превратности и хаос.

— Герман, — обратилась однажды вдова Шольтц к молодому возлюбленному Эрнестины, — вы уже достаточно поднаторели в торговле, чтобы завести наконец собственное дело. Состояние, оставленное вам вашими родителями, благодаря неусыпным заботам супруга моего и моим весьма увеличилось, и вы вполне можете воспользоваться им по своему разумению. Заведите же свое дело, друг мой, а я вскоре намерена удалиться на покой. При первом же подходящем случае мы произведем расчеты наши.

— К вашим услугам, сударыня, — ответил Герман. — Вы знаете, что я честен и не корыстен. Я совершенно спокоен за состояние свое, находящееся в ваших руках, также и вы можете быть спокойны за деньги, доверенные вами мне.

— Но, Герман, разве вы не хотите зажить собственным домом?

— Я еще молод, сударыня.

— Вы наилучшим образом подходите в мужья женщине рассудительной. Я уверена, что именно таковой вы составите счастье.

— Прежде чем думать о женитьбе, мне бы хотелось увеличить свое состояние.

— Жена помогла бы вам в этом.

— Женившись, я желал бы полностью посвятить себя жене и детям.

— Таким образом, вы хотите сказать, что ни одна женщина еще не затронула вашего сердца?

— В этом мире есть лишь одна женщина, кою почитаю я, как собственную мать, и буду служить ей столь долго, сколь долго ей будет угодно принимать услуги мои.

— Я не спрашиваю вас о такого рода чувствах, друг мой, я признательна вам за них, однако не они ведут к браку. Герман, я хочу знать, есть ли у вас на примете женщина, с которой хотели бы вы разделить судьбу свою?

— Нет, сударыня.

— А почему же тогда вас все время видят в семействе Сандерса? Что делаете вы в доме этого человека? Он — военный, вы — негоциант; общайтесь с людьми вашего сословия, друг мой, и оставьте в покое всех прочих.

— Сударыня, вам известно, что я католик. Полковник тоже католик. Мы встречаемся, чтобы молиться… вместе ходим в отведенную нам часовню.

— Я никогда не стану хулить религию вашу, хотя сама и исповедую иную веру. Впрочем, я совершеннейше убеждена в бесполезности всех подобных глупостей, каковы бы они ни были. Как вам известно, Герман, я всегда была терпимо настроена на этот счет.

— Тем лучше! Тем более, сударыня, вы понимаете, что именно вера… влечет меня в дом полковника.

— Герман, есть и иная причина ваших частых к нему визитов, и ее вы скрываете от меня: вы любите Эрнестину… эту девчонку, которая, на мой взгляд, не обладает ни красотой, ни умом, хотя весь город и говорит о ней как об одном из чудес Швеции… Да, Герман, вы любите ее… любите, не отпирайтесь, я это знаю.

— Мадемуазель Эрнестина Сандерс прекрасно ко мне относится, сударыня… Но ее происхождение… положение… Знаете ли вы, сударыня, что ее предок, полковник Сандерс, знатный дворянин из Вестфалии, был другом короля Карла XII?

— Да, знаю.

— Тогда судите сами, сударыня, могу ли я быть ей подходящей партией.

— Вот и я вам говорю, Герман, что она вам не пара. Вам нужна женщина зрелых лет, которая смогла бы позаботиться о вашем состоянии и о вас самих, словом, женщина моего возраста и с моим состоянием.

Герман покраснел, отвернулся… Но так как в эту минуту подали чай, то разговор прервался. После завтрака Герман вернулся к своим занятиям.

— О, дорогая моя Эрнестина! — сказал на следующий день Герман юной Сандерс. — Увы, жестокая эта женщина воистину имеет на меня виды, более у меня нет сомнений. Вам известны ее завистливый характер и то влияние, которым пользуется она в городе [9]. Эрнестина, боюсь, что может случиться непоправимое.

Когда вошел полковник, влюбленные поделились с ним своими опасениями.

Сандерс, хотя и считался старым воякой, был человеком рассудительным и вовсе не стремился рассориться со всем городом. Видя, что покровительство, оказываемое им Герману, непременно настроит против того вдову Шольтц и всех ее друзей, он счел своим долгом посоветовать молодым людям смириться с обстоятельствами. Он даже попытался доказать Герману, что вдова, от которой тот зависел, по сути является для него более выгодной партией, нежели Эрнестина, а что до возраста той, так следует больше уважать ее богатство, нежели внешность.

— Дорогой мой, я вовсе не отказываю вам в руке моей дочери, — продолжил полковник. — Я давно знаю вас… уважаю вас, вам принадлежит сердце возлюбленной вашей. Я готов пойти на все, но представьте отчаяние мое, если мне доведется узнать о сожалениях ваших… Вы оба молоды; в вашем возрасте живут любовью и не думают об иной жизни. Однако сие ошибочно: не будучи подкрепленной достаточным состоянием, любовь чахнет, а выбор, сделанный под воздействием ее одной, быстро оборачивается раскаянием и сожалениями.

— Отец мой, — воскликнула Эрнестина, бросаясь к ногам Сандерса, — достойный творец дней моих, не лишайте меня надежды стать женой моего дорогого Германа! С самого раннего детства обещали вы ему мою руку… Надежда эта — единственная моя радость; лишить ее меня может только смерть. Привязанность эта заполняет всю жизнь мою; и сколь сладостно видеть, что чувства твои находят одобрение у отца твоего! Герман же обретет в любви, кою он питает ко мне, силы, необходимые для сопротивления соблазнам госпожи Шольтц… О, отец мой! Не покидайте нас своими заботами!