Любимый ученик Мехмед (СИ)

Мехмед с тоской вспоминал те годы, когда не думал о своём облике. В те годы принц являлся ребёнком, и его окружали товарищи, которые не обращали особого внимания на лицо или цвет волос. Тогда ценилось другое — ловкость, умение быстро бегать, метко кидать камни. В этом Мехмед преуспел, но теперь игры со сверстниками сделались недоступными, потому что сверстников во дворце не осталось. Последний раз принц забавлялся детскими играми в двенадцать лет, а затем ему сказали, что он взрослый.

Теперь Мехмеда окружали одни взрослые, которые только и делали, что воспитывали его или помогали воспитывать. Все они надоели до тошноты, но их приходилось терпеть. Даже свою мать, жившую на женской половине дворца в Манисе, Мехмед лишь терпел.

Ах, если бы мать хоть раз выслушала сына! Если бы хоть раз попыталась понять! Увы, она не пыталась. Вот почему принц приходил в покои к матери лишь потому, что его к ней приводили, и раздражённо уворачивался, когда она пыталась погладить его по щеке. Ласковые материнские укоры уже давно начали резать слух так, что сын стискивал зубы.

Ах, если бы она хоть раз посмотрела на Мехмеда внимательным взглядом, который проникал бы прямо в сердце, но мать смотрела куда-то мимо и всё твердила:

— Сынок, ты должен стараться, чтобы твой отец оказался доволен.

Вот, вокруг чего крутились её мысли — удовольствие или неудовольствие человека, который много лет назад ненадолго удостоил её своим вниманием.

— Мой отец давно тебя забыл! — кричал ей сын, уже зная, что не докричится: — Он видеть тебя не хочет, а ты только и думаешь о том, как бы ему угодить! Зачем!?

— Не нужно шуметь, Мехмед, — тихо возражала мать. — Всё совсем не так, как ты думаешь.

— Я не слепой! — настаивал принц. — Я всё вижу! Он забыл тебя так же, как и меня! Если бы не умерли оба моих старших брата, он бы и не вспомнил обо мне. И даже сейчас почти не вспоминает! И видеть не хочет! Зачем он поселил нас с тобой здесь, вдали от себя!? Почему не приезжает, чтобы повидаться!?

— Сынок, у твоего отца на это есть причины, — кротко повторяла мать. — У правителя такой большой страны очень много дел. А здесь мы живём затем, чтобы ты был удалён от дурных влияний. Уединение полезно. Твой отец сам так сказал. Ты помнишь?

— Не помню, — тихо отвечал Мехмед, в очередной раз устав кричать. — Это было слишком давно. Я уже стал забывать, как отец выглядит. Я даже рисую его, чтобы не забыть.

Конечно, Мехмед говорил всё это лишь потому, что любил свою мать. Ребёнок не может не любить свою мать, даже если хочет избавиться от этого чувства. Да, Мехмед любил, но любовь смешивалась с презрением, потому что мать утратила всякую гордость. Он не мог этого не замечать. Хотел бы не замечать, но оно само лезло в глаза, а испытывать презрение одновременно с любовью для Мехмеда было так мучительно! Но особенно мучительно казалось сознавать, что ответной любви нет.

— Ты любишь меня только потому, что я сын своего отца, его сын! — кричал принц. — Самого меня ты не любишь! Я здесь, рядом с тобой, а отец далеко, но ты хочешь, чтобы он приехал, а на меня смотришь только потому, что я на него похож. Почему ты меня не любишь? Ведь я не забыл тебя, а он забыл!

— Ну, разве можно такое говорить, сынок. Я люблю тебя, — отвечала мать, тянула руки к Мехмеду, но тот отстранялся:

— Нет, меня ты не любишь! И ты, как безумная! Видишь не то, что есть.

Поняв, что мать уже давно живёт в мире своих утешительных выдумок, Мехмед начал презирать её, а отца, сделавшего её такой, проклинал. Но ведь и отца принц любил. Проклятия не убивали эту любовь, а лишь отравляли, придавали ей горький вкус. Чувство к отцу было таким же двойственным, как и к матери — любовь, смешанная с «отравой», но не с презрением, а с ненавистью! Принц очень ждал отцовского приезда, ждал не меньше, чем ждала мать, но понимал, что никто не приедет.

За минувшие годы это стало привычным — ожидание встречи, которая почти наверняка не состоится. Принц находился в таком положении почти всю жизнь — всё время, сколько себя помнил. «Почему со мной так?» — спрашивал себя Мехмед. Это казалось страшной несправедливостью. В сердце рождался гнев, но частые вспышки ярости, когда принц причал, почти срывая голос, отнюдь не способствовали тому, чтобы что-то изменилось.

До пяти лет Мехмед жил в Эдирне в гареме вместе с матерью и ждал того дня, когда исполнится больше шести, ведь по достижении этого возраста всех принцев забирали из гарема и начинали воспитывать на мужской половине дворца. Мехмед думал, что тогда станет видеть родителя часто, однако уже в пять лет был отослан в Амасью — одну из резиденций, которая располагалась за много-много дней пути от столицы. Отец стал для сына ещё более недоступным, чем раньше.

Оказалось, что к тому времени умер один из двух старших братьев Мехмеда, живший в Амасье. Пятилетнему Мехмеду следовало занять место в освободившемся дворце, но зачем так нужно — маленький мальчик не понимал. Он воспринял всё произошедшее как незаслуженное наказание.

Когда Мехмеду уже исполнилось одиннадцать, умер второй, то есть последний из его старших братьев. Второго брата, как и первого, Мехмед никогда не видел и поэтому не грустил, а обрадовался, ведь новая смерть стала причиной того, что Мехмеда перевезли поближе к столице — в Манису, после чего отец нарочно приехал посмотреть на одиннадцатилетнего сына, теперь оказавшегося единственным наследником престола.

Мехмед с надеждой ждал отцовского приезда, но как только предстал перед родителем, то не выдержал, сам всё испортил, высказал то, что накопилось в сердце за минувшие годы. Отец пришёл в ужас от подобной невоспитанности и призвал муллу Гюрани, чтобы мулла занялся воспитанием будущего султана.

Следующая встреча с отцом состоялась, когда Мехмеду исполнилось двенадцать. Принца привезли в Эдирне, и тот полагал, что теперь всё наладится. Он искренне раскаивался в своей выходке годичной давности и даже принёс извинения, но отец, не прожив с сыном под одной крышей и двух месяцев, отправился в Манису, чтобы отдохнуть там некоторое время от государственных дел, а затем совершить военный поход в Азию.

— Теперь ты султан вместо меня, — сказал родитель.

Правление Мехмеда длилось недолго. Владыки северных стран нарушили недавно заключённое перемирие и пошли войной на Турцию. Отец Мехмеда вернулся, чтобы отразить их нападение, и сумел, но сына не взял с собой на войну, а по окончании военных действий опять удалился в Манису. Мехмед снова остался в Эдирне один.

Однако и это длилось недолго. Прошло менее двух лет, а затем великий визир Халил-паша уговорил отца Мехмеда вернуться, потому что сын «не способен править», «все дела в беспорядке», и тогда отец Мехмеда вернулся в Эдирне, снова принял власть, а самого Мехмеда сразу отослал всё в ту же Манису.

Принц почти смирился с мыслью, что никогда не сможет угодить отцу, никогда не сможет заслужить его любовь, из-за чего ненависть только крепла. Это становилось всё более мучительно — чувствовать любовь и ненависть одновременно.

Временами Мехмед забывал, что ненавидит, но когда в очередной раз встречался с матерью и сознавал, что сам находится в таком же положении, как она — положении покинутого человека, чья любовь безответна, — то начинал ненавидеть отца с прежней силой.