Грустное кино

– Вот последний жидовский хер, какой я сосала в своей жизни! – Затем она театрально подняла правую руку, возвела голубые глаза к потолку и добавила: – И бог мне свидетель!

Даже став таким образом актрисой по контракту, Анджела продолжала использоваться по своей прежней специальности – в пляжных и серферных фильмах или «фильмишках сиськи-жопа», как их порой называли, – пока ее в конце концов не «открыл» Лес Харрисон. Чтобы затащить Анджелу к себе в постель, Хрен Моржовый прошел через вполне традиционное голливудское ухаживание: ланч в «Поло-Лонж», обед в «Ла-Скала» и у Маттео, а в конце концов – роль второго плана в костюмированном эпосе о Гражданской войне, где она сыграла юную южную красавицу.

Со своими золотыми локонами по грудь Анджела оказалась так прелестна в сцене натягивания кружевного корсета, что отец Леса, сам старина С. Д. (в то время – энергичный сорокадевятилетний мужчина), посмотрев «потоки», решил вкуса ради попробовать, даже и не подозревая о том, что сын уже на постоянной основе ее наждачит. Отцовское ухаживание, в отличие от сыновнего, было совершенно прямым и формальным, по сути ограниченное одним предложением. Передал это предложение, разумеется, не сам С. Д., с которым Анджела никогда раньше не встречалась, а Эйб Лис Леттерман, ее агент.

– Он, деточка, горячие яйца на тебя навострил, – хриплым от сигар голосом с энтузиазмом сказал Эйб. – Это тот самый прорыв, которого мы так ждали.

Предложение С. Д. заключалось в том, чтобы девушка провела с ним уикенд в отеле «Сэндс» в Лас-Вегасе. В обмен на это она должна была сыграть главную роль в очередной романтической комедии на пару с Рексом Макгайром, после чего, как все понимали, ее ждала немедленная звездность.

– А почему ты так уверен, что он нас не надинамит? – захотела узнать Анджела.

Эйб твердо помотал головой.

– Послушай, ты ни одной пуговицы не расстегнешь, прежде чем мы все это дело не утвердим в письменном виде! Я ему уже так и сказал – ни одной пуговицы!

– В самом деле? – Идеальный лобик красотки аккуратно сморщился от досады – уже давая намек на очаровательную внешность брошенной сиротки. Именно этой внешности предстояло сделать Анджелу Стерлинг живой легендой в сердцах мистеров и миссис США.

– А что, если он захочет, чтобы я ему просто хуй пососала?

– Чего?

– Ведь тогда он меня без всяких там пуговиц заполучит. Я хочу сказать, что для этого раздеваться совсем не обязательно. Так?

Эйб с благочестивым видом погрозил ей пальцем и покачал головой.

– Эх-ма, никакого контакта. Я ему так и сказал: – «Без контракта никакого контакта с прелестной девчушкой!» Я сам буду там и прослежу, чтобы он ничего такого не сделал.

– А что, если он меня там заполучит, а потом просто подрочит или типа того?

– Ну и что? – Эйб развел руками. – Пусть дрочит. Это риск, на который мы должны пойти. Пойми, такой шанс не каждый день выпадает. Ты же бываешь с разными парнями в одной комнате, в машине, в лифте, в кинотеатре, в самолете, да где угодно – и они дрочат. Ну и что? Подумаешь, большое дело. Послушай, деточка, я тебе точно говорю – ни одной пуговицы не будет расстегнуто, пока мы не оформим сделку в письменном виде. И пока он ее не подпишет, я из того номера не выйду.

– А что, если они так никогда этот фильм и не снимут?

Эйб был возмущен.

– Я что, по-твоему, совсем мудак? Здесь «играй или плати», деточка, «играй или плати»! Съемки начинаются седьмого октября, дождь там или солнце, И мы получаем десять недель по тридцать пять сотен за неделю! Это тебе не раз плюнуть, сама знаешь.

И сцене, которая привлекла вожделенное внимание Папаши Харрисона, Анджела у себя в спальне одевалась для официального бала. На этой стадии она еще была в нижнем белье – длинных гофрированных панталонах и корсете на талии, который ее матушка затягивала сзади, заставляя девушку мило гримасничать от неудобства.

