Сорок 2 дня (ЛП)

— Боже, я так за тебя беспокоился. Где ты была все это время? — спрашивает он еле слышно.

— Я гуляла.

— Зачем ты выключила телефон?

— Я не выключала, он окончательно разрядился.

— О Господи, Лана. Не поступай так со мной опять.

Он отступает на шаг.

— Он схватил тебя. Он причинил тебе боль где-нибудь еще?

Я отрицательно качаю головой, но он стягивает с меня пальто и внимательно осматривает руки. Он дотрагивается до еле заметных синяков и поднимает на меня глаза, в них видна боль.

— Я позабочусь об этом ублюдке. Он никогда в своей жизни больше не причинит болль ни одной женщине.

Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя так сильно, что все остальное не имеет значения. Но я молчу и не произношу не слова. Во всем этом есть что-то неправильное, и в конце концов, мне нужно думать не только о себе. Есть нечто большее, в этом уравнение — Сораб. И я буду любить его так же, как любила моя мать меня. Я дам ему все. Я дам ему все, кроме Блейка. Слова матери Виктории до сих пор крутятся в моей голове: «Ты и твой сын в смертельной опасности», и похоже она права.

Я сглатываю комок, застрявший в горле, чувствую себя совсем больной.

— Что? — спрашивает он с тревогой.

— Ничего, — отвечаю я, но на самом деле у меня кружится голова. Если бы его не было здесь, то я бросилась на кровать и завыла от того, что этот мужчина никогда не будет со мной, но в результате, я всего лишь стискиваю зубы.

— Пойдем, — говорит он и, беря меня за руку, ведет в спальню. Его план прост. Как сказала бы Билли, он мужчина, поэтому что можно от него ожидать? Он хочет уложить меня спать. Когда я проснусь, он надеется, что все будет гораздо лучше.

Так что я позволяю ему уложить меня в постель и смотрю на него пустыми глазами, я прекрасно понимаю, что он не знает причину моего взгляда, и никогда не поймет. Мужчины сильны физически, но они совсем не знают, как быть сильными эмоционально. Он думает, что если у меня нет синяков, то у меня ничего не болит. Я хватаю его за руку.

— Почему ты приставил ко мне соглядатая?

Он обхватывает голову руками и ерошит свои волосы, отходит от кровати, и начинает мерить шагами комнату, словно зверь в клетки. В какой-то момент он решается на что-то и садится рядом.

— Ты действительно хочешь узнать правду, Лана?

— Конечно.

— Даже если ты будешь выглядеть лгуньей?

— Все равно.

— Я не могу доверить тебе моего сына, в этом ужасном месте, в котором ты живешь.

Моя челюсть просто отпадает.

— Господи, Лана, чего ты от меня ожидала? Это место кишит наркоманами и отбросами общества. Я не могу перенести, когда ты идешь туда, фактически такая же беспомощная, как и он.

Я медленно делаю вдох.

— Ты знал все с самого начала?

— Ох, Лана, Лана. Похоже, ты держишь меня за полного дурака. Ты действительно думала, что я не понял сразу, что он мой? Я понял этого с того момента, как только посмотрел на него.

Я нахожусь в полном шоке, что не могу произнести ни слова, вспоминая, каким молчаливым он внезапно стал, впервые посмотрев на Сораба, долго смотря в его глаза, он как бы невзначай спросил: «Он много плачет?»

И именно в этот день, он остался на ночь. Это был первый день, когда он перестал пить и смотреть с ненавистью на меня. Это был первый день, когда он осознал, что я ушла от него не потому, что мне заплатили, а потому, что была беременна. На следующий день появились его вещи в гардеробной, и он начал жить в этой квартире со мной.

— Ты затеяла бессмысленный обман, которому продолжала следовать. Я хотел узнать, какой женщиной ты была. Какая женщина ты, Лана? Ты ложишься со мной каждую ночь в постель, и у тебя даже не возникало мысли, сообщить мне, что у меня есть сын?

Я села выпрямившись.

— Я боялась.

— Чего? Меня?

— Я боялась, что ты или твоя семья заберут у меня Сораба?

— О чем ты говоришь? Я бы никогда не забрал его у тебя.

— Но именно это было в соглашение о конфиденциальности, которое я подписала. Если у меня появиться ребенок, мне необходимо отдать его вам.

Он садится на кровать и обхватывает голову руками.

