Сердце из черного бархата (СИ)

— Сегодня вы рано пришли, — заметила она.

— Вы тоже.

— Хороший ход. Но вы меня до этого не видели.

— Почему вы так решили?

— Потому что вы бы ко мне подошли.

Я откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и продолжил разглядывать женщину. У нее была неестественно белая и настолько же неестественно гладкая кожа — можно было подумать, что кто-то специально разглаживал ее. Так, как обычно делает скульптор, когда создает очередное творение. Слегка подведенные глаза, яркая помада, которая подчеркивала белизну кожи. И колье из темно-красных камней на шее. Небольшая деталь, завершающая образ.

— Мне нравятся ваши книги, — снова заговорила леди.

— Какая из них вам нравится больше?

— Они все разные. Мне нравятся не сами книги, а темы, которые вы поднимаете, и ваш язык. О сюжетах судить не берусь, для меня сюжет — это не главное. Самое главное — это герои. Вы со мной согласны?

— Так вы подошли ко мне для того, чтобы попросить автограф?

Леди достала из сумочки тонкую сигарету и, щелкнув зажигалкой, сделала затяжку. На фильтре сигареты остался легкий след помады.

— Можно начать и с автографа.

Я оглядел стол.

— У меня нет ни ручки, ни бумаги. Может быть, у вас найдется что-то подобное?

— Увы, только ручка.

На столе я не нашел ничего более подходящего, чем салфетки, а поэтому взял одну из них и снял колпачок с ручки.

— Я хочу, чтобы вы написали свое имя, — попросила леди, снова затягиваясь и наблюдая за тем, как дым плывет в воздухе.

— А как зовут вас?

— Меня зовут Оливия. Вот видите, мы познакомились.

— Очень рад.

На салфетке была изображена эмблема клуба — сфотографированная сверху чашка кофе, которая напоминала сердце. Внутри чашки два женских силуэта — белые на черном фоне — обнимали друг друга за талию. Над эмблемой я написал «Оливии от Джеральда», и прибавил — уже под эмблемой: «Порочные идеи становятся привлекательными только тогда, когда мы воплощаем их в жизнь».

— Восхитительно, — вынесла вердикт Оливия. — Это так похоже на ваши романы! По атмосфере. И это так замечательно смотрится на этой салфетке. Я имею в виду эмблему.

Повисла неловкая пауза. Оливия до сих пор курила, но теперь изучала не меня, а веселившуюся внизу публику.

— Так что же, ты здесь не впервые? — предпринял я очередную попытку начать разговор, сам не понимая, зачем это делаю — несколько секунд назад я хотел остаться наедине со своими мыслями и, соответственно, отвязаться от собеседницы.

— Я часто тут бываю. Люблю места, где люди не стесняются своих желаний.

— Приятно проводить время в компании людей, которые похожи на тебя. В таких случаях становится не важно, как кого зовут, кто чем занимается и кто откуда приехал. Люди просто делают то, что им нравится. И не думают о том, что будет дальше.

— А что будет дальше?

— В моем случае? Ничего. Поэтому я так часто тут бываю.

Оливия потушила сигарету в пепельнице и посмотрела на мой стакан.

— Может, и мне что-нибудь заказать? — Она жестом подозвала официантку. — Будьте добры, принесите какой-нибудь коктейль. Покрепче. Полагаюсь на ваш вкус.

Официантка кивнула и удалилась выполнять заказ.

Оливия снова перевела взгляд на меня.

— Ты черпаешь тут идеи для романов?

— Скорее, настроение для романов. Или даже не так — вдохновение. Тут приходит особое вдохновение.

— Порочное?

— Скорее, такое, когда ты понимаешь, что можно все.

Оливия понимающе кивнула.

— Если все можно, то почему ты одинок?

— Когда ты знаешь, что можно все, тяжело найти кого-то, кто будет разделять твои взгляды на жизнь. Обычно мир человека узок. А мне неуютно с людьми, мир которых уже, чем мой. Мне будет тесно. Кроме того, люди имеют привычку привязывать к себе. Это мне нравится еще меньше.

— Значит, можно все, Джеральд?

— Ты права.

— А если можно больше, чем все?

Теперь улыбнулся я.

