Принц Лестат

Он выключил музыку. Уж если погибать, то без музыкального сопровождения. Эверар думал, что тут же и услышит Голос, захлебывающийся восторженными и гневными воплями. Но Голос молчал.

– Жалкий трус, – пробормотал Эверар. – Приказал предать меня смерти, а сам смылся, даже посмотреть не остался. И ты еще хотел, чтобы я сжег вампирское убежище в Риме на Виа Кондотти. Урод ненормальный!

Древний вампир в кафе напротив поднялся на ноги и дружески поманил Эверара к ним за столик. Он оказался не слишком высок и довольно хрупок. Позаимствовав из-за соседнего столика еще один стул, он придвинул его к своему столу и принялся терпеливо ждать ответа.

А Эверару казалось – он разучился ходить. Всю долгую жизнь в племени бессмертных он видел, как вампиры сжигают друг друга – наблюдал жуткие зрелища, как живое, дышащее существо вдруг оказывается в пламенеющем аду: потому лишь, что какой-нибудь более старый и могущественный вампир – например, презренный гад Мариус – решил, что этому существу пора умереть.

Эверар двинулся через улицу. Ноги у него так тряслись, что он боялся упасть. Узкая, сшитая на заказ кожаная куртка сделалась неимоверно тяжелой, туфли начали жать… А вдруг, совершенно неуместно забеспокоился Эверар, у него пятно на синем шелковом галстуке? А вдруг манжеты рубашки слишком далеко высовываются из-за обшлагов?

Дрожащей рукой он попытался ответить на пожатие холодной, как лед, руки древнего вампира. Однако ему это все-таки удалось! Потом удалось и сесть.

Призраки улыбались ему. Вблизи они оказались еще совершенней, чем издали. Да, они дышали, у них имелись внутренние органы – и да, они носили самую настоящую одежду. Ничего иллюзорного – темная шерстяная ткань, шелк, лен. Однако вся эта превосходно сработанная «живая ткань» могла развеяться в мгновение ока – и дорогие одежки бы упали на землю, прикрывая опустевшие ботинки.

Древний вампир положил руку на плечо Эверару. На узких длинных пальцах сверкнули золотом два кольца. Это был традиционный жест приветствия вампиров: не объятия, не поцелуи, а рука на плечо. Эверар помнил это еще по тем временам, когда сам жил среди них.

– Юноша, прошу тебя, не бойся, – по-французски, с чистейшим парижским выговором, произнес вампир в характерной для старших бессмертных напыщенной манере.

Вблизи лицо его впечатляло еще сильнее: тонкие черты, угольно-черные густые ресницы, безмятежная улыбка. Высокие скулы, твердый и решительный узкий подбородок. Кожа в лунном свете отливала восковой бледностью лепестка гардении, белые волосы чуть заметно лучились серебром. Он не был Рожден для Тьмы с такими вот волосами. Рошаманд, создатель Эверара, давным-давно объяснил тому, что иной раз, если древний вампир был очень-очень сильно обожжен, потом волосы у него навсегда оставались белыми. Вот именно такими прекрасными и белоснежными.

– Мы знаем, что ты слышал Голос, – произнес древний вампир. – Я тоже слышал его. И многие другие. Ты слышишь его прямо сейчас?

– Нет, – покачал головой Эверар.

– И он велит тебе сжигать других вампиров, верно?

– Да. Но я никогда не причинял зла другим Пьющим Кровь. И никогда не хотел. Я живу в этих краях уже почти четыреста лет. И езжу в Рим или Флоренцию не ради драк.

– Знаю, – отозвался древний. Голос у него был очень приятный, мягкий и благозвучный – впрочем, как и у всех древних, насколько мог судить Эверар. О своем создателе, Рошаманде, он более всего вспоминал глубокий, соблазнительный голос – тот самый голос, что заманил его в лес в ту ночь, когда Эверар, против своей воли, Родился для Тьмы. Эверар тогда подумал, что владелец замка зазывает его для любовных утех и, если только Эверар сумеет угодить ему, отпустит его с парой-другой монет. А заодно – будет, что рассказать внукам о ярком огне в камине, увешанных гобеленами стенах и роскошных одежках лорда. Ха-ха-ха! Он помнил нашептывания Рошаманда, как будто это было только вчера: «Ты самый красивый парень вашей деревни!»

