Два угла двух треугольников (СИ)

Антон приоткрыл мутные глаза:

— Да? Ты такой маленький? — пристально на него посмотрел: — Тебя это смущает?

— Не сказать, чтобы сильно… — пробурчал Семен. — Меня сейчас больше смущает, что тебя шатает.

— Я в порядке, — упрямился Тошка, кусая губы, дрожа ресницами.

— А может, не будем? Перетопчемся как-нибудь, — неуверенно предложил Сенька. — Тебе же больно…

— Разве это боль? — фыркнул Антон. — Это — наслаждение…

— Тогда ложись-ка сам! — вскочил Сенька, решительно плюхнул его на подушки. — Иначе трюхнешься в обморок, так и не потрахаемся!

Антон хмыкнул пренебрежительно. Но что поделать — его сил правда было пока недостаточно. Пришлось продолжить лежа, задрав ноги кверху.

— Охренеть… — бормотал Сенька.

Сел над ним, бессовестный, сглатывая слюну, разглядывал в упор. Потом додумался — схватил Тошкин смартфон. Догадался, поганец, как включается камера. Принялся фоткать — на память.

Антон краснел, жмурился. Но позволял. Выдохнул:

— Тебя не смущает, что снимки автоматом постятся в Сети?

И глазами стрельнул на открытый на столе ноут. Там во весь экран высвечивался он, разложенный в самой откровенной позе. Со смущенным румянцем на лице. С растрепанными по подушкам кудрями. С пальчиками, работающими в хорошенько растянутой дырке.

— Етить вашу маму… — обернувшись, сел на пятки Сенька. Заухмылялся, выдал: — Пусть все видят, что ты живой. И не импотент.

Антону было наплевать. Пусть все видят. И шрамы, и пошло приоткрытые губы…

Он притянул к себе Семёна. Притянул на себя. И забрал смартфон из вспотевшей ладошки. Сам стал щелкать, вытянув руку — их двоих. Их поцелуи. Как Сенька вылизывает ему шею, ключицы. Как он сам жмурится, когда огромная, толстая «дубинка» втискивается в него, медленно, глубже и глубже…

Сенька вошел. Полностью. До конца. Вспотел жутко! Тошка отлично поработал пальчиками, по смазке вошло легко… Минутка, чтобы дать привыкнуть. Чтобы самому перевести дыхание…

Глаза невольно скосились в сторону ноута. Поверх множества фоток принялись выскакивать уведомлялки о комментах. Ага, засекли? Пускайте слюни, он теперь не ваш!..

Пальцы Антона разжались, смартфон с глухим стуком скатился с кровати на пол, на мягкий коврик.

— Эй, ты как? — тихонько позвал Семён.

Антон не открыл глаза. Дышал прерывисто, неглубоко. Не шевелился.

Сеньку прошиб холодный пот. Это не Тошка идиот — это он кусок идиотины!!

Он выскользнул из горячей глубины, кинулся слушать стук сердца, приложив ухо к груди. Нихрена не слыхать! У самого собственный зашкаливающий пульс в ушах бухает, оглохнуть можно… Похлопал по щекам, легонько тряхнул за плечи. Караул, не очухивается… Что делать?!

Сенька опомнился. Занес кулак, прицелился… Резко опустил…

Удар остановил вскинутый навстречу тощий локоть.

— Не надо… — сипло прошелестел Тошка. — Я в норме. Давай… дальше…

— Охренел? — с невероятным облегчением выдохнул Сенька, снова сел на пятки между его колен.

— Давай, я сказал! — кашлянув, Антон вернул голосу силу. Если бы еще румянец на щеки вернул. — Давай! Пожалуйста… Лучше под тобой сдохну, счастливый…

— Я те сдохну! — показал кулак Сенька.

Вот ведь чудо природы — сознание теряет, а эрекцию нет! И что делать с ним, таким? Сам-то Сенька чуть импотентом от испуга не сделался. Во всяком случае, в ближайшие полчаса ему точно стояк не светит…

Семён склонился над тяжело задышавшим любовничком.

— Ты что собрался делать? — уточнил Тошка.

Несильно лягнул в челюсть коленкой, заставил поднять голову. Жестом потребовал достать из-под кровати упавший смартфон. А получив — вновь принялся щелкать его, Сеньку.

Так странно видеть себя со стороны, в прямоугольнике монитора. Взъерошенного, счастливого, голого, с чужой стройной ногой, закинутой на плечо. Нет, не чужой — это всё принадлежит ему!

— А чего такого? — хрюкнул Сенька. Развратно облизнулся на камеру. — Не один ты в старших классах приобщался к радужной любви. Я тоже тренировался ночи напролет! Егор так прикольно пищал от минета, ты не представляешь. Катька заводилась с полоборота, на нас глядя… А вот в попу ни тот, ни другая так и не дали, задницы. Я уж сам под Егора лег, чтобы доказать ему, что это не смертельно.

— А он? — выдохнул Тошка, извиваясь в его чутких, ласкающих руках. Но при этом не забывал фоткать. Хотя теперь очень часто стал мазать мимо.

— Что он? — надул губы Сенька, до сих пор был обижен. — Обрадовался, отымел меня по-полной. А потом опять струсил, заныл: ой, у тебя слишком большой, ты меня порвешь! До слёз расхныкался, как маленький, блин. Будто я его не любить предлагал, а изнасиловать.

Антон расхохотался бы, но дыхания не хватало — всё на вздохи-стоны уходило.

— Как меня драть — так нормально ему было… Мы ведь о смазке, о растяжке тогда и не знали. Ни ухом, ни рылом… Провинция, блин, что взять с сопляков. Поплевал на хрен — и ввинтился со всей дури…

Закончив болтать, Сенька наконец-то сомкнул губы на напрягшемся под ласкающими пальцами стволе. Антон застонал…

— У тебя звенит, — с неудовольствием оторвался от сладкого занятия Семён.