Любовь Хасана из Басры

– Я понимаю значение каждого из твоих слов, но смысл сказанного ускользает от меня, прекрасная греза…

Тяжелый вздох сотряс все вокруг.

«Юный Хасан, я пытаюсь тебе сказать, что ты принадлежишь к этим вторым. Твоя чуткая душа разглядела меня в толще камня. Твое воображение не сковывают цепи и вериги. А ты уроками и зубрежкой, наставлениями и поучениями пытаешься загнать себя в рамки ремесленника».

– Но ведь, добрая Айна, мастера для того и написали свои книги, чтобы мы, ученики, не делали глупых лишних ошибок. Чтобы мы учились на ошибках чужих!

«Твоя наивность поистине великолепна! Никто и никогда, запомни это, человечек, не учится на чужих ошибках. Все учатся лишь на своих. Избегать чужих ловушек и ставить свои люди учатся только сами. А тот, кто этой науки не постиг на собственной шкуре, в конце концов попадает в такие сети, из которых уже не выбраться до самой смерти. А иногда и после нее».

– В такую ловушку попала и ты, желанная? Тебя заковали в камень потому, что ты была молода и наивна? И долгие сотни лет никто не замечал, что ты жива? Никто не пытался тебя вызволить?

Хасану показалось, что каменные уста дрогнули в улыбке.

«Вот видишь, Хасан, ты и научился делать выводы. Время тебе подскажет, истинными они были или ложными…»

Юноша не смог ничего сказать в ответ. Да и нужно ли это было? Ведь сейчас ему казалось, что девушка, его Айна, его истинная любовь, рядом с ним, что она улыбается ему. Что смеются в полутьме ее глаза, что волосы пахнут теплом весенней степи. О, каменное изваяние перестало быть каменным. Живая, желанная, любимая девушка стояла почти у стола Хасана. И пусть она была неподвижна, но она была куда более живой, чем все остальные девушки мира. И – о счастье! – она была куда мудрее, чем все они.

– Айна, я хочу задать тебе еще один вопрос. Ты позволишь?

Прекрасные плечи статуи чуть дрогнули. Или то была лишь игра света и тени?

– Скажи мне, а тот мастер, которого ждет учитель, тот великий художник? Он какой? Он высчитывает место для каждого мазка краски? Или его ведет за собой пылкое и необузданное воображение?

«Это тебе придется узнать самому. Ибо в те мгновения, когда он не пишет, он самый обычный горожанин и заботливый муж. Когда он принимает заказ на новую картину, он ничем не лучше рачительного торговца, который должен привести в равновесие все цифры. Но когда он с кистями и красками подходит к полотну… О, он необыкновенно преображается, становясь совсем иным человеком. Впрочем, я повторю, что это тебе предстоит узнать самому. Как предстоит узнать, во что он ставит тебя».

– Должно быть, ставит невысоко… Не более чем муравья у ног слона.

– Быть может и так. Сколько бы ты ни пытался сейчас штудировать мудрость великих, ответ тебе предстоит держать самому.

Хасан понял, что более не следует спрашивать мудрую Айну о том, что столь сильно беспокоило его. Но можно наконец увидеть в ней прекрасную как сон девушку.

– Желанная, ты разрешишь мне обнять тебя?

«Но разве я могу запретить тебе это?»

– Но ведь мое прикосновение может оскорбить тебя… Может унизить твою неземную красоту!

«Глупый, глупый Хасан! – Юноше показалось, что в глазах Айны появились слезы. – Разве ты спрашивал о таком у остальных девушек, которых любил, которых вожделел?»

– Но ты же единственная! Другой такой нет во всей вселенной…

С шипением погас в стене факел. Статуя молчала. Хасан попытался задать ей еще какой-то вопрос, но понял, что не может произнести ни звука – не может двинуть ни одним мускулом на лице, не может разлепить губ. Даже промычать что-то неразборчиво ему не удалось – голос тоже отказался повиноваться.

Юноша спал. Спал сидя. Он обнимал огромную инкунабулу и шептал: «Но почему же ты молчишь, моя греза?»

Каменная красавица молчала. И неизвестно даже, произнесла ли она хоть слово. А если то был лишь сон?..

Макама пятнадцатая

В прохладной тишине библиотеки зазвучали шаги – Мехмет искал своего друга, который опять пропустил тренировку.

