Ванесса

— Этого я не знаю.

— Неудивительно! — фыркнул Незрин. — Вы проболтались тут восемь недель, и никто вам не мешал. Почему вы не пользовались какими-нибудь инструментами, не делали замеров, не брали образцы почвы, воды? Короче говоря, не исполняли своих профессиональных обязанностей?

— Бедняга Незрин, — благодушно сказал Гвидо. — Не утруждайте себя такими мелочами. У вас же есть подчиненные? Пусть у них болит голова. Мне не нужно брать пробы воды и воздуха. Меня не интересует их пища и табак, который они курят, просто потому, что все это уже сделано. Давно и очень тщательно.

— Правда?

— Но не здесь. В Милане. В новых лабораториях CIRCE и за большие деньги. Безрезультатно.

— Вы хотите сказать, ничего интересного не обнаружено?

— Ни интересного, ни неинтересного. Просто ничего. Впервые Гвидо заметил, что под маской наивности и добродушия скрывается нечто другое. Египтянин подался вперед, взявшись за ручки кресла:

— В таком случае, придется вернуться к версии, которая вам так не нравится — о наследственных психофизиологических характеристиках.

— Эта гипотеза полностью исключается. Полностью! — твердо сказал Гвидо.

— Почему, позвольте спросить?

— Потому что если бы безразличие сивахцев к власти было наследственным, я не смог бы им заразиться.

— Заразиться?

— Да. У меня все симптомы этого «заболевания» налицо.

— Что такое? — взволнованно подскочил Незрин.

— Я думаю, как сивахец.

Незрин в замешательстве уставился на него — издевается итальянец или повредился умом? Он попытался перевести разговор в шутку.

— Вашим патронам это не понравится.

— С этого момента консорциум не в счет.

Незрин суетливо переставил бутылку и сел:

— Гвидо, вы ученый. Если вы не шутите и это правда, то вы не можете не стремиться узнать, как и почему. Конечно, вы горите желанием понять, как сивахский синдром мог повлиять на вас. Возможно, его симптомы слишком неосязаемы, чтобы пробудить любопытство.

— Во всяком случае, как я могу быть уверен, что не ошибусь. В нашем деле это легко случается.

— Скажите хотя бы, вы наблюдаете, как это протекает? — взмолился Незрин, словно обращаясь к человеку с редкостным заболеванием.

— Наблюдаю — не то слово. Я просто вижу то, что может видеть любой другой человек. Каждый может проделать такую несложную вещь: набрать горсть песка и медленно, по песчинке, пропустить его между пальцами. Я даже не знаю, следует ли признать этот жест характерным только для Сиваха.

— Разве все сивахцы так делают?

— Почти все мужчины, женщины и дети. Когда я говорю «почти»…

— Вы имеете в виду тех, кого наблюдали. Ясно, — терпеливо кивнул Незрин. — И как они это делали?

— Что значит «как делали»?

— Намеренно? Как ритуал? Со страстью? Для успокоения души?

— Совсем нет. Я думаю, это чисто механическое бессознательное действие. Они не вкладывают в это никакого особого смысла.

— А как вы научились? Стали тренироваться?

— Я? Конечно, нет! Один человек поймал меня за этим занятием. Сам я даже не заметил, когда научился.

— Значит, «один человек» придавал ему большое значение. Это противоречит вашим словам.

— Тот человек — не сивахец и не собирается им становиться. Это Мехди.

— Почему же он не доложил мне?

— Очень просто. Он подумал, что будет выглядеть дураком. Боялся, что вы рассердитесь. Страшно лишаться такого солидного покровителя.

Незрин снова подумал, не разыгрывает ли его итальянец.

— Итак? — спросил он сухо, давая понять, что здесь он хозяин и вправе повернуть разговор в нужное ему русло.

— Вот и все.

— Как все? Да возьмите же пробы песка, черт возьми! Вместо того, чтобы тут рассиживаться. Что это за песок? Из оазиса или принесен ветром? По логике, он должен быть отсюда.

— Логика не всегда срабатывает. А в этом случае особенно. Все анализы, о которых вы говорите, уже проводились задолго до моего приезда. Песок, как и все другие вещества в оазисе, был скрупулезно проверен. Я не стану перечислять все, что подвергалось проверке. В него входили даже физиологические тесты.

