Древние чары и Синдбад

– Понимаешь, уважаемая Кара, именно то, что я оставался один, без опеки и защиты этих тварей, столь сильно испугало меня, что я закричал изо всех сил. Теперь я это вспомнил.

Кара молчала, и было видно, что она никогда еще не слышала ничего подобного. Более того, почтенная женщина была изрядно перепугана.

Наконец она заговорила.

– Бедный мальчик, – голос ее сейчас особенно сильно напоминал воронье карканье. Только сейчас ворона, похоже, готова была сняться с места при первых звуках опасности. – Никогда я не слыхивала ничего подобного, никогда в одном сне одного человека не сливались все известные мне знаки смерти и вражды.

Хасиб молча пожал плечами. Он не пытался никому ничего доказывать, ведь он не выдумал свой давний кошмар. Он ничего не приукрасил – просто честно рассказал все, что видел и помнил.

Старуха раскурила коротенькую трубочку и задумчиво уставилась на свои руки. Пальцы ее двигались – она словно мысленно играла в какую-то игру, рассчитывая свои ходы и ходы противника. Хасиб ей не мешал, пытаясь размеренным дыханием, как показывал ему не так давно один из силачей, успокоить бешено бьющееся после воспоминаний сердце.

Наконец старуха заговорила:

– Увы, мой мальчик, я не знаю толкования… Одно могу сказать – то, что сон этот сопровождает тебя всю жизнь, говорит о том, что это твое предназначение. В чем оно состоит: в войне со змеями или в том, что некогда ты станешь их властителем и другом, еще неясно. Могу сказать, что эти создания будут тебя сопровождать до твоего последнего мига, до твоего смертного часа.

– О Аллах всесильный и всемилостивый, только не это!

– Малыш, не стоит пугаться предназначения. Его надо спокойно принять. Быть может, некогда ты станешь просто владельцем цирка, а в труппе появится заклинатель змей. Только и всего.

– Это было бы лучшим из исходов.

– Должно быть, да. Могу лишь сказать тебе, малыш, что и меня твой сон испугал. Обещаю, что я еще подумаю о тех знаках, которые он дает.

– Благодарю тебя, уважаемая Кара, от всего сердца благодарю!

И старуха вновь погладила Хасиба по плечу, хоть и не даря настоящего спокойствия, но от всего сердца утешая.

«Ну что ж, недалекий Хасиб, теперь-то ты доволен? – спросил юноша сам у себя. – Теперь тебе стала яснее твоя судьба? Ты лучше знаешь, чего опасаться и к чему стремиться? Тебя, глупца, в далекие годы обидели слова учителя… Хотя он всего лишь честно признался, что не разумеет значения твоего сна. И сейчас ты отправился на поклон к цыганке, потому что она уж точно растолкует твое сновидение?! И ты это толкование получил… Хотя тебе сказали ровно столько, сколько ты и так знал. Безголовый ты осел, дружище Хасиб! Стоило сбегать за тридевять земель, огорчая родителей и глупыми криками оскорбляя учителя… Сопляк, трус, болван…»

– Не ругай себя, мальчик, не казнись, – проговорила старая Кара. Быть может, она и не была всеведающей гадалкой, но в людях разбиралась превосходно. Тем более в таких, прозрачных, как этот высокий и сильный мальчик, решивший, что он фокусник.

– О добрая Кара, я не могу не казниться. Ибо я из-за этого сна потерял ученого друга и наставника, из-за этого сна рассорился с ним и родителями и отправился в странствие, пытаясь доказать им, что я сумею стать кем-то… кем-то, кто сможет собственным трудом и разумом добыть и знания, и пропитание.

– Ну что ж, малыш, так бывает. Ты, должно быть, не поверил учителю, заявившему, что он чего-то не знает или не понимает?

– Откуда ты знаешь, уважаемая?

– Ну-у, уж настолько-то я в людях разбираюсь, малыш.

– Так и было, – покорно кивнул Хасиб. – Я и в самом деле не поверил учителю. Но что не дает мне покоя: я называл его словами столь пренебрежительными, сколь и недостойными настоящего ученика. Я обвинил учителя в том, что он не знает вообще ничего. Хотя это уж чистая ложь. Ибо всему, что я сейчас умею и знаю, меня научил он, почтенный Саддам.

