Сын своего отца (СИ)

ГЛАВА 6

1 мая, пятница. Утром Юки растолкал Ботаник – это уже вошло в привычку. Торопясь не опоздать на завтрак, он носился по комнате – искал книги, тетради, одежду, бегал в ванную умываться. Акутагава сидел, закинув ногу на стул, дымил сигаретой и рыскал в интернете, не обращая внимания на всех присутствующих. Ботаник смотрел музыкальный канал по телевизору, а Тэкесима взахлёб читал книгу под заглавием «Сказки мира». – Что сегодня на завтрак? – запыхавшись, поинтересовался Юки. – Витаминизированный салат из морепродуктов и блинчики с икрой, – ответил Тэкесима, не отрываясь от книги. Прозвенел звонок, извещающий, что ученики должны отправляться в столовую. Выйдя из комнаты, вся компания спустилась в холл и влилась в общий поток. В это утро на крыльце Акутагаву уже не поджидала Наоми, однако это, похоже, нисколько не огорчило его. Юки бросал на юношу острожные взгляды, но лицо Акутагавы было непроницаемым. Вчера, когда Юки прочёл письмо, он решил, что должен обязательно поговорить с Акутагавой. Нужно расставить все точки над «i» – на счет распределения Юки в его комнату и, конечно же, касательно Наоми! Однако, разговора не получилось. Юки долго ждал Акутагаву, но тот появился только перед самым отбоем – ни слова не обронил в адрес Юки, взял белье и ушел душ. «Похоже, он не в настроении» – со вздохом подумал тогда Юки. Он посидел немного, думая, стоит ли завязывать нелегкую беседу поздно вечером или стоит отложить сие мероприятие на следующий день, и решил – лучше подождать до завтра. Юки выключил верхний свет, лёг в постель, и через несколько минут задремал. Перед тем как окончательно провалиться в сон, он вспомнил пахнущие клубникой губы Наоми. Когда после завтрака Юки направлялся в свой класс, то увидел Наоми – она стояла у дверей и как будто поджидала его. При виде Юки Наоми покраснела, взяла юношу за руку и отвела в сторону, к окну. – Как твои дела? – спросила она его. – Все нормально, – пожал плечами Юки. Он заметил, что Наоми не выглядит удрученной или подавленной, а наоборот – оживлена, весела. Неужели она больше не переживает из-за разрыва с Акутагавой? Всё наладилось? – Я хотела извиниться за вчерашнее, – смущенно проговорила девушка. – Я так импульсивно себя повела! Наверное, ты считаешь, что я немного сумасшедшая? Юки удивленно взглянул на нее. – Нет, что ты… Я рад, что ты больше не плачешь … – Ах, это …- Наоми рассмеялась. – Просто я поняла, что мы с Акутагавой совершенно разные люди. И хорошо, что мы расстались – так даже лучше. Прозвенел звонок на урок. Наоми оглянулась, потом, доверительно наклонившись к Юки, шепнула таинственно: – Потом поговорим… Будь здоров! – она чмокнула его в щеку и упорхнула. Юки посмотрел ей вслед в замешательстве – почему-то ему стало неприятно, что она так странно себя ведет. Она что, уже не переживает о выходке Акутагавы? Разве то нормально?... Зайдя в класс и сев за парту, Юки думал только об Акутагаве. Вчерашний запальчивый разговор, случившийся между ними, его слова о несправедливости и закономерностях на многое открыли Юки глаза. Он должен был признаться сам себе: Акутагава очень много значит для него. Учитель рассказывал что-то, но Юки не слушал его. Повернувшись к окну, он задумчиво наблюдал за тем, как раскачиваются кроны деревьев от порывов сильного ветра. Небо было серым, пасмурным, предвещавшим дождь. – Кимитаки, будьте добры – смотрите на меня! – прервав свое бормотание, громко сказал преподаватель математики. Юноша вздрогнул и с виноватым видом повернулся к доске. – Вот так-то лучше, – вздохнул учитель. – Мечтайте в свободное от уроков время. Юки поджидал Акутагаву у его класса после уроков, но не увидел его среди учеников. Тэкесима и Ботаник, которых он встретил в школьном коридоре, рассказали, что на уроке физкультуры случилась неприятность: ученики должны были на время подняться по канату, но, когда Акутагава был на самом верху – потолочное крепление не выдержало и канат оборвался. Акутагава во время приземления вывихнул лодыжку. Врач велел ему уйти с занятий и вернуться в общежитие. – Так что он там, – заключил Ботаник. Сев на подоконник, он выглянул наружу. – Как похолодало! Гроза идет! Юки действительно нашел Акутагаву в общежитии. Юноша лежал на постели, смотрел телевизор и курил, лодыжка правой ноги была обмотана эластичным бинтом. – Как ты? Я