– Меня зовут Тесхамен, – представился древний, глядя на Эверара кроткими и благожелательными глазами. – Я родом из Древнего Египта. Служил Великой Матери.

– Сейчас все так говорят, после выхода «Вампирских хроник», – сердито выпалил Эверар, не сдержавшись. – Хоть кто-нибудь из вас оказывался беглым преступником или каким-нибудь ловким проходимцем, получившим Кровь от вампира-цыгана в оборванном караване?

Древний рассмеялся, громко, но добродушно.

– Что ж, вижу, ты тут и впрямь расковался. Долго тебя успокаивать не пришлось. – Он посерьезнел. – У тебя есть хоть какая-то идея, кто такой этот Голос?

– Это ты у меня спрашиваешь? – фыркнул Эверар. – Ты во Крови не меньше пары тысяч лет. Только посмотри на себя! – Он смерил взглядом двух призраков и снова повернулся к Тесхамену. – Разве вы вот не знаете, кто это? Это чудовище сводит меня с ума. Никак его не заткнешь!

Тесхамен кивнул.

– Прискорбно слышать, но его возможно игнорировать. Тут требуются терпение и навык, но это возможно.

– Ой, да что за чушь! – взвился Эверар. – Он мне виски словно невидимой иголкой пронзает. Небось засел где-то близко-близко.

Он снова посмотрел на призраков. Те даже не вздрогнули. Иногда с призраками такое бывает, если смотреть на них в упор: зримый облик чуть колеблется, подрагивает. Но только не у этих двоих.

Тот из них, что выглядел старше, протянул призрачную руку.

Эверар взял ее в свою – и обнаружил, что на ощупь она ни дать ни взять человеческая, мягкая и теплая.

– Рэймонд Галлант, – представился призрак по-английски. – С твоего позволения, твой друг.

– Магнус, – подхватил тот, что помладше. Лицо у него было красоты необычайнейшей, хоть для кого: призрака ли, вампира или простого смертного. Особенно рот – губы, как у Аполлона Бельведерского, высокое чело, волны светло-пепельных локонов.

Он улыбнулся, вокруг глаз снова разбежались морщинки.

Имена навевали Эверару какие-то смутные ассоциации, но он никак не мог выцепить в памяти, какие именно. Рэймонд Галлант. Магнус…

– Не думаю, что Голос и впрямь где-то поблизости, – тем временем возразил Тесхамен. – Думаю, он может находиться где угодно, где только пожелает, в любом уголке земного шара, но, тем не менее, всего в одном месте за раз – и, само собой, место это находится в разуме кого-то из вампиров.

– Что это значит? – переспросил Эверар. – Как он это делает? Кто он такой?

– Именно это нам и хотелось бы прояснить, – промолвил Раймон Галант, снова на британском английском.

Эверар тоже переключился на английский. Он любил четкость и отрывистость этого языка и отлично владел им, считая основным языком современности. Однако говорил на американской его разновидности.

– Что ты, Пьющий Кровь, забыл в компании двух призраков? – спросил он Тесхамена. – Не в обиду будь сказано, но правда, я не понимаю. Никогда не видел, чтобы вампиры водили дружбу с привидениями.

– Ну а мы вот водим, – заметил призрак постарше. – И уже давно. Но, уверяю тебя, мы не питаем никаких злых замыслов ни против тебя, ни против кого-либо другого.

– Тогда зачем вы здесь, зачем расспрашиваете меня об этом Голосе?

– Он сеет семена насилия по всему миру, – ответил Тесхамен. – Молодых вампиров убивают повсюду, в больших и маленьких городах, на всех континентах. Однажды такое уже было, но тогда мы знали, кто стоит за убийствами. А вот причин того, что происходит сейчас, не знаем. А скольких кровопийц еще убили тихо, без шума, в каких-нибудь безлюдных местах, где никто ничего не заметит – даже в частных их убежищах.

– А вам-то тогда откуда это известно? – спросил Эверар.

– Мы слышим многое, – отозвался призрак по имени Магнус глубоким, бархатным голосом.

Эверар кивнул.

– Один американский вампир постоянно вещает обо всем таком из Нью-Йорка, – заметил он с легкой усмешкой, но собственные слова вдруг показались ему невозможно вульгарными, и он немедленно устыдился, однако трое его собеседников лишь подтвердили, что да, им это уже известно.