— Все безрезультатно?

— Абсолютно.

Незрин казался совершенно убитым.

— И к какому выводу вы пришли?

— Что наши методы анализа не позволяют нам выявить вещество, способствующее развитию подобной черты характера в сивахцах.

— Так найдите новые методы! — Незрин сорвался на крик.

— Нет.

— Что значит «нет»?

— Нет, и все.

Незрин попытался ударить по самолюбию итальянца:

— У вас совсем нет научного интереса?

— CIRCE пришлет кого-нибудь другого, — спокойно ответил Гвидо, — но он тоже ничего не найдет.

— А если найдет?

— Ваше правительство станет первым заказчиком.

— Вы боитесь этого?

— Ваше правительство или любое другое — не имеет значения. Какое мне дело?

— По крайней мере, мы не станем экспериментировать над согражданами. И не станем торговать открытием за валюту. Но кто будет его производить? Все равно кто-то нагреет на этом руки. Мы — слишком бедная страна, чтобы ваше открытие попало в руки богатых.

— Я не сделал никакого открытия.

— Но вы можете сделать его. Почему ученые служат тем, кто старается подкупить их? Тем, кто порабощает их ум и будет порабощать дальше, если ваша работа пойдет успешно.

— Стану ли я более свободным, работая на вас? — Гвидо испытующе посмотрел на египтянина.

Лицо Незрина просветлело, и он сказал с нескрываемой симпатией:

— Попробуйте — и увидите.

Гвидо встал, сладко потянулся и улыбнулся, словно с его души удал наконец тяжелый камень. Пусть Незрин сразу получит ответ на вопрос, который так мучительно долго задавал.

— Катитесь к черту, — сказал он ровным голосом. — Вы винтик в механизме власти и потому отвратительны мне. Я — из Сиваха.

Незрин молчал, точно не понимая, о чем идет речь.

— Я вернусь в Хат-ан-Шо и проведу там все дни, отмеренные мне судьбой, — но не сейчас, не волнуйтесь.

Он протянул египтянину руку, но тот словно окаменел.

Внезапно он приблизил свое лицо к лицу Гвидо:

— Вы все еще женаты, Андреотти? Его голос совершенно изменился. Но Гвидо ждал этого и не удивился.

— Честно говоря, — сказал он, добродушно усмехнувшись, — я и сам не знаю.

— Но я знаю, — жестко сказал Незрин. — Ваш босс не успел этим воспользоваться.

— Не успел? — Гвидо подозрительно взглянул на Незрина.

— Да. Ваша жена выскользнула из его рук. Она, без сомнения, обладает теми же качествами, что и горсть песка в кулаке.

— Где она?

— В Каире.

— Для меня это полная неожиданность, — мрачно указал Гвидо.

— Я знал, вы мне не поверите, хотя вам я ни разу не солгал.

Незрин протянул ему пачку фотографий.

— Можете удостовериться. Снимки сделаны на этой неделе. Обратите внимание на дату выпуска газеты, которую держит мужчина, сидящий рядом с вашей женой в кафе Гроппи.

Классический шантаж! Гвидо почувствовал, что ему становится нехорошо. Все, кто берет заложников пользуются этим приемом.

Он ощутил буквально физическую боль, когда увидел на первой фотографии доверчивый ласковый взгляд Джулии. На ней было легкое летнее платье, подчеркивавшее ее красивые бедра. Густые черные волосы спускались до плеч, полные губы приоткрыты. Она казалась задумчивой, очарованной.

— Вы давали ей наркотики.

— Почему я? — возразил Незрин. На следующем снимке Джулия была обнаженной, и каждая линия ее тела, даже оттенки цвета кожи были хорошо видны при неестественно ярком свете. Но Гвидо почувствовал себя совершенно подавленным, когда узнал место съемок. Это не составило большого труда: молодая женщина, казалось, плыла в густых облаках.

— Ваша омерзительная купальня. Гвидо быстро просмотрел остальные фотографии, ожидая увидеть ее занятой любовными играми. Но она, к его удивлению, везде была без партнера. Вот она стоит, точно одна из трех граций, покинутая сестрами, вот легко касается рукой живота.