слышал про падение, – негромко спросил его Юки сразу, как только вошел в комнату. – Лодыжка болит, а так – все просто отлично, – ответил Акутагава. Он выключил телевизор, бросил пульт на постель и заложил руки за голову, не спуская глаз с Юки. – Как прошел день? – Как обычно. Ты сильно ушибся? Акутагава неопределенно хмыкнул и оставил его вопрос без ответа. С потемневшего неба разнеслись по округе раскаты грома и через миг хлынул проливной дождь. В комнате стало темно, Юки потянулся к выключателю, чтобы зажечь свет, но Акутагава остановил его: – Не нужно, так лучше. В такую погоду только спать, – сказав это, он закрыл глаза. Юки, помявшись немного, сел на свою постель и нерешительно взглянул на Акутагаву. Тот, казалось, дремал под шум дождя и треск электрических разрядов в небе. – Чего ты на меня уставился? – спросил вдруг Акутагава, не открывая глаз. Юки почувствовал, как краска смущения заливает его лицо. – Я?… Я хотел поговорить с тобой… – О чем? – О разных вещах… Но ты, верно, устал сейчас… – Устал? Вывихнутая лодыжка это не оторванная нога, – фыркнул Акутагава. – Тебя всегда тянет на задушенную болтовню в такие вот моменты – когда не знаешь чем заняться. – Дело не в этом, – возразил Юки горячо. – Это не от безделья! Это серьезно! – Ладно, говори, только чур – без пафоса в духе апостола Павла. Юки решил пропустить мимо ушей явную иронию в свой адрес и выпалил: – Я много думал над твоими вчерашними словами, Акутагава. Ты во многом прав – я слишком много критикую окружающих людей, при этом забывая о том, что все мы несовершенны. И я слишком много жду от людей, ты прав. Я почему-то считаю, что, если я буду благородным по отношению к другим, то и ко мне будут относиться так же. На самом деле я знаю, что это не так. И я знаю, что добро может обернуться злом – если распорядиться добром неразумно… Но ты не прав, если думаешь, что НИКТО ВООБЩЕ в этом мире недостоин помощи! – Разве я говорил это? – осведомился Акутагава спокойно. – Что за выводы ты делаешь, Юки! Я говорил лишь о том, что в вопросах распределения благ нужно хорошенько пораскинуть мозгами, а не впадать в праведное самопожертвование и пороть горячку. Естественно, я считаю, что есть категория людей, которым помощь действительно необходима. – И как ты определяешь, кому действительно нужна помощь, а кому – нет? – Головой думаю, а не задницей, – последовал ответ. – Ну, какие еще вопросы будут? Юки помолчал, не решаясь озвучить свой следующий вопрос, но потом всё же сказал: – Что происходит между тобой и Наоми? Ты и вправду с ней расстался или?... Уголки губ Акутагавы дрогнули, будто предвещая улыбку. – А я всё гадал, когда ты решишься спросить! – юноша открыл глаза, перевернулся на бок, и, подперев голову рукой, взглянул на Юки. – При помощи этой истории с Таканацу я убил сразу двух зайцев. Да, я не собираюсь далее поддерживать её ложное убеждение в том, что нас что-то связывает. В народе это называется «мы расстались». – Но почему?! – Юки, ты совсем дурак? Или ты считаешь, что пара хороших грудей и упругая задница кого угодно могут удержать подле себя на всю жизнь? – То есть, это твоя прихоть! – Зови это как угодно, мне всё равно. Суть в том, что она сейчас свободна – и именно это тебя так задевает, Юки. Если тебя волнует то, что я могу подумать о тебе – когда ты за ней приударишь, то не переживай, я не стану сожалеть ни о чем. Так что вперед! Забирай её себе. Юки уставился на Акутагаву в изумлении. Как это – «Забирай себе»? Что это значит? Разве Наоми вещь, чтобы отдавать или забирать ее? Что он такое говорит? Почему он опять ведет себя столь жестоко?... – О, только не нужно этого взгляда, – поморщился Акутагава и, взяв сигареты, прикурил. Выпустив сизое облако табачного дыма, он добавил: – Извиняться я не собираюсь. – Почему ты говоришь так, словно… – Юки замешкался, с трудом подбирая подходящие слова, – словно я только и жду своей очереди, чтобы быть с ней? С чего ты взял, что так будет?! – А в чем дело? Разве нет? Разве ты не сохнешь по ней? Или, – Акутагава язвительно улыбнулся, – быть может, ты брезгуешь, Юки? Ты не хочешь её после меня? – Что… Что ты такое несешь! – Юки побледнел. – Ты знаешь, какого рода у нас с ней отношения? Мы ведь не только за ручки держались да на звезды смотрели. Хочешь я расскажу, как она ведёт себя во время оргазма или ты предпочитаешь