– Юность жестока, Хасиб, но старость разумна. Поверь мне, учитель не обиделся на тебя. Он, думаю, просто опечалился из-за твоего ухода.

– Хорошо, если так. Но мне кажется, что он все-таки что-то понял – ведь я к нему пришел испуганным после точно такого же сновидения. Он что-то понял, попытался мне что-то сказать… Но я, осел, не дал ему даже рта раскрыть, бросившись на него, как бездомная собака, и облаяв, словно целая свора глупых голодных псов.

– Мне жаль, дружок, что вы расстались так. Но… Жизнь человеческая состоит из обид и раскаяний в той же степени, что и из вопросов и ответов. Попроси мысленно прощения у своего наставника. Да смотри, проси от всего сердца, и тогда ты услышишь его ответ. Ну, а услышав наставника, думаю, ты сообразишь, что ему сказать.

– Благодарю тебя, добрая Кара. Я попытаюсь.

– Так ты говоришь, что твоим наставником был сам почтенный Саддам, мудрость которого известна от одного океана до другого? – задумчиво спросила старуха. Было похоже, что она пытается на что-то решиться и что-то все же ее останавливает.

– Должно быть, почтеннейшая, мы с тобой говорим о разных людях. Мой учитель мудр, рассудителен. Он живет в нашем городке уже очень давно. Но я никогда не слышал о том, чтобы его слава гремела от одного океана до другого…

– О нет, мальчик. Ты, полагаю, все-таки ошибаешься. Твой учитель высок, болезненно худ, а на левой руке у него недостает двух пальцев, которые он потерял, по его же словам, в давней драке?

– Да, уважаемая, – кивнул донельзя удивленный Хасиб.

– Ну, тогда мы с тобой говорим об одном и том же человеке – некогда знаменитом и необыкновенно сильном маге, а нынче об ученом-отшельнике, который предпочел стать мировым судьей, изредка учить глупых мальчишек становиться на самую малость умнее и чего-то напряженно ожидать, выходя каждый вечер за городские ворота.

– Удивительно, почтеннейшая, но ты знаешь о моем наставнике так много… Куда больше меня.

– Юность иногда столь же надменна, сколь и глупа, и столь же глупа, сколь и слепа. Увы, малыш, когда уходит возможность решать все силой, поневоле учишься делать сие с помощью разума. А потому ищешь людей, которые на этом тернистом пути значительно преуспели.

Хасиб слушал старую цыганку и не верил собственным ушам. Так изъясняться мог бы и сам учитель. Сейчас Кара вовсе не походила на ту взъерошенную старуху, которая гадала перед представлением по руке и предсказывала счастье и богатство. Перед Хасибом сидела действительно очень пожилая женщина, действительно очень уставшая от жизни, но при этом полная сил и любопытства. Такой можно было бы доверить и более страшные секреты, чем какой-то глупый сон.

– Ты говоришь словно мой учитель, добрая женщина.

– Я встречалась с почтенным Саддамом, малыш. Нам, старикам, иногда полезно узнать что-нибудь новенькое. А никто лучше твоего учителя не просветит невежественную цыганку.

– Но почему ты сейчас вспомнила о моем учителе, Кара?

– Потому что мне нужен мудрый совет. И кто же, скажи, мальчик, может дать мне лучший совет, чем ученик самого мудрого человека, слава которого гремит от одного океана до другого?

– Тебе нужен совет? – переспросил Хасиб с недоумением.

– О да, мой мальчик. Я столкнулась с загадкой, которую следует решить быстро и правильно. Ибо через два дня здесь нас уже не будет. А совет наш нужен местной повивальной бабке – женщине умелой и мудрой, но лишь в том, что касается здоровья, малышей и мудрых советов молодым мамочкам. Во всем же остальном старая Заидат не мудрее трехлетнего карапуза.

Хасиб улыбнулся.

– И что же произошло у этой почтенной женщины, Кара?

– Не совсем у нее, мальчик, у ее старшей дочери. Девочка вышла замуж за уважаемого и доброго человека – ткача Саида, вдовца. Аллах всесильный благословил ее двойней. Но с некоторых пор дочь Заидат, Зухра, не находит себе места в собственном доме. Ибо каждое новолуние, когда ночь черна и беспросветна, дом, по словам Заидат, стонет и качается. А с недавних пор и вовсе начал плясать. Но только в новолуние.