Принц Лестат

А ведь были еще и записи симфоний, полномасштабных опер, бесконечных концертов лучших виртуозов мира! Антуан чуть не сошел с ума от обрушившейся на него красоты – от возможности лицезреть в цвете и во всех подробностях, как в Лондонской филармонии исполняют Девятую симфонию Бетховена или как великий Ицхак Перельман в сопровождении оркестра штурмует концерт Брамса.

Выбираясь поохотиться в Чикаго, он теперь покупал билеты на восхитительные спектакли в огромном здании оперы, восторгавшем его размерами и роскошью. Он наконец начал осознавать все богатство мира. Осознавать новую эру, словно бы специально созданную для удовлетворения его чувства прекрасного.

А где же в этом мире был Лестат? Что с ним сталось? В музыкальных магазинах еще продавались его старые альбомы. Не составляло труда купить видео с того единственного концерта, на который стеклась такая толпа. Но где же был он сам – и помнил ли еще некогда возлюбленного Антуана? Или за время, минувшее после тех давних южных ночей, он успел создать себе целый легион последователей и почитателей?

Но вот что стало труднее в эти новые дивные времена, так это охота. Немало приходилось побродить по улицам, чтобы встретить какого-нибудь презренного негодяя, каких в минувшие годы водилось кругом в изобилии. В современном большом городе Антуан так и не отыскал клоаку, подобную Варварскому Берегу в Сан-Франциско. Однако он не жаловался. Он вовсе не «любил» свои жертвы. Никогда не играл в эти игры. Просто хотел утолить голод – и утолял.

Наметив себе жертву, он становился безжалостен. Никто – ни мужчина, ни женщина – не мог от него скрыться. Ему не составляло труда пробраться в темный уснувший дом и приласкать добычу жадными и грубыми руками. Кровь есть кровь.

Очень скоро его уже приглашали играть за немалые деньги в лучших ресторанах города, а чаевые приносили ему и того больше. И он научился искусно охотиться среди невинных – на переполненных танцплощадках цедить по глоточку кровь то одной, то другой жертвы, никого не убивая и даже не калеча. Для этого требовалась немалая самодисциплина, но Антуан овладел ею в совершенстве. Он прекрасно умел делать все, что требовалось, чтобы выжить в современном мире, стать частью эпохи, ощущать себя полным сил, гибким – и да, бессмертным.

Со временем притязания его все возрастали. Чтобы жить припеваючи в этом мире, нужны документы, нужны деньги. У Лестата всегда были документы. У Лестата всегда было целое состояние. В те давно минувшие вечера Лестат считался респектабельным и уважаемым джентльменом. Портные и владельцы лавок специально задерживались подольше вечером, чтобы удостоиться его посещения. Он слыл покровителем искусств, видным членом общества и благосклонно кивал прохожим, с которыми ему довелось встретиться на Джексон-сквер или на ступенях собора. У Лестата имелся свой адвокат, который вел все его дела. Лестат всюду приходил и уходил, когда вздумается.

«Это сущие пустяки, – когда-то сказал он. – Мое состояние поделено между многими банками. У меня всегда будет все, что только потребуется».

Антуан хотел добиться такого же положения. Надо учиться. Однако природного таланта у него не оказалось. Наверняка кто-то сумеет подделать для него документы – надо только как следует сосредоточиться на этой проблеме. Еще бы неплохо позаботиться о вопросах безопасности… и обзавестись автомобилем, мощным американским автомобилем, способным за одну ночь перенестись на много-много миль.

Голоса зазвучали снова.

Бессмертные возвращались – в несметном количестве появлялись в городах Северной Америки. Голоса звенели, без умолку повествуя о том, как вампиры расселяются по всему миру.

Прежняя царица погибла, была уничтожена. Однако Лестат и совет бессмертных выжили, а новой Матерью стала рыжеволосая вампирша, такая же древняя, как прежняя царица. Ее звали Мекаре, она была колдуньей, и у нее не было языка.

Новая Царица Проклятых хранила молчание. Хранили молчание и те бессмертные, что сумели выжить вместе с ней. Никто не знал, что с ними сталось, куда они ушли.