сам всё узнать-проверить? – Прекрати это, пожалуйста, я не хочу этого слышать…- начал было юноша, но Акутагава жестом приказал ему замолчать. – Что бы ты там не хотел от неё, Юки, запомни одно – она пустышка. Возможно, она пленяет своим звонким голосом, нежным взглядом и плавной походкой … Может даже казаться, что она умна, одухотворена и даже проста в обращении – но на самом деле она круглая дура. Таких как она – миллионы на улицах любого города – и у каждой из них свои жалкие уловки, чтобы набить себе цену, чтобы продать себя подороже… Ты думаешь, она неприступна и недосягаема? Ошибаешься, она обыкновенная поблядушка, и тебе не составит труда добиться от неё секса. – Да заткнешься ты или нет?!... – вскричал Юки, вскакивая на ноги. Его руки непроизвольно сжались в кулаки, в тот момент он хотел ударить Акутагаву. Какие мерзкие, грязные слова! – Что с тобой, Акутагава? Ты всегда так стервенеешь, когда злишься? – Я еще не злюсь, – Акутагава смерил его веселым взглядом, – и лучше тебя меня злым никогда не видеть. Удиви меня: сядь, успокойся и дослушай. Юки медленно опустился на свою постель. – Ты идеалист, Юки. Сейчас тебе кажется, что я шипастыми ботинками прошелся по цветнику твоей души – но я сделал это не со зла, а тебе в науку. Ты просто много чего в этой жизни еще не видишь, не понимаешь – и всегда найдутся люди, которые плюнут тебе в душу со знанием дела и причинят тебе боль. Разве ты хочешь, чтобы тебе было больно, Юки? Чтобы не страдать от постоянных разочарований и предательств, нужно знать – с чем и с кем связываешься, и чем эта связь может кончиться. Сейчас ты слеп в отношении Наоми. Что бы ты там особого о себе не думал – ты, как и любой парень, клюнул на привлекательную наживку – и потому из-за деревьев леса не видишь. – Ты тоже клюнул! – холодно сказал Юки. – Нет, это она на меня клюнула, а это разные вещи, – отрицательно покачал головой Акутагава и бросил окурок в пепельницу. – Иные мужчины бросают к ногам женщин богатства, а тем всё мало, и тогда эти идиоты идут на самые крайние меры, чтобы дать им желаемое, а тем мало, мало… Нужно понимать это и уметь видеть не только пару грудей да задницу, но и что-то за приклеенной улыбкой. Если за этой улыбкой пустота – ты пропал парень! А за улыбкой Наоми пустота. Она тебя недостойна, Юки – ты слишком хорош для неё. Такой человек как ты, заслуживает нечто большего, чем бутафорские чувства и искусственные отношения. Ошеломленный Юки молчал некоторое время, пытаясь разобраться в своих мыслях. Он всё еще сердился на Акутагаву за грубость, но не мог не понять, что тот только что сделал ему замысловатый комплимент. Но вот если Акутагава не серьезен, и, говоря Юки: «ты слишком хорош для неё», он просто издевается?... – Акутагава, если ты опять смеешься надо мной, лучше прекрати, – проговорил Юки в конце-концов. – Я не смеялся, когда сказал, что ты заслуживаешь лучшего. Но это не изменит того, что ты – простофиля. – А ты – наглый циник. Акутагава рассмеялся в ответ, подчеркивая, что не собирается возражать Юки. Тот понял, что Акутагава не хочет продолжения ссоры и сейчас самое время закрыть тему, связанную с Наоми. – Спросить о Наоми было ошибкой с моей стороны, – сказал Юки твердым тоном. – Давай прекратим о ней говорить. – Давай, – пожал плечами Акутагава и откинулся на подушку, прикрыв глаза рукой. – Перемирие? – Перемирие, – вздохнул Юки. Сверкнула молния, которая на краткое мгновение осветила комнату, и затем снова воцарился полумрак. За окном слышался равномерный шум дождя и плеск воды вырывающейся из водосточных желобов. Прошло пять минут, десять… – Акутагава. – Что? Вспомнил еще о чем-то, что тоже будет ошибкой, если ты озвучишь это? – откликнулся юноша негромко. – Возможно… Почему ты всё окутываешь тайной? Почему… ты ничего не говоришь о своей семье? – Вторая часть запланированной программы! Я уж думал, что ты, Юки, не решишься об этом сегодня заговорить, – Акутагава торжествующе рассмеялся. – Я ведь знаю, что ты читал письмо моего отца вчера. Я оставил его специально, чтобы узнать насколько сильно твоё желание раскрыть мои тайны. Ты прочитал письмо и у тебя сразу возникли вопросы, требующие безотлагательного разъяснения! Лицо и шея Юки покрылись красными пятнами. – Ты… Ты… – О, любопытство не порок, Юки, не впадай в отчаяние, – продолжал смеяться Акутагава. – И сразу