Трах-тебе-дох. Рассказ первый. Кольцо (СИ)

А еще мы знали про всех мужиков и про то, где, когда и к кому они приходили. Ведь мы без мужского внимания тоже скучали! И естественно, все наше внимание тоже, частенько переключалось на Борьку. Мы мастурбировали. Лишенные всего и вся, мы искали в этом процессе утешение. Мастурбировали сами, вдвоем и по нескольку сразу. По многу и часто и это не считалось в нашей среде чем-то опасным и вредным. Наоборот. Все что мы делали при этом и весь накопленный опыт передавался тут же и мы, быстро ухватив суть, приобщались к рукоблудницам. При мастурбации для нас составляла, особое удовольствие видеть стоящего рядом Борьку и наблюдать его естество в обнаженном виде. И что характерно. Никто и никогда не видел, как он это делал. Потом прошло уже много лет и его мать, вспоминая своего уже без временно умершего сыночка, проболталась по пьянке, что это она ему так делала и еще как-то. Но тут же, протестовала и всех заверяла.

— И никогда, и боже упаси! Ни, ни! Даже в мыслях!

Поэтому, для особого шика кто-то из девочек, которым позволялось пока только присутствовать при этом, искал его и приводили, по играться в куколки. Так тогда мы, о самом процессе договорились рассказывать. Мать спросит, чем занимались и куда запропастились? А мы стоим и хлопаем, как овечки наивными глазками и отвечаем, что играли в куколки у Лариски.

Борька всегда шел с охотой, так как знал, что ему стоит только снять штаны, и он получит конфету. И пока он стоял и жевал ее, мы могли совершать долгожданную процедуру. И ни в какую, и ни за какие уговоры, его нельзя было нам трогать и даже близко приближаться и рассматривать. Пока он занимался конфетой, мы могли действовать. А для того, что бы заработать на конфету нам приходилось другой раз проделывать массу полезных дел. И подметать и стирать и мыть полы и посуду и еще что-то. И взрослы нас хвалили и даже не знали, чем же они нас на самом деле баловали.

Конечно, первое впечатление было незабываемо. И мы, потом с сестрой, тесно прижавшись в одной постели, все обсуждали о том, что у мальчиков там все не так, как у нас и потом, у них эти мешочки. Но больше всего волновал вопрос о том, как, же это поместить туда? Обсуждения эти закончились тем, что мы с сестрой, сначала поодиночке, а потом вместе, стали пробовать расширить зону предстоящих действий.

Очень скоро мы обнаружили, что нам мешает действовать и опять стали это обсуждать. Выручили взрослые девочки. Они, как ходячие справочники. У них мы все ответы на свои вопросы получали. Самой нормальной считалась Людка. Тихая девочка, очкарик. Она знала, казалось все. Мать ее, одна из не многих, продолжала работать. Она была медсестрой. И мы часто, не только получали устные сведения, но и знакомились с картинками в медицинской литературе, которые она нам показывала. Ее ответ заставил нас на долгие годы остыть с расширением этой зоны. А потом, потом стали наши желания опережать наши возможности. Но об этом расскажу ниже. А пока скажу, какое это оставило след в моей дальнейшей жизни.

И почему то сразу же это так глубоко залегло из самого раннего детства, что даже долго влияло на сознание мое, и я все искала такого, с теми же формами и размерами. И не смотря ни на что, все время их таких выбирала, страдала, но все-таки выбрала!

Глава 6. Кого любить и как?

У меня сложилось особое отношение к конфеткам. И вы думаете, что это из-за Борьки? И не только, но и вот почему.

Зависимость от конфет была такой, что мы дети, лишенные сладостей, всеми правдами и не правдами старались их получить. Кто-то клянчил, кто-то батрачил, а кто-то придумывал более изощренное удовольствие. Такое, какое придумывала сестра.

Она поняла, что конфеты этот те же деньги, но детские. И за них можно получать и другие, более сильные удовольствия. Началось с того, что Борька наш заболел. Играть, без него в куколки, стало сразу же не так интересно. А интерес нас к куколкам все возрастал. И стоило только нашей мамке уйти, как сестра тут же начинала играться сама, а потом всячески старалась соблазнить меня. От рождения она опережала меня в развитии и интересах. Я становилась для нее, как бы заменителем Борьки.