— Над этим следует поразмыслить, но идея мне нравится.

Мы неторопливо беседовали ни о чем — так вежливые люди называют беседу незнакомцев до тех пор, пока не приходит время признаться, что темы интересны обоим участникам разговора. Оливия выпила один коктейль, заказала себе еще, а я решил, что с виски я на сегодня покончил, и взял рюмку коньяка. Официантка забрала пустую вазочку из-под льда, поставив вместо нее небольшое блюдо с нарезанным лимоном и ломтиками горького шоколада. Шоколад я не ел, а вот Оливии он пришелся по вкусу. Видимо, коктейль он дополнял отлично — в какой-то момент она подвинула блюдо чуть ближе к центру столика и, время от времени забирая с него очередной ломтик, изучала происходящее внизу.

Близилась полночь. Яркий свет уже давно сменили более привычным для клуба красным светом — матовым, сумрачным и располагающим к тому, чтобы расслабиться и, оставив в стороне усталость и проблемы, переключиться на что-нибудь приятное. Я время от времени кивал проходившим рядом с нами знакомым, Оливия тоже улыбалась, видя знакомые лица. И мы оба выпили достаточно для того, чтобы признать беседу ни о чем пустой тратой времени.

— Может быть, потанцуем? — предложила Оливия.

Я чуть приподнялся для того, чтобы разглядеть игравших на сцене музыкантов.

— Что это за группа?

— Понятия не имею. Но играют они замечательно. Со страстью. Я думаю, что все, касающееся искусства, должно делаться со страстью. Иначе зачем заниматься искусством? Ведь искусство — это выражение чувств, а если нет страсти, то их никогда не выразить так, чтобы тебя поняли.

— Не знаю, что насчет музыки, но если говорить о книгах, то я согласен.

Группа не отличалась оригинальностью. Их музыку я охарактеризовал бы как нечто среднее между «Scorpions» и «Aerosmith» и, несмотря на скудные, хотя вполне достойные уважения попытки сыграть что-то оригинальное, выбраться из тени этих двух групп им не удавалось. Разве что вокалист мог похвастаться хорошо поставленным голосом, а также проникновенным исполнением песен, особенно медленных и лирических. Я признал, что в группе что-то есть, и мы с Оливией присоединились к танцевавшим возле сцены парам.

— О чем твоя новая книга? — спросила у меня Оливия.

— Пока что я редактирую прошлую. И, если не закончу через неделю, мой издатель сожрет меня живьем.

— И что же, рукопись уменьшается на несколько страниц?

— Как минимум страниц на двадцать.

— Что ты удаляешь?

— В основном, эротические сцены.

Оливия слегка отстранилась и посмотрела на меня.

— Эротические сцены? — Даже в темноте я без труда мог прочитать в ее глазах непонимание, смешанное с недовольством. — Зачем?

— Это такие эротические сцены, в которые я вкладываю личный смысл. Если я перечитываю сцену и не помню, что именно я хотел этим сказать, я удаляю ее. Потому что читателю она будет не интересна.

— Ты сохраняешь их?

— Конечно. Может, когда-нибудь я оценю их по-новому, и тогда можно будет вставить их в другое произведение.

Несколько минут мы танцевали, слушая музыку. Вокалист закончил песню и обратился к одному из хозяев клуба, сидевшему в зале:

— Вивиан, это я написал для тебя. Надеюсь, тебе понравится, и нас не закидают гнилыми помидорами.

Уже давно не трезвая публика отреагировала на эти слова смехом, улюлюканьем и громкими овациями. Вокалист поклонился, заранее благодаря зрителей, и кивнул музыкантам.

Песня была великолепна. Может быть, в студийном исполнении или же где-нибудь на большом концерте ее никто бы не оценил, но она прекрасно вписывалась в спокойную атмосферу клуба. Публика притихла, даже бокалы перестали звенеть — все слушали музыкантов, не решаясь спугнуть появившееся в воздухе волшебство. Повинуясь какому-то внутреннему порыву (что со мной случалось редко, если случалось вообще), я обнял Оливию чуть крепче. Почему-то фарфоровый оттенок ее кожи и тепло ее тела никак не желали складываться воедино — мне казалось, что в этом есть что-то неправильное.