скажу: на счет сейфа не накручивай себя, я просто забыл его захлопнуть, когда уходил. Если ты сейчас вообразил, что я бросил его незапертым специально, чтобы проверить – воришка ли ты, то ты не прав. Я знаю, что ты не такой. – Ну, на хоть на этом спасибо! – Юки перевел дыхание и добавил: – раз уж ты сам выступил как провокатор, может быть, объяснишься? В письме твой отец написал, что ты захотел, чтобы к тебе подселили соседа. Ты жил до меня один! Что это значит? – Мне было смертельно скучно. Мне захотелось компании. Вот и всё. Ты обижен таким положением дел? – Акутагава испытующе взглянул на юношу, сидевшего напротив. – Нет, – ответил Юки, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее. – Просто ты так всё запутал… – Я? – Да. Ты всё время скрытничаешь – и это подозрительно. Я несколько раз спрашивал тебя о твоей семье, но ты каждый раз меня отшивал. Я не понимаю, что с тобой такое и… почему ты ничего не рассказываешь! Акутагава бросил на него долгий и непонятный взгляд. – Хорошо, поговорим о моей семье, – вздохнул Акутагава, потом похлопал по свободному пространству рядом с собой. – Но только если ты приляжешь вот сюда. На Юки накатила горячая волна незнакомого, волнующего чувства. Он не раздумывая подался вперед, чтобы пересесть на постель Акутагавы, но на полпути спохватился: – Прилечь? Но зачем? – Я плохо слышу тебя с твоей кровати, – со знакомой нагловатой усмешкой ответил юноша. – Чего ты боишься? Я не кусаюсь. Иди сюда. Юки осторожно присел на краешек постели с самым настороженным видом. Акутагава видя это, насмешливо улыбнулся. Вновь заложив руки за голову, Акутагава расслабленно заговорил: – Мой отец из той породы людей, которые слишком глупы, чтобы меняться. Правильно говорят – не меняются только самые умные и самые глупые… Я не стыжусь его, но он меня раздражает. Всю свою жизнь он был подобен животному, оказавшемуся на богатом пастбище – с жадностью хватал, что подвернется, рвался вперед, сметая все на своем пути, стремился к захвату. Такие как он, живут для себя – и только для себя; и оправдывают свои поступки своим благом и своей выгодой. Но это до того, как не появится некто, кого они полюбят всем своим худым сердцем и недалекими мозгами. Они не перестают быть такими, какими они были, такого рода люди просто разделяют с любимыми те блага и возможности, которые раньше были только их привилегией. Этим любимым человеком была для отца вначале моя мать, потом и я. Мой отец был тупым, жестоким, бесчувственным подонком с другими, но нас он боготворил. Матери он всё прощал. А меня баловал и лелеял. Потом, когда мне было семь, мама умерла… Мне было даже жаль его, когда он проливал крокодиловы слезы над ее могилой… Остался я – и он стал боготворить меня еще больше. Некоторым это может показаться блажью, но только не мне. – Почему? – тихо спросил Юки. – Хочешь знать? Тогда приляг, – Акутагава посмотрел на него из-за полуопущенных ресниц. – А это обязательно? – прошептал Юки. – А ты хочешь услышать продолжение? Юки осторожно прилег на постель, лицом к Акутагаве. Их разделяло пространство не больше ширины ладони, и Юки чувствовал его дыхание на своем лице. Он понимал, что стоит на краю пропасти, все же отчаянно хотел заглянуть в нее. Все его тело сотрясала мелкая нервическая дрожь – словно ему было холодно. Юки действительно казалось, что стало вдруг холодно, несмотря на то, что лицо и ладони пылали, словно в огне. – Наверное, многим детям, которым не хватает родительской любви, хочется, чтобы родители сюсюкались с ними, следили за каждым их шагом, тряслись над самой пустячной царапиной и охали, когда их малыш пытается бегать и резвиться, как щенок. Хочется, чтобы родители с вниманием и любовью слушали все, что они говорят и переживали за них до сердечных приступов … Мой отец относится ко мне именно так, – Акутагава невольно поморщился. – Когда мама умерла, он решил всячески беречь меня, словно я сделан из фарфора. Тревога за меня, за мое благополучие – превратилась для отца в навязчивую идею, стало чем-то маниакальным. Он сделал так, что я и на минуту не мог остаться один, за мной постоянно наблюдали: няньки, репетиторы, телохранители. Эта свора людей следила, чтобы я, купаясь – не утонул, не убежал на дорогу – под колеса автомобилей, случайно бы как-нибудь не так упал – и прочее. Они лишили меня элементарных детских