Маркиза де Ганж

— И я тебе в этом помогу. А сейчас давай отыщем Вальбеля: теперь его очередь действовать, и надеюсь, ему повезет больше, чем тебе.

Вернувшись в Авиньон, негодяи немедленно призвали к себе Вальбеля и Теодора, дабы, как они выразились, «пошептаться». После недолгих размышлений было решено, во-первых, придать приключению как можно большую огласку и, скрыв истинную роль шевалье, представить его спасителем своей невестки. Во-вторых, решено было немедленно отправить к маркизе Вальбеля, дабы их беглое знакомство переросло в дружбу, и Вальбель, приумножив число поклонников очаровательной г-жи де Ганж, ни на минуту не упускал бы ее из виду и тем самым помог бы заговорщикам выиграть время и подготовить новую ловушку для несчастной жертвы.

— В конце концов, — начал аббат, первым предложивший новый план действий, — вряд ли кто-нибудь станет докапываться до истины. Поэтому у нас есть время посмотреть, как станут разворачиваться события. Даже если у маркизы и возникли подозрения относительно участия в этом деле шевалье, подтвердить их она не сможет, поэтому шевалье должен спокойно продолжать поддерживать любезные отношения со своей невесткой. А тем временем обстоятельства сами подскажут нам, как надо действовать.

И все согласились с аббатом.

Согласно вновь принятому плану шевалье без промедления отправился навестить свою невестку.

— Ах, как я стремился помочь вам! — проникновенно воскликнул он с порога.

— Мне уже сказали об этом, и у меня нет причин не верить вам, — сдержанно ответила Эф-разия. — Разумеется, дорогой брат, когда речь заходит о моих недоброжелателях, я никогда не стану обвинять вас в сговоре с ними.

— Мне очень жаль, что история сия наделала много шума. Вы знаете, как искренне я к вам привязан, и этот скандал не может не огорчать

меня.

— Я благодарю вас за участие.

— Не сомневайтесь, я готов сделать все, что могло бы способствовать вашему счастью.

— Ах, как бы я хотела услышать такие слова от вашего брата...

— Сплетни раздражают вашего мужа. К сожалению, какими бы смешными ни казались нам некоторые предрассудки, с ними приходится считаться. Что вы намерены предпринять, чтобы в свете поскорее забыли про эту историю?

— Вести себя как можно осмотрительнее: если я буду сдержанна во всем, никто не станет обо мне судачить, все умолкнут, поняв, что заблуждались на мой счет.

— Однако в этом городе клевета всегда в моде!

— Я сожалею, что приехала сюда! К несчастью, пока я не могу отсюда уехать.

— Из-за наследства, я полагаю?

— Да. Необходимо завершить дела, с ним связанные.

— Я слышал, вы получили пятьсот тысяч

франков?

— Приблизительно. Боюсь, муж рассердился, что его не упомянули в завещании вместе со мной.

— Он справедлив, и у него не может быть подобных мыслей. Ваш родственник волен был поступить как ему угодно, и он сделал так, как посчитал нужным. Впрочем, вы с г-жой де Ша-тоблан могли бы исправить положение.,.

Эфразия прекрасно поняла, что хотел сказать этим шевалье, поэтому вместо ответа опустила глаза и сменила тему разговора.

— Братец, полагаю, я поступлю правильно, если больше не стану принимать герцога де Кад-русса?

— Разумеется, обратное было бы крайне неосмотрительно. А еще лучше — вообще больше его не видеть. Но я уверен, что Вальбель, не запятнавший себя в этой истории, кроткий, любезный и сдержанный Вальбель может продолжать посещать вас. Не следует полностью уединяться от общества — от этого о вас будут судачить еще больше

— Я больше не буду ездить на балы.

— Мне кажется, это излишняя предосторожность, однако порицать вас за нее я не могу.

Весь год, на протяжении которого длилось добровольное уединение маркизы, шевалье продолжал упорно увиваться вокруг Эфразии; а аббат, столь же ревнивый, сколь и коварный, поддерживал эту страсть, убеждая брата, что тот в конце концов добьется своего. Но крайняя сдержанность маркизы нисколько не предвещала приближения счастливого конца: она невольно поддерживала пламя шевалье, но ни разу не подала ему надежды. Стремясь сделать из шевалье своего друга и заступника перед супругом, коего она

по-прежнему обожала, а также ходатаем перед аббатом, коего она по-прежнему боялась, маркиза тем не менее не давала ему ни малейшего повода взять над собой власть. Теодор часто упрекал ее, что его обществу она предпочитает общество его младшего брата.

