Страсть и блаженство

Пола сделала Паузу, улыбнулась Дэвиду и продолжила чтение:

«Я вашей любимицей буду, Хочу ею быть всегда. Пусть Гамлет винил Гертруду, В распутстве ее вина.

Лисистрата отвергла мужа.

Что может быть печальней?

Однако есть удел и хуже,

Мое происхождение — дважды тайна.

Три месяца, и окончен год,

Я так тоскую по тебе,

Даю все клятвы наперед,

Люблю тебя в своей мечте.

Клянусь тебя Дэйвом не называть,

Позволь лишь твоей рабыней мне стать.

Пожалуйста, ответьте по электронному адресу: [email protected]» .

— Боже мой, — сказала мисс Роуан, с почтением возвращая Дэвиду страницу. — Неужели она сумела назвать все книги, которые вы задали прочитать в этом семестре?

— Сумела.

— Лупе Фримсн, да? — Пола вывела на экран монитора список учеников. — О, как замечательно! — Пола захлопала в ладоши. — Должно быть, ты родился под счастливой звездой.

— Что такое? Что ты там увидела?

— Завтра Лупе Фримен исполняется восемнадцать лет.

— Это замечательно, но не дает ответа, как на это реагировать. Последний раз, когда такое случилось, я просто не разговаривал с той девочкой до самого выпуска. Как ты думаешь, мне здесь надо поступить так же?

— К чему беспокоиться? — Пола пожала плечами.

— Ну, это ведь деликатная ситуация. Все же она моя ученица. Я думаю, в школе Браемара от учителей ждут безупречного поведения.

— Ха! Мистер Лоуренс, если бы здесь нечто подобное волновало кого-то, то администрация не нанимала бы учителей, похожих на кинозвезд.

— Пола, не смейся. Это серьезно.

— Правда?

— А что, разве нет?

— Дэвид, тебе известно, что дети попадают в школу Браемара, когда их выгоняют из любого другого частного учебного заведения Новой Англии?

— Мне трудно поверить в это. Эти ребята — самые лучшие ученики, каких я когда-либо обучал.

— Я ведь не говорила, что их отчислили в других школах из-за неуспеваемости, ведь так?

— Тогда о чем ты говоришь?

— Ты когда-нибудь слышал о сексе и наркотиках? Ты еще не сообразил, что эта школа для избранных?

— Если честно, то нет.

— Это хорошо. Всегда притворяйся наивным. Это тебе идет. Но знай, что наша единственная цель здесь заключается в том, чтобы довести любого ученика этой школы до элитарного колледжа. За это родители платят нам шестьдесят тысяч долларов в год за одного преступника. Как нам удается заставить этих испорченных типов, богатеньких детей, зубрить к экзаменам и проводить выходные на территории школы, когда те бежали из любого другого интерната, куда их засаживали?

— Красивой формой?

— Это способствует, но главное — совместное общежитие.

— Родители идут на это?

— Ну, возьмем, например, Лупе Фримен. — Пола взглянула на экран. — Мать Лупе — певица в стиле панк и исполнительница сексуальных танцев из Лос-Анджелеса. Ее там называют Сатурния-Х.

— Сатурния-Х! — воскликнул Дэвид. — Я следил за ее группой в восьмидесятых годах.

— Как ты думаешь, чем занимается папочка Лупе?

— Представить не могу.

— Это Рон Фримен, издатель журналов для мужчин, выходящих огромными тиражами, борец за свободу слова и нераскаявшаяся икона сексуальной вульгарности с тех пор, как мы с тобой ходили в школу.

— Значит, вот что она имела в виду, когда в одной строчке писала о дважды тайне.

— Ну, как, хочешь написать ее родителям домой, чтобы пожаловаться мамочке и папочке о том, что их совершеннолетняя дочь случайно написала тебе стихотворение?

— Думаю, они отнесутся к этому без должного сочувствия.

— Мне кажется, ты не ожидаешь, что в школе Браемара обидят или расстроят Лупе просьбой, чтобы она больше не приставала к тебе. Помни, нам нужны эти шестьдесят тысяч, которые мистер Фримен платит нам за ее последний год обучения.

— Я тебя понимаю, хотя это не тот взгляд на вещи, к которому я привык.