радостей – разбитых коленок, расквашенного носа и шишек на лбу – того, что зовётся элементарной свободой. Это породило протест во мне – протест, который взрослым, тем более моему отцу, был непонятен. И я решил сбежать от его опеки – куда угодно, лишь бы не находиться под его надзором круглые сутки. «Масару-Мидзухара» мое убежище. Я тут прячусь от отцовской заботы, которая мне порядком надоела. Вот и вся история… Юки почувствовал ком в горле, когда Акутагава начал рассказывать о своей умершей маме. Он вдруг вспомнил своих родителей – погибших по вине и прихоти природы. – Что с тобой? – спросил Акутагава, заглядывая ему в лицо. – Ты как-то осунулся. – Я о родителях вспомнил, – прошептал Юки. – И ты тоже потерял родного человека… Тогда ты должен знать, что при этом чувствуют… Акутагава ничего не сказал на эти слова, молча разглядывая его. – Я думал… – продолжил Юки. – Думал, что было бы, если бы мама и папа не погибли? Наверное, все было бы совсем по другому …Я подумал так и вдруг …Это очень жестоко и эгоистично, но я подумал, что, если бы они не погибли, я бы никогда не оказался здесь и не встретил бы тебя… – Это не жестокость и не эгоизм, – возразил Акутагава. – Это нормальная реакция разума на обстоятельства, которые контролю не подлежат. Ты не в ответе за смерть родителей. Что ты мог сделать, чтобы предотвратить их смерть? Ничего! Но разум начинает строить такие околесицы, основанные на чувстве вины, что человеку кажется всё не так… Прошлое нельзя изменить – то, что ты здесь – это не значит, что мы бы не встретились, сложись обстоятельства иначе. Всё может быть. В конце-концов, это судьба, тебе это не приходило в голову? – Жестокая судьба. – Если бы судьба была у всех счастливая – мир рухнул бы. Разве я уже не говорил об этом тебе? Юки согласно кивнул. Воцарилось молчание. Вспышки молнии освещали их лица и отражались в глазах. Юки хотелось прижаться к Акутагаве как можно крепче, ощутить его тепло – ощутить, что он больше не одинок, что кто-то рядом понимает его, разделяет его чувства. От волнения у него пересохли губы, а в животе стало всё гореть. – Юки …- сказал Акутагава, нарушая напряженную тишину. – Можно один личный вопрос? Юки принужденно рассмеялся и сам почувствовал, насколько фальшивым был его смех. – Ты вежлив, это странно… И что же это за вопрос? – Ты ведь девственник? Сердце Юки ухнуло куда-то, потом забилось в груди будто бешеное. Он потупил взгляд и весь сжался, чувствуя сладостный страх и растерянность. – Зачем ты спрашиваешь? – Я тебе раскрыл душу, а ты не хочешь отвечать? – Акутагава легонько толкнул его рукой в плечо. – Ты не доверяешь мне? – Дело не в этом … – Постой-ка… Можешь мне не отвечать. Когда юноша реагирует вот так – он наверняка еще девственник. Юки промолчал и попытался подняться, но Акутагава схватил его за рубашку и удержал. Юки упал на постель и надул губы. – Дуешься? – спросил Акутагава. – Какой ты закомплексованный! Он запустил руку в волосы Юки, крепко схватил его и привлек к себе. Губы юноши прижались к губам Юки. Этот поцелуй обжег Юки, огненными волнами прокатился по всему телу, вызывая почти невыносимое томление. Губы раскрылись ему навстречу, как бутон розы, и язык Акутагавы скользнул ему в рот. Юки издал грудной звук, похожий на стон и провел рукой по его груди и плечам, нога Акутагава вклинилась между его коленями и раздвинула ему ноги. Навалившись на Юки, он перевернул его на спину и оказался сверху. Тело Юки лихорадочно пульсировало, словно он превратился вдруг во что-то бесформенное и мягкое, и, одновременно, он ощущал твердость тела Акутагавы, прижимавшееся к нему. Одежда мешала – Юки хотелось поскорее снять ее и испытать ощущение прикосновения своего обнаженного тела к телу Акутагавы. Голову застилал дурман: сладкий и чувственный – и Юки каким-то животным инстинктом чувствовал, что может испытать наслаждение еще острее, стоит только отдаться этому дурману полностью. Полумрак скрывал поспешные, нетерпеливые движения, становясь соучастником юношей. Полумрак да шум дождя разделяли их безумие, ощущали давно сдерживаемую страсть, вырвавшуюся сейчас из-под контроля, неистовое желание. Акутагава сдернул с него рубашку и снял свою. Прижавшись грудью к его груди, он стал покрывать лицо Юки поцелуями, спускаясь все ниже. Проведя языком по его соску, он слегка укусил его, заставив Юки застонать