— Вы забыли, сударыня, -г- напомнил он ей однажды, — как я люблю вас, и более не вспоминаете, что единственно в вас заключается все мое счастье.

— Однако, дорогой брат, разве вы сами не опровергли ваши собственные речи, объяснив, по какой причине вы их произносили? И вы обещали мне забыть об этом капризе...

— Раз уж вы вспомнили о тех временах, — ответил аббат, — следовательно, пора открыть вам истинные причины, побудившие меня так поступить. С великим состраданием, — продолжил Теодор, — взирал я на охлаждение к вам супруга. Сколь бы сильно ни стремился я к обладанию вами, в планах моих не было завоевать вас ценой непременного разрыва с Альфонсом. В любви своей я не намеревался выходить за рамки благопристойности, и, убедив брата, что во время всех ваших приключений вы не совершили ни единого проступка, я надеялся без огласки достичь своей цели. Но так как было ясно, что вы виновны...

— Я виновна?!

— Да, сударыня, именно вы! Вас невозможно оправдать, но я, несмотря ни на что, хотел защищать вас.

— О небо! Какие еще испытания ты мне готовишь!

— Успокойтесь, сударыня," я всего лишь напоминаю вам о прошлом... Повторяю вам, Эфразия,

вы виновны; все мои свидетельства в вашу пользу обусловлены только моими нежными чувствами, а отнюдь не истиной. Записка, найденная в кармане Вильфранша, бесспорно, написана вашей рукой; я храню ее у себя и всегда готов предъявить ее. Бумага, подписанная вами у Дешана, — это еще одно доказательство вашего распутства, ее одной достаточно, чтобы погубить вас. Но вы же видите — я не собираюсь обвинять вас. Напротив, я сам привел вас в объятия супруга, пожертвовав ради вас своими чувствами. Я рассчитывал на вашу признательность, но вы оказались крайне забывчивой: вы предпочли шевалье и уступили герцогу де Кадруссу, — иначе говоря, оказались не только изменницей, но и неблагодарной. Я единственный, перед кем вы продолжаете разыгрывать добродетель, да еще требуете, чтобы я был с вами любезен! Какая непоследовательность! Вы прекрасно знаете, что скажи я лишь слово — и в глазах моего брата вы будете навечно опозорены. И ежели вы по-прежнему будете упорствовать и не измените своего отношения ко мне, я не только скажу это слово, но и предъявлю доказательства вины вашей, и будьте уверены...

Тут аббат, не сдержавшись, бросается к ногам обожаемой им особы, заклинает ее сжалиться над ним и утолить снедающую его пылкую страсть. Маркиза в страшном недоумении! Ее снова поставили в такое же положение, в каком она уже находилась в замке Ганж! Ведь если она ожесточит аббата, она получит в лице его страшного врага, который, без сомнения, довершит ее гибель в глазах ее собственного супруга и рассорит ее с шевалье. К сожалению, она не знает о тех преступлениях, в которых повинен младший из братьев,

а потому искренне надеется с его помощью примириться с обществом. Однако, если она перестанет ожесточать Теодора своей холодностью и презрением, не будет ли это означать признание проступков, которые она даже не думала совершать? С другой стороны, как можно сопротивляться такому напору? О, где же правильное решение?!

— Послушайте, сударь, — обращается она к аббату, заставляя его подняться из положения, в кое повергла его страсть, — зачем вы вновь напомнили мне о том, насколько злым и лживым вы можете быть? Да, вы злы, раз вы грозитесь погубить меня, если я не соглашусь утратить честь, и лживы, потому что пытаетесь это отрицать. Сегодня вы выдаете за правду то, что прежде, перед отъездом из Ганжа, называли ложью. Отчего, намереваясь мне понравиться, вы предстаете передо мной в двух столь отвратительных масках? Ведь чтобы ухаживать за женщиной, надо быть ей приятным! Вы говорите, что желаете за мной ухаживать? Но почему тогда вы позволяете вести себя по отношению ко мне столь неподобающим образом?