— Боже, я так облажался, — он поворачивается ко мне лицом. — Я сожалею, Лана, что был таким глупцом.

— Что происходит сейчас?

— Ничего, пока что.

Меня осеняет очередная мысль:

— Так ты приставил охрану ко мне, из-за того, что беспокоишься о безопасности Сораба?

Он кивает, но глаза его бдительные и заботливые.

— Но сегодня со мной не было Сораба, — мой голос не выражает никаких эмоций.

— Это твои собственные домыслы. Ты думаешь, я бы не защитил мать своего сына?

Он смотрит на меня жестким, бескомпромиссным взглядом, в котором нет ни капли стыда, в результате его закулисных методов.

— Мне не нравится постоянно быть под наблюдением. Отмени за мной слежку?

— После того, что произошло сегодня? Ты что, шутишь? — он встает и делает несколько шагов в сторону, потом поворачивается, и смотрит на меня в упор. — Это необходимо для твоей собственной безопасности, Лана.

— Сегодня была просто случайность. Мне не нужна защита.

— Почему ты так серьезно сопротивляешься, Лана? Посмотри на свое лицо? Ты даже не предполагала до сегодняшнего дня, что может такое случиться, пока Брайану не пришлось защищать тебя.

— Но от этого не становится лучше.

Его челюсть сжимается.

— Я не могу работать. Я не могу сосредоточиться. На самом деле, мне кажется, что я схожу с ума, когда не уверен, что ты в безопасности и с тобой все в порядке. Ты не можешь просто согласиться на одну простую вещь, ради смеха, о которой я тебя прошу?

— Почему ты такой параноик? Существует что-то чего я должна бояться?

Он подходит ко мне почти вплотную.

— У меня есть свои причины. Ты и Сораб относитесь к моему первому приоритету.

Я смотрю на него в упор.

— Неужели я так много прошу, Лана?

— Хорошо.

Он выдыхает с облегчением.

— Благодарю тебя.

Я касаюсь его руки.

— Раньше я думал, что арабы полностью ненормальные, из-за того, что охраняют своих женщин. Теперь я знаю, что это необходимо, — он показывает пальцем на твердые мышцы живота. — Здесь.

Боже, я люблю этого мужчину так сильно, что это вызывает боль. И это на самом деле больно.

25.

Я просыпаюсь от холодного, голубоватого света утренний зари, пробивающегося через окна. Мгновение я лежу, приходя в себя, осматриваясь на искусно вырезанные столбики вокруг кровати, с балдахином, чувствуя смущение от моего окружения, и вспоминаю где мы. Мы в Бедфордшире, в старинном имении Баррингтонов, где живет сестра Блейка. Мы подъехали к кованым электрическим воротам, когда было уже темно, и вбежали вверх по изогнутой лестнице, освещенной только светом Луны. Я представляла, что мы молодые любовники в стародавние времена, встретившиеся тайно ночью. Мы упали на постель, и я занималась сексом с Блейком после того, как выпили целую бутылку винтажного шампанского прямо из горла.

Я прижимаюсь ближе к его теплому потрясающему телу, он обнимает меня, и кладет тяжелую сильную руку на живот. Я поворачиваю голову и ощущаю запах накрахмаленных простыней. Раньше моя бабушка всегда крахмалила простыни у себя дома.

Блейк предупредил меня, что я могу полностью исследовать весь дом и сад, но должна держаться подальше от западного крыла поместья, где обитает его сестра.

И сейчас я уже хочу побродить по обширному саду. Я аккуратно выбралась из объятий Блейка, пытаясь его не разбудить. Утренний воздух на удивление прохладен, поэтому быстро одеваюсь. В ногах кровати нахожу большой шерстяной плед, накидываю его на плечи и выскальзываю из комнаты. Весь дом окутан полумраком и тишиной. Я иду по коридору и останавливаюсь у красивой, спускающейся вниз лестнице и мимолетом бросаю взгляд на картины, висящие на стенах.

Меня привлекает одна в викторианском стиле, изображающая семью за завтраком. Я подхожу ближе, чтобы лучше разглядеть. Разрумянившийся мужчина близко подносит яйцо в стаканчике к своему рту, зачерпнув ложкой, с которой свисает желток. И разглядывая эту картину, я прекрасно понимаю, что она изображает семью, ни как достойную или величественную, а описывает пародию неслыханной жадности и невежества. Это настолько ироничное прославление жадности.