от удовольствия. Рука Акутагавы скользнула вниз и остановилась на ширинке брюк Юки и слегка сжала выпуклость. Юки судорожно вздохнул и покрепче прижался к нему. – Это значит, что ты хочешь продолжения? – хрипло прошептал Акутагава, приподнявшись и заглядывая ему в лицо. Его голос разрушил хрупкое забвение, в которое впал Юки – грубо вернул его к действительности. Если бы Акутагава промолчал, Юки позволил бы ему ВСЁ, ни на секунду не задумываясь – правильно это или нет. Но сейчас он взглянул на Акутагаву глазами полными внезапного испуга и недоверия. Отпрянув назад, он перекатился через постель и свалился на пол. Быстро вскочив, прикрывая руками голую грудь, он отошел к стене и прижался к ней. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, пытаясь успокоить дыхание. В полумраке они едва различали друг друга, белела только кожа, а в воздухе витал призрак желания. Пытаясь разрушить эту эротическую атмосферу, Юки бросился к выключателю и, что есть силы, ударил по нему. Яркий свет залил комнату и на мгновение ослепил юношей. Акутагава сидел на своей постели, рядом, на полу, лежали брошенные как попало рубашки. Они не заметили, как опрокинули пепельницу и теперь окурки и пепел припорошили кровать и ковер. – И как это понимать? – после долгой, томительной паузы заговорил Акутагава. Голос его выровнялся, стал спокойным, грудь вздымалась не так прерывисто. – Мы не должны этого делать …Это …Это неправильно, – слабо отозвался Юки, вновь прикрывая грудь руками. Ему казалось, что взгляд Акутагавы пронзает его насквозь. Глаза Акутагавы сузились, лицо стало непроницаемым. – Неправильно? – Это… Это неправильно, потому что мы… Ну, мы одного пола, – заикаясь, произнес Юки, чувствуя, что ему нужно прикрывать руками совсем другое место, которое выдавало его. Желание не ушло, а все еще носилось в его крови расплавленным огнем. – Ну и что, что одного пола? Разве удовольствие можно получать только вступая в гетеросексуальную связь? – Акутагава спустил ноги на пол, взял в руки пачку сигарет, вытянул сигарету и сунул ее в рот. Перебирая в руках зажигалку, он посмотрел на Юки. – Ты действительно так испугался только из-за этого? – Для тебя это может быть и не в новинку, но я… Я никогда даже не думал, что можно вот так, с парнем … – Ну, хорошо, теперь ты понял, как это бывает, – Акутагава зажег огонь, но к сигарете его не поднес, а стал задумчиво смотреть на пламя. – Мне кажется, что неприятно тебе не было. Ответь мне, это так? Он взглянул на Юки испытующе, глазами, в глубине которых тоже светилось желание. Юки понимал, что врать бесполезно, даже глупо. – Мне было приятно, – ответил он, стыдливо отводя глаза. – Так иди ко мне и я покажу тебе, что бывает еще лучше! Иди сюда, – Акутагава щелкнул зажигалкой и швырнул ее на тумбочку, а затем протянул Юки руку. – Иди ко мне, глупый. Я так тебя хочу. – Не надо, Акутагава! – взмолился Юки. – Не говори этого! – Ну почему? – Я ведь не такой, как ты… Я не могу так! Это ведь неправильно! Это запрещено… – Кем запрещено, Юки? Конфуцием, Санта Клаусом или твоими праведными родителями, на которых ты всё время ровняешься? Чье мнение ты сейчас высказываешь?! – Опять ты начинаешь бить в спину! – закричал Юки в отчаянии. – Всякий раз, когда я не поступаю, как хочешь ты этого – ты начинаешь наносить удары не задумываясь. Хорошо, слепое повиновение нравственным догмам – это глупо, но еще глупее – вот так прыгнуть с тобой в постель! Пусть тебя это не устраивает, но у меня есть моральные принципы… Акутагава ответил не сразу. Некоторое время он мусолил незажженную сигарету, потом смял ее в руке и бросил на пол. – Теперь понятно … – задумчиво проговорил он. – У меня, значит, нет моральных принципов? Знаешь, наверное, ты прав. Я не знаю, что такое мораль… Мораль – это для таких, как ты. Я всегда поступаю так, как хочется мне и единственная мораль, которую я признаю, гласит: «цель оправдывает средства». Он пододвинулся поближе к тумбочке, выдвинул ящик и, порывшись в нём, извлёк пистолет. Тот самый, который Юки обнаружил в первый день своего пребывания в комнате Акутагавы. Юноша передернул затвор, снимая пистолет с предохранителя, и резким движением направил его на Юки. – Цель оправдывает средства, – повторил он четким, холодным тоном. – Не подчиняйся правилам, а придумывай свои собственные и заставляй других им