Третья жара (СИ)

Глубоко вздохнув, Армин собрался с мыслями и исхитрился найти приемлемый ответ:

— Но ведь не всё сразу, верно?

И с милой, немного смущённой улыбкой потеребил концы шнурка, который удерживал трусы на положенном месте, не торопясь, однако, его развязывать, погладил сквозь ткань твердеющий член и... вовсе убрал руки.

— Дразнишься? — усмехнулась Эрвин. — Иди-ка сюда! — и рывком притянув к себе, сама стянула с него трусы, попутно мимоходом потискав ягодицы. — А теперь развернись кругом и оттопырь свой прелестный зад.

Армин вновь смутился, одновременно возбуждаясь сильнее, и, послушно развернувшись, упёрся ладонями в колени и прогнулся в пояснице — поза получилось крайне бесстыдной. Но почти тут же, ойкнув, невольно выпрямился, вытянулся в струнку, когда Эрвин смачно и хлёстко приложилась пятернёй к его заду. Боль обожгла кожу, и на миг Армину показалось, что отпечаток командорской ладони ещё долго будет гореть на его ягодицах, как клеймо, но член дёрнулся, сильнее наливаясь кровью. Признаться, Армину хотелось, чтобы Эрвин уложила его поперёк колен и хорошенько выпорола, но просить о подобном было ужас как стыдно, и потому Армин не решался, втайне надеясь, что она и сама захочет его за что-нибудь наказать.

— Это за то, что слишком медлил, — пояснила Эрвин, — А теперь ложись, — и передвинулась на постели, освобождая ему место.

Армин неловко завозился, ложась на спину, вытягивая ноги и стараясь не пихнуть случайно Эрвин — её кровать была пошире прочих, но всё же не особенно отличалась габаритами, и для двоих места на ней было впритык. Эрвин развернулась к нему, провела рукой по бедру, погладила колено... Армин заёрзал, безотчётно подставляясь под ласку, и в который уже раз засмотрелся, будучи не в силах оторвать взгляд.

— Вы такая красивая... Но вы ведь знаете, да?

Самая красивая женщина на свете — хоть в форме, хоть в одних ремнях, как сейчас, хоть и без них. Она казалась Армину красивой и когда хмурилась, и когда улыбалась, и со старыми шрамами, нажитыми за годы службы... но особенно — когда распускала волосы, обычно стянутые и закрученные в пучок, позволяя золотистым прядям падать на плечи. Мягкие локоны словно сглаживали жёсткие и резковатые черты лица Эрвин, неуловимо меняя её внешность.

— Красота в глазах смотрящего. Слышал когда-нибудь это выражение? — Эрвин усмехнулась и, когда Армин потянулся к ней, желая коснуться волос, отвела его руку в сторону. — А теперь раздвинь ноги.

Армин зажмурился, завозился, неловко разводя колени, и вдруг почувствовал, что под подушкой что-то мешается. Полез туда — и вытащил бутылочку с какой-то густой жидкостью, о назначении которой, впрочем, догадался мгновенно.

— Правильно, — кивнула Эрвин, — доставай сразу, всё равно понадобится. А ножки давай пошире раздвигай. Вот так, — и, ухватив Армина за лодыжки, развела ему ноги так широко, что Армин ощутил себя полностью, совершенно и так бесстыдно открытым. Он невольно попытался спрятать лицо, отвернувшись и прикрываясь рукой, но тут же услышал требовательное: — Смотри на меня!

Отчаянно краснея, Армин убрал руку от лица и взглянул на Эрвин, которая как раз откупоривала бутылочку. Потом подняла выше, наклонила — и душистое масло тонкой струйкой пролилось на живот Армина, на его торчащий вверх член, поджавшиеся от возбуждения яички и подрагивающие бёдра. Закрыв и отставив бутылочку в сторону, Эрвин провела рукой по животу Армина, по бёдрам, размазывая масло по коже... и наконец обхватила своими длинными пальцами его член. Армин безотчётно вскинулся, толкаясь в её кулак, но Эрвин лишь немного подразнила его и убрала руку с члена, легко коснувшись