– Аллах милосердный, – бормотал юноша, – скоро он забудет, что нормальным людям свойственно есть и пить. Ну точно! Вот он, опять в самом темном углу, опять напротив этого страшного изваяния. И как всегда, в обнимку с книгой.

Хасан пошевелился и произнес:

– Что же ты молчишь, прекраснейшая?

– О счастье, – Мехмет широко улыбнулся, – ему снится девушка… Значит, его разум все же взял верх.

Но уже следующие слова Хасана заставили Мехмета тяжело вздохнуть.

– Ах, Айна, изумительная Айна… Ты так прекрасна и так молчалива…

– Хасан! – Юноша решительно потряс друга за плечо. – Хасан! Вот-вот наступит полдень! Ты пропустил занятия. Ты пропустил трапезу! Проснись, глупец!

– Мехмет? А что ты здесь делаешь? – Хасан выпрямился и попытался подняться. И конечно, сразу застонал от боли в затекших ногах.

– Аллах милосердный, Хасан, ты совсем выжил из ума! Ты спишь в библиотеке, бредишь этим, да простит меня повелитель правоверных, каменным страшилищем… И потом спрашиваешь, что я делаю здесь, в библиотеке… Твой разум, похоже, покинул тебя, весь изошел на эти каракули…

– Ох, мой друг, мне снился такой изумительный сон. Жаль только, что это оказался просто сон…

– Да знаю я, что тебе снилось… Каменная баба!

– Не смей! Она прекрасна! Она живая и настоящая!..

– О да, с этим глупо спорить… Она настоящая, каменная, как все изваяния здесь и в парке… И конечно, по-своему жива…

– Так ты тоже видишь это? – с удивлением и надеждой перебил Хасан друга. – Ты видишь то, что вижу я?

Мехмет понял, что надо бы помолчать и выслушать Хасана. Похоже, разум его друга заполонила эта неведомая, выдуманная Айна… А это очень и очень плохо.

– Ну не молчи же, друг мой! Ты видишь, что она живая? Ты слышишь ее голос? Чувствуешь ее дыхание?

– Хасан! – Терпение Мехмета истощилось. – Она – камень! Понимаешь ты – высеченная из камня статуя! Изображение. Она не живая! И никогда живой не была…

Его друг бледнел на глазах.

– Должно быть, наваждение опять взяло верх над моим разумом, дружище… Понимаешь, иногда я это понимаю. Я в силах любоваться изваянием, но я спокоен и вижу в нем лишь изумительную работу и верный глаз скульптора. Но иногда я слышу ее голос… Вижу биение жизни в ее теле…

– И тогда лишь глупая страсть царит в твоей несчастной голове…

– О да, только она одна.

– Хорошо еще, что Наринэ не знает о твоих приступах безумия…

– Знает. – Хасан тяжело вздохнул. – Наринэ знает… Не так давно, в полусне, я назвал ее именем этого каменного идола.

– О несчастнейшая из женщин! И она не убила тебя?

– Увы, ты же видишь, что я до сих пор жив… Она даже не успела обидеться, она меня пожалела…

– Лучше бы она тебя избила, глупец…

– Быть может, и лучше… Тогда бы мой разум не создавал иллюзий и не тревожил меня, убоявшись синяков.

Наконец друзья вышли на улицу. Солнце палило совсем по-летнему и Мехмету на миг показалось, что за спиной – комнаты для занятий при дворце царя Темира… И что вот-вот из-за поворота появится мудрец Валид (что было бы очень хорошо) или наставник боя на мечах (что было бы куда хуже, но для Хасана – полезнее).

– Знаешь, Мехмет, мне вдруг показалось, что мы дома…

– Знаю, друг мой, знаю…

– Так, быть может, пора уже и возвращаться?

– Ты пожелал вернуться? И стать советником отца? Бояться каждого косого взгляда, прятать рисунки в матушкины сундуки и ждать, когда отец удалится от дел, чтобы удалиться вместе с ним, вновь став самим собой…

Хасан покраснел.

– Ты прав, друг мой… Стать самим собой… Это было бы просто прекрасно… Но кем стать? Не рисовальщиком же при канцелярии, не писцом дивана… Я еще никто – не художник в том понимании, как это принято у ромеев, франков или руссов. Не советник, ибо знаю совсем мало, и учиться мне интересно лишь одному – рисованию. Я не ткач и не пекарь, не торговец и не предводитель каравана. Я просто… просто никто.