подчиняться. Хорошая мораль, Юки? Юки, не сводя глаз с дула пистолета, которое смотрело прямо на него, вжался в стену. Он видел взгляд Акутагавы – и сейчас на него смотрели совершенно незнакомые глаза, чужие и опасные. – От тебя не стоило и ожидать другого, – с трудом выдавил юноша из себя. – Наконец-то ты стал хоть чуть-чуть меня понимать. Это радует… Ты ведь не хочешь, чтобы я выстрелил в тебя из этой штуки? – А ты выстрелишь? – Выстрелю, – кивнул Акутагава. – Ты хотел знать обо мне больше? Что ж, знай, мне уже приходилось стрелять в людей. Войдя в тело, пуля оставит маленькую дырочку из которой вытечет совсем немного крови, но, выйдя с другой стороны, пуля вырвет добрую часть твоих внутренностей. Этот калибр прошибёт тебя насквозь. – Если убьешь меня – тебя посадят, – сказал Юки не совсем уверенно. – А я скажу, что ты пытался убить меня и я защищался. Неужели ты думаешь, что этот пистолет зарегистрирован? Я могу сказать, что пистолет принес ты, чтобы застрелить меня. – Да кто ты такой, чтобы кому-то понадобилось убивать тебя? – скрипнул зубами Юки, чувствуя нарастающее отчаяние. – Имя Коеси Мэриэмон тебе о чем-нибудь говорит? – поинтересовался Акутагава с усмешкой. – Слово «Якудза» нагоняет ужас на простых обывателей. Мой отец глава преступного сообщества, ну и – совсем немного – известный общественный деятель. Он безусловно нажил себе немало врагов… А лучший способ добраться до Коеси Мэриэмона – это его сын, которого он прячет в школе-интернате под чужой фамилией. Враги нанимают несовершеннолетнего сироту и посылают его в эту школу с единственной целью – найти и уничтожить… Трагично? О, да! Судья и присяжные будут плакать, сопереживая мне. Папочка никогда не позволит паршивым бюрократам засадить меня из-за какого-то мальчишки. В этом и вся прелесть моего положения. – Я не верю тебе, – дрогнувшим голосом проговорил Юки. – Прекрати, Акутагава, ты сам на себя не похож. – Нет, вот это и есть настоящий Акутагава, – ответил юноша и его губы изогнулись в нежной улыбке. – Тот Акутагава, что целый месяц терпел твои дурацкие философские разглагольствования – это маска. Маска, которую я надел специально для тебя Юки. Все, что я говорю, правда. Папочка любит меня, ты для него – ничто, если я попрошу его – он сделает так, словно ты никогда не существовал в этом мире. Так ты хочешь, чтобы я выстрелил? – Нет, – прошептал Юки сдавленно. – Не стреляй. – Отлично! Мы поняли друг друга, – улыбка Акутагавы стала шире. – Сделаем еще один шаг к взаимопониманию. У меня повреждена нога, поэтому этот шаг придется делать тебе. Снимай брюки и иди ко мне. Юки вскинул на него болезненный взгляд, его губы сжались так, что побелели. – Ты плохо меня расслышал? – осведомился Акутагава. – Я все расслышал, но я не буду делать этого, – ответил Юки. – Нет, ты сделаешь это! – Нет, не сделаю, и ты меня не заставишь, – отрезал Юки. – Я не верю, что тот Акутагава, которого я знал до этого дня – вымышленный. Такого не может быть… – Да что ты обо мне знаешь, болван? – прошипел Акутагава. – Ты думаешь, что мысль заняться с тобой сексом взбрела мне в голову, когда ты лег на постель рядом со мной? Ты думаешь, у меня просто внезапно какие-то контакты перемкнуло и я не отдаю себе отчета в том, что делаю?! Может рассказать, как все было? Впервые я увидел тебя, когда ты вылезал из школьного автобуса. Ты был таким недовольным, взъерошенным, таким красивым… Знаешь, что я сделал? Я сразу же надавил на регистраторов из школьной администрации и добился, чтобы тебя подселили ко мне. До этого я жил один… Отец запретил подселять ко мне кого-либо – ослушаться его мог только тот кому жить надоело. А я вот захотел заполучить тебя – и решил, что ты будешь жить в моей комнате, ну а Садзабуро выполняет любые мои капризы. Вот так ты и оказался моим соседом. Я хотел трахнуть тебя в первую же ночь – но ты своими психопатическими проблемами меня так зацепил, что мне стало интересно – что ты за птица, как работает твоя наивная голова. Я решил не портить тебя сразу. Всё это время я пытался подобрать к тебе ключик, расположить к себе, добиться взаимности. Я не хотел тебя принуждать. А ты, идиот, втюрился в эту курицу – Наоми. И тут я пошел тебе навстречу – я сказал ей, что она будет очень хорошей девочкой и я буду любить ее еще больше, если она будет благосклонно относиться к тебе. Я на многое пошел