Поначалу, когда она мне предложила сесть перед ней удобнее, так она назвала то положение, в котором я должна была очутиться, я ничего в том зазорного не увидела. Потому, что в буквальном смысле у себя там ничего еще и не видела. Я еще ни разу и пальчиками-то своими там ничего не трогала и не раздвигала. Все сверху, да сверху. И еще ни разу даже с зеркалом не сидела и не разглядывала. Мы понимали, что игра в коников это приятно. Но попытки до сих пор повторить игру, так, как это делали взрослые, ни к чему не приводила. Мы становились в те же позы и прыгали друг на дружке. И все на этом. И больше ничего. Но, как- то раз, когда мы с сестрой в очередной раз, остались одни, а мать уехала надолго, заперев нас в душной комнате и оставив одних надолго, сестра предложила.

— А давай разденемся, голыми и так будем играть!

Разделись, и сразу же играть стало интереснее. Даже, что-то такое неведомое во мне зашевелилось. По уговору сестры я должна была лечь на спину, а она должна была скакать на мне коником. Мостились, мостились в коробке. Мне неудобно и тесно, да и ей. Перешли на мамкину кровать. Другое дело! Я разлеглась, сестра сверху уселась, и так получилось, что я, свесив одну ногу, вторую подтянула и отставила в сторону. А сестра села на нее, раздвинув, ноги и к ней прижалась.

— Ой! — Говорю. — Что ты сейчас такое сделала?

— Ничего! Ничего я еще не делала. Тебе, что, больно?

— Да, нет! Не знаю. Но, пожалуйста, делай все осторожнее. Хорошо?

Она делает все осторожно. Присела, прижалась и опять.

— Ой!

— Да, что там такое? Что ты все ойкаешь? Я ведь ели тебя касаюсь. Вот смотри!

— Ой!!! Ой!!! — Почти кричу я.

— Ну, что ты все время орешь, как резанная? Я ведь ничего и не делаю.

— Еще, еще раз. — Прошу я. — Сделай еще так, как сейчас. Прошу тебя! Мне очень приятно!

— Да? Как? Вот так?

— А..а..а!!! — Сразу же заохала я. — Еще, еще!!! Делай так! Хорошо, хорошо! Ой, как! Ой!

— Не останавливайся, прошу тебя! Делай еще!!! И она делает долгие пять минут.

Верка осторожно трется несколько минут, а потом остановилась, приподнялась и говорит, что у меня там все мокрое.

— Ты. Что? Описалась?

А я не могу. Мне надо еще. Меня что-то такое там, как потянуло и заволновало, и тревожно и сладко и тянет и волнует. Она села, изучает, что же произошло. Пальчиками дотронулась там, а я как закричу.

— Еще!! Еще!!!

Она руку отдернула, от испуга. А я, схватила ее и к себе тяну, тыкаю ее пальцы.

— Ищи! Ищи там, не сиди! Двигай, шевели пальчиками!

Откинулась на кровати и ноги сами в сторону разошлись.

— Не сиди, пожалуйста! Верочка! Делай мне пальчиками там, делай приятно!

Она водит, да все не там и не так. На меня зло налетает, нетерпеливо кричу.

— Дай руку! Пальчики дай! Веди, веди вместе с моей рукой. Да, не сюда, вот сюда!

— Ой!!! Ой!!! Погоди, я своей рукой все там растяну, а ты туда пальчиками.

— Давай!!! — Кричу. — Ну, же! — Смелее. — Ах!!! Ах!!! Еще, еще!! Опять здесь!!!

Схватила ее руку, и пальцами ее вожу у себя. А другой рукой пальцами растянула, будто-бы писать буду, чтобы не обмочиться. Не знаю, где, но все время ищу, ищу эти места. А их все больше и все приятнее.

— У тебя все время, оттуда что-то течет. — Говорит она. — Что это? Тебе не больно?

Сама почувствовала, что мокро у меня между ножек. Руку смочила. Нюхаю, лизнула. А потом села и с видом бывалым ей говорю.

— Я, наверное, кончила!!!

— Что?!!!

— Кончила я! Ты поняла!

Слезла с кровати и за шкаф зашла. Там у нас вроде бы как умывальник и ведро для слива.

— Принеси мне воды из чайника. Видишь? Мне подмыться надо.