– Ах, матушка, – выдохнула Анджела, – я про сто дышать не смогу, не то что танцевать! – Уроженка Техаса, она могла вполне сносно имитировать южный акцент, Конечно, в ее речи было слишком много носового выговора, но все же звучало это освежающе не по-бронксски, учитывая, что это был голливудский фильм про Юг.

Мамашу играла Луиза Ларкин, известная характерная актриса, у которой много лет был контракт со студией. Амплуа Луизы составляла «идеальная американская мамочка» с традиционным яблочным пирогом. При этом она мастерски, почти на уровне пародии, воспроизводила южный говор.

– Пусть твоя миленькая головка об этом не беспокоится, деточка. Помни только, чтобы между танцев ни с кем из тех парней из Чарлстона на веранду не выходить! Ты слышишь?

– Ах, матушка, ну что ты в самом деле!

– Боже мой, ты только посмотри на нее, сказал С. Д. исполнительному продюсеру фильма, который сидел рядом с ним в просмотровом зале. – Это же светловолосая Скарлетт О'Хара! Вот настоящая Скарлетт О'Хара! Блондинка! Никаких там брюнеток и евреек! Светловолосая… красотка… с розовыми сосками! Как ее там, черт побери, зовут?

С. Д. потребовал у Эйба, чтобы Анджела предстала перед ним в том же самом виде, что и в сцене перед балом, – панталоны, корсет и накладка из длинных светлых волос. Кроме того, Папаша Харрисон настаивал, чтобы это была именно та одежда, в которой она снималась.

– Когда вы вчера закончили? – спросил С. Д. у продюсера, когда эпизод закончился.

– В пять тридцать.

– Тогда никакой надежды. – С этими словами С. Д. поднял телефонную трубку и дал команду выключить звук на «потоках». Затем он позвонил в костюмерную и передал трубку продюсеру. – Выясни, были ли те вещи, которые она носила, уже отправлены в прачечную. Если нет, скажи, чтобы их придержали. Скажи, что это очень важно.

Продюсер, дожидаясь ответа на звонок, с серьезным видом покачал головой.

– Даже если вещи еще не ушли, они никогда этого не признают. Таково правило профсоюза: «Все костюмы стираются после носки».

С. Д. протянул руку и забрал у него трубку.

– Ты прав. – Он повесил трубку. – Ладно, переснимите эту сцену. Это ведь сущая ерунда, верно? Декорация все еще стоит – полчаса работы, максимум час.

Он снова протянул руку и похлопал соседа по ладони.

– И я хочу, чтобы в фильме была использована именно эта проба. Еще я хочу, чтобы ты, Клифф, лично позаботился о том, чтобы вещи, которые она будет носить, поступили прямиком ко мне в кабинет, как только она их снимет. И сделай несколько добавочных проб, пока там будешь – пусть она, знаешь ли, выработает немного пота, немного сока… потому что у меня, приятель, есть чертовски славная идея. Да, чертовски славная идея!

Его «идея», как выяснилось – по крайней мере, в большинстве ее самых элементарных и технических аспектов, – заключалась в том, чтобы две женщины, Анджела и Луиза, одетые в точности так, как в той сцене, снова сыграли ее в номере лас-вегасского отеля – именно так, как она должна была появиться на экране, если не считать того, что на сей раз ее бы прервали. А прервал бы ее мародерствующий кавалерист-янки – грязный и небритый, только что вышедший из боя, брутальный, буйно-похотливый от долго подавлявшегося желания и размахивающий пистолетом. Этот самый янки ворвался бы в комнату, оттолкнул матушку в сторону, грубо швырнул безупречную дочь в белых панталонах на кровать и, даже не снимая сапог, жадно ею насладился – пистолет на подушке, дуло у ее виска, чтобы заглушить протестующие вопли как матушки, так и насилуемой дочери.

Вторгшимся головорезом, ясное дело, был сам С. Д., который, вместо того чтобы впрыгнуть через окно в стиле Эррола Флинна. просто выбежал из ванной, где дожидался ключевой фразы («На веранду не выходить!..»).

– Сегодня вечером она никуда не выйдет, – прорычал С. Д., указывая пистолетом на Анджелу и отталкивая Луизу в сторону, – пока ее не заебут до полусмерти!

Обе дамы (в точном согласии со сценарием) изумленно ахнули.

– Ах, матушка…

– Сэр, вы же не станете… – взмолилась Луиза, а затем воззвала к Анджеле: – Скарлетт, радость моя, не бойся, я уверена, этот джентльмен прислушается к голосу разума…