ради тебя, Юки. Но сколько мне еще нужно было ждать? Если бы ты знал, столько раз мне хотелось запереть дверь и, заглушая твои крики, целовать тебя, обнимать, ласкать… Как жаль, что ты не оценил моих шекспировских ухаживаний. Что ж, тогда – маску долой! Я не собираюсь отказываться от тебя. Ты будешь моим – хочешь ты этого или нет. Тебе придется принять это. – Акутагава… – Иди ко мне! Черт возьми, не зли меня! Подойди ко мне… – Нет! – раздавленный услышанным, Юки чуть не плакал, но не двигался с места. Лицо Акутагавы исказилось гневом, дуги бровей дрогнули, Юки видел, как напрягся палец лежащий на спусковом крючке. Но Акутагава не выстрелил, а произнес сквозь зубы: – Будь ты проклят! Почему ты все время всё портишь? Тут за дверью послышались голоса, раздался громкий стук, и чей-то визгливый мужской голос произнес: – Извините, что беспокою! У нас тут сходняк в 98-й… не одолжите стаканов для бухла? – Пошел вон, придурок, – рявкнул Акутагава в сторону двери. – Проваливай отсюда. – Что сразу «проваливай», а? – недовольно возмутился голос за дверью. – Я же нормально спрашивал, а ты… Глаза Акутагавы сверкнули, рука сжимающая пистолет сместилась в сторону. Юки успел крикнуть: «Акутагава не надо!» и броситься к нему, когда прогремели выстрелы. Акутагава все нажимал на курок, пули одна за другой со свистом вгрызались в дверь, а в коридоре слышались испуганные крики и топот ног. Юки вцепился в руку Акутагавы и принялся вырывать пистолет, но хватка юноши была железной. Он все стрелял в дверь, пока не опустошил обойму. – Акутагава! Акутагава! – кричал Юки. – Ты же убьешь кого-нибудь! – Ты еще не понял? Мне наплевать! – ответил тот, вперив в него взгляд глаз-омутов. Он бросил пистолет на замусоренный ковер, и обнял Юки. Его губы прижались к ложбинке за ухом и стали ласкать ее. Юки уперся ему в плечи руками, стараясь оттолкнуть, но силы у Акутагавы было больше. Захватив его лицо в плен своих рук, Акутагава принялся исступленно целовать его. Юки чувствовал, как желание вновь пробуждается в нем и лишает его силы воли, вызывая сладкую истому. Испуг, который он только что пережил, усилил его возбуждение. Юки забился в его руках словно птица в острых зубах голодного кота. – Акутагава … Нет, постой, – бормотал он. – Сейчас сюда прибегут люди … – Ну и что? Юки все-таки вырвался из его объятий и, подняв с пола рубашку, подбежал к двери. Открыв ее, он с облегчением увидел, что ни раненых людей, ни трупов перед дверью нет. В стене, напротив двери, виднелись круглые дыры – пули пробили дерево и застряли в кирпиче. – Боже… все обошлось, – вздохнул Юки и обессилено прислонился к косяку. – Ты ни в кого не попал. – А жаль, – мрачно откликнулся Акутагава. – Жаль?!... На лестнице послышались торопливые шаги и вскоре показались охранники, державшие на изготовку табельное оружие. Увидев Юки, они замедлили шаг. Их лица были растерянными, они явно не знали, как себя вести. – Что здесь произошло? – обратился охранник к Юки. – Лучше его об этом спросите, – Юки кивнул в сторону Акутагавы, который лежал теперь на постели и, сжимая в руке пульт от телевизора, переключался с канала на канал. – Говорят, здесь кто-то стрелял, – обратился охранник к Акутагаве. Тот даже не взглянул на него и сказал: – Я смотрел по телевизору боевик … И пришлите рабочих – пусть сменят дверь. Охранник закивал головой и попятился. – Да, конечно, я распоряжусь. Юки был уверен, что охранник видел пистолет, который валялся на полу. Видел, но ни слова не сказал. Когда Юки закрыл дверь, Акутагава посмотрел на него. – Видишь, как все просто? – Если думаешь запугать меня – не выйдет, – ответил Юки, дрожащими руками застегивая рубашку. – А то, что ты мне рассказал – весьма познавательно. Ты, оказывается, плел вокруг меня интриги, как паук паутину. Это мерзко с твоей стороны, очень мерзко. Этого я тебе никогда не прощу. Акутагава бросил на него длинный, томный взгляд. – А я разве прошу у тебя прощения? Юки, услышав эти наглые и спокойные слова, не выдержал и сорвался: – Ты совершенно сумасшедший, Акутагава! У тебя нет никаких тормозов!... Неважно, чей ты сын, мне все равно. Это не помешает мне уехать из этой дурацкой школы подальше от тебя. Я сегодня же потребую от Садзабуро, чтобы он связался с моей бабушкой! Я уеду и вернусь в нормальную школу, к нормальным людям! А ты… ты мне противен! – Ой ли?