Какое дело было Антуану до всего этого? Было, конечно, но он не придавал этому значения.

Голоса твердили о вампирском писании, так сказать, о каноне. О «Вампирских хрониках». Сперва их было две, потом три. Канон повествовал о том, что случилось с Лестатом и всеми остальными. Повествовал о «Царице Проклятых».

Отважно войдя в ярко освещенный книжный магазин, Антуан приобрел все книги канона разом – и прочел их за неделю. Странные то были ночи.

На страницах первой книги, опубликованной много лет назад, он отыскал себя, безымянного «музыканта», не удостоенного даже описания – лишь беглое упоминание, что он был «совсем еще юношей» – лишь фон к жизни и приключениям своего создателя, описанной вампиром Луи, тем самым, которого Лестат так любил и так боялся прогневить. «Пусть он привыкнет к этой мысли, Антуан, а потом я приведу тебя. Я не могу… не могу потерять их, Луи и Клодию». А они взяли и обернулись против него самого, попытались убить Лестата, швырнули его тело в болото. После же той последней схватки в дыму и пламени, когда Лестат с Антуаном попытались отомстить предателям, Антуан уже не упоминался вовсе.

Да и какая разница. Несправедливо – в расплату за все сотворенное умерла лишь Клодия. Луи остался жив. Дальше в книге рассказывалось еще о множестве более древних и могучих вампиров.

Так где же они теперь, великие, уцелевшие в устроенной царицей Акашей бойне? И почему в мире теперь так много бессмертных вроде Антуана – слабых, перепуганных, не обретших утешения в любви и дружбе, цепляющихся за жалкое существование?

Голоса твердили – никакого совета старейших нет и в помине, надеяться не на кого. Рассказывали о равнодушии, беззаконии, о бездействии древних, о бесконечных смертоубийственных войнах за территорию. О получивших печальную известность вожаках отщепенцев, которые ночь за ночью превращали смертных в вампиров, пока не растрачивали весь запас жизненных сил и не теряли способность наделять Темным Даром.

Не прошло и шести месяцев, как и сам Антуан подвергся нападению шайки бродячих вампиров.

Он как раз закончил читать последнюю книгу вампирского священного писания, «Истории Похитителя Тел», написанную самим Лестатом. Все произошло в темных аллеях исторической части Чикаго. Перед рассветом разбойники окружили его, сжимая в руках длинные ножи, – свора вампиров с бледными, мучнистыми лицами, гнусными ухмылками на губах и пламенеющими волосами. Но Антуан оказался им не по зубам: слишком силен, слишком проворен. В нем вдруг обнаружился запас той силы телекинеза, что описывалась в «Хрониках». И хотя ему не хватило сил убить или испепелить нападавших, он сумел отбросить их, швырнуть на стены и камни мостовой, оглушить. Пока они валялись без чувств, он успел их же собственными длинными ножами отрезать всем головы. Еле успев спрятать окровавленные останки в груде мусора, он поспешил домой, в логово.

Голоса рассказывали, что подобные стычки и убийства происходят теперь по всей Америке, во всех крупных городах. Более того – даже в Старом Свете и в Азии.

Но не могло же так произойти и с ним! Это же чревато разоблачением! Чревато бесконечными войнами и вендеттами. Чикаго был слишком заманчивой добычей для любого бессмертного – а убежище Антуана в Оук-Парк находилось в опасной близости к городу.

И вот как-то ночью, пока он охотился, кто-то дотла спалил его дом – его красивый и стильный белый особняк с чуть покосившимся крыльцом и навесами, точно в пряничном домике.

Самого Антуана настигли в Сент-Луисе.

Они называли себя «шабашем». Окружили его, облили бензином и подожгли. Пытаясь сбить пламя, он зарылся в землю, но потом вылез снова. Его преследовали, но даже обожженный, страдающий от мучительной боли, он легко ушел от погони и снова зарылся в землю.

Многое случилось в мире с тех пор.

Но немногое имело к нему отношение.

Он спал под землей, исцеляясь, и мысли его блуждали в лихорадочном царстве грез. Ему чудилось, он снова в Новом Орлеане, и Лестат слушает его музыку, шепчет ему, что у него великий талант. И все тонуло в языках пламени.