Грустное кино

Борис перешел к пародированию акцента Стренджлава [28].

– Но правда ль, што ви рассказаль абсолутную правду? Совсем никакой отсос? Нихт коммен вен жопа?

– Не-а, – Тони грустно помотал головой. – Так все и было.

– Довольно безбедное и защищенное существование… для того, кто надеется уловить ускользающие чувства… страхи… надежды легендарного Рядового Человека.

– Ага, блин, но вся штука в том, что у меня неплохое воображение… врубаешься? И насчет использования педерастического эпизода в фильме я хочу сказать только то, что мы в конце концов станем использовать оценки телок… в смысле, негейские оценки в отношении телок. Я хочу сказать, что если ты попытаешься романтизировать то, как юного, гибкого, гладкокожего мальчика ебут в жопу, на самом деле ты будешь говорить о том, как ебут телку. Верно?

– В жопу?

– Ох ты боже мой… да куда угодно – в жопу, в пизду, в подмышку… это все равно будет телка… мягкая, теплая, ласковая, гладкокожая телка – а не какой-нибудь костлявый, волосатый засранец!

Борис задумчиво кивнул.

– Я просто хотел хорошенько все это перетряхнуть, прежде чем выбросить в корзину… знаешь, обмусолить это дело, поднять на флагшток и посмотреть, не отдаст ли кто-нибудь честь…

– Или, – добавил Тони, – как сказал бы великий С. К. Крассман, «малость это дело погладить и посмотреть, не брызнет ли сперма».

– Верно, – согласился Б. Тони вздохнул.

– И теперь мы знаем. – Он глотнул выпивки. – А я уж было подумал, что меня вот-вот отсюда попрут.

– А я подумал, что ты сам собрался уйти.

– Никогда, маэстро.

– Ладно, теперь мы должны обсудить, сколько будет эпизодов – четыре из двадцати трех или пять из восемнадцати. В общем, будет очень тяжело или вообще невозможно сделать лесбийский и нимфоманский эпизоды в рамках двадцати пяти минут каждый – в них слишком много действия. А потому в идеале у нас на всю остальную картину остается сорок минут. Итак, у нас по-прежнему есть «Идиллический», «Нечестивый» и «Кровосмесительный». Лично я испытываю сильные чувства по поводу «Нечестивого» – знаешь, типа «Монашка и азартный игрок», «Священник и проститутка», что-то в таком плане. Могло бы даже забавно получиться, Капелька знаменитой «разрядки смехом», а, Тон?

– Мы должны по-прежнему делать это со вкусом.

– Ага, никаких сортирных шуток про священника.

– Верно.

– Теперь позволь я вот о чем спрошу – как насчет самого тяжелого? Как это в твоей большой тыкве очерчивается? Мать – сын? Отец – дочь? Брат – сестра? Думаю, здесь мы должны следовать самым нашим личным побуждениям. Теперь скажи мне, кого бы ты скорее выебал – свою дочь или мамашу… предполагая, ясное дело, что твоя мамаша в форме, лет тридцати двух – тридцати трех?

– Лет тридцати двух – тридцати трех? Черт, а такое возможно? То есть сколько же тогда мне?

– Шестнадцать-семнадцать.

– Гм. – Тони поднял брови, явно заинтригованный. – В форме, лет тридцати двух – тридцати трех, говоришь? Рыжеволосая?

– Очень может быть.

– Погоди-ка, погоди. Кажется, у меня есть идея… Давай-ка об «Идиллическом» поговорим. Помнишь, я сказал, что когда я ебал Джейсона, я воображал, что это его сестра? Ну так вот – это не совсем так. То есть я действительно воображал, что это его сестра, та самая девушка, но я к тому же воображал, что она моя сестра… врубаешься? Понимаешь, у меня никогда не было сестры, зато я всегда сооружал грандиозные фантазии насчет того, что у меня есть красивая сестра и что мы очень близки, может, даже близнецы. В общем, у нас с ней фантастическая близость, а потом мы реально этим занимаемся. Я хочу сказать, что, может быть, более романтично… более идиллично? Думаю, Б., я смог бы написать об этом прекрасный эпизод, правда смог бы.

– Гм. Вообще-то это чертовски дико – сочетать «Кровосмесительный» и «Идиллический». Но черт побери – нам теперь надо крутить покороче.

Я могу сделать из этого двадцать пять минут – черт, да я бы мог двадцать пять часов из этого сделать.

– А в каком возрасте они будут?

– Юные, но созревшие – то есть не тринадцать-четырнадцать, я скорее шестнадцать-семнадцать. Может, восемнадцать. Так или иначе, достаточно взрослые, чтобы понимать, чем они занимаются.

– Ага, классно. Давай начинай писать. Что, если мы пригласим Дэйва и Дебби сыграть этих детишек?

Брат и сестра Дэвид и Дебора Робертс были актерами, очень молодыми и красивыми, ребятами Просто extraordinaire.

– Ух ты… это будет заебись сенсация!

Часть четвертая

1

Анджела Стерлинг, гибкая и фигуристая, в своем знаменитом халате голубой парчи – подарке Ханса Хеминга, – который она надевала во время большинства своих интервью киношным журналам (отсюда и его слава), шагала по будуару декорации касбы туда, где Борис и Ласло готовили первую съемку. Подсобники раскладывали кабели, и осветители, забивавшие гвозди, прекратили работу. Получился почти стоп-кадр из кинофильма. Все головы повернулись, словно приводимые в движение одним-единственным проводком, все взгляды на мгновение впились в сказочное лицо, прежде чем резко опуститься к участку чуть ниже бедер, где голубой халат распахивался с каждым шагом длинных ног, на миг обнажая кусочек знаменитой ляжки. Эффект получатся примерно как от укола ножом.

– Все откроется теми фильмотечными натурными съемками, – говорил Борис Ласло, – начиная с длинного и широкого воздушного кадра, чтобы четко определить, что это Марокко. Потом мы пойдем все ниже, ниже, ниже, прямо к этому окну, а потом подхватим внутри, врубаешься? – Приложив глаз к видоискателю, он медленно попятился от окна, продолжая: – Мы подхватим прямо здесь, у окна, как идеальный реверс, и позаботимся о том, чтобы камера двигалась в том же темпе, в каком опускалась. Она должна будет очень медленно откатываться от окна, какое-то время избегая кровати – медля, исследуя. Это движение будет продолжаться довольно долго, – мы используем его как фон для титров… а потом, естественно, мы закончим на кровати, где они занимаются любовью… – Борис опустил видоискатель и посмотрел на оператора. – И все ходы должен придумать ты, Лас, причем так, чтобы мы логично и неизбежно закончили на кровати – не просто потому, что на ней случилось потрахаться сладкой парочке, а потому, что этого потребовала направленная симметрия движения камеры. Попадание на кровать должно быть внутренне присуще всему движению. Пожалуй, лучше сделать это движение в целом ходом слева направо и примерно по часовой стрелке… думаю, это сработает. Контакт?

– Есть контакт, – отозвался Лас, уже изучая и прослеживая движение, указанное Борисом.

Режиссер повернулся к Анджеле, сидящей на краешке кровати. Она наблюдала и прислушивалась примерно так же, как делала это, сидя на краешке стула в Актерской мастерской.

– Извини. – Он, взял ее за руку. – У нас тут немного процесс затянулся.

Анджела улыбнулась ему и кивнула. Глаза ее поблескивали, излучая обожание.

– Нет, – мягко сказала она, – это было чудесно. Знаете, это такая… привилегияпросто здесь находиться, вроде как быть «за сценой». Я хочу сказать – в творческомплане, с таким человеком, как вы.

Борис улыбнулся и сел рядом с ней на кровать.

– Ты прочла сценарий?

– О да, он прекрасен, – вздохнула Анджела. – Не уверена, что я его поняла, но настоящую поэзию я узнаю с первого взгляда, и я обожаю поэзию.

«Сценарий», как назвал это Борис, на самом деле представлял собой не более чем набросок, бессвязную кашу из чувственных сцен, куда были вставлены детские впечатления. Эту халтуру они с Тони сварганили прошлым вечером – исключительно для Анджелы.