— Итак, ты понимаешь, что сам должен разобраться в ситуации с Лупе и не беспокоить ее родителей. Или школу. Тебе ведь не хочется, чтобы администрация подумала, что ты не готов справиться с первой возникшей трудностью.

— Что ты предлагаешь?

— Ты мог бы пригласить класс к себе домой на чай, таким образом столкнув Лупе с ее соперницей — твоей красивой женой.

— Тогда она узнает, где я живу.

— Верно.

— Что еще? Следует ли мне серьезно поговорить с ней?

— Почему бы и нет?

— Какой вариант охладит ее любовь ко мне — спокойный отказ или хорошая взбучка?

— Только время и расстояние охладит ее любовь к тебе.

— Спасибо, ты мне здорово помогла, — сказал Дэвид, вставая.

— Да не за что. И помни, если ничто не поможет, остается порка.

— Правда? — Он остановился в дверях и улыбнулся, слыша столь неожиданный совет.

— Конечно!

— Что ты имеешь в виду?

— Это внесено в контракт каждого ученика, который подписан родителями.

— Ты шутишь.

— Нет.

— Может, так было тридцать лет назад.

— Может, тридцать дней назад, — поправила она. — Как еще, по-твоему, нашим красивым молодым учительницам отбиться от приставаний мальчиков?

Дэвид пристально посмотрел на нее и убедился, что она снова подшучивает над ним.

— Лучше берегись, мисс Роуан, если порка действительно останется последней возможностью.

Дэвид заметил, что ее красивое лицо залилось краской. Она надела джемпер, взяла свою сумку и первой вышла из кабинета.

— Тебя подвезти? — спросила она, вспомнив, что сегодня утром жена высадила Дэвида у школы.

— Голубиная бухта тебе по пути?

— Конечно.

Через несколько минут он сидел рядом с ней в роскошном «Седане». Он заметил, что краска еще не совсем сошла с ее лица.

— Пола, почему ты еще не замужем? — дерзко спросил он.

— У меня не та фигура, которая нравится мужчинам.

— Глупости. Ты потрясающая. — Пола взглянула на него:

— Ты думаешь?

— Как раз сегодня я думал о твоей классической красоте.

— А ты знаток, — улыбнулась она.

— О! Ты намекаешь на Хоуп? Она была чистым везением, поверь мне.

— Спорю, она вьет веревки из тебя.

— Совсем наоборот. Я всегда держу вожжи в своих руках.

— Как тебе это удается?

— Ты уже говорила, что единственный выход — это порка, — ответил он, выходя из машины, когда она притормозила у «Кружевного коттеджа». — Зайдешь на чашку кофе?

— Хоуп дома?

— Она работает до четверти седьмого.

— Тогда я не осмелюсь войти.

— Почему?

— Я просто не доверяю себе, — искренне ответила она, не без волнения думая о том, что он, возможно, не шутил, говоря о порке жены.

— Ладно, мудрая голова, пусть будет по-твоему. — Дэвид попрощался с ней и взглядом проводил уезжающую машину.

Лупе Фримен вызвали в кабинет Дэвида. Она пришла вся дрожа, стройная девушка с красивой кожей и прямыми черными волосами до пояса. На ней была летняя форма — серая хлопчатобумажная юбка, рубашка и белая блуза. Она носила итальянские мокасины пятого размера, а стройные ноги украшали колготки, как и полагается ученице выпускного класса. Помня обычное нахальство Лупе, Дэвид находил ее нынешнее поведение подкупающе кротким, что, по иронии судьбы, вынудило его отбросить отрепетированную речь с выражением трогательного упрека, и вместо этого, строго велел ей сесть. Затем закурил сигарету и через стол придвинул к ней ее стихотворение.

— Как вы смеете посылать мне такое наглое письмо?

Напуганная его строгостью и потеряв дар речи от стыда, Лупе встала, собираясь бежать.

— Я велел вам сидеть. — Она подчинилась, комок подступал к ее горлу. — Мисс Фримен, о чем вы думали? Вы ведь знаете, что я женат.

Лупе театрально прижала руку к лицу, как это делали звезды немого кино, вызвав в памяти Дэвида знакомый жест, который ее мать неоднократно повторяла на сцене «Рокси».

— Ох, Лупе, — вдруг сказал он совсем спокойно, — я пятнадцать лет назад следил за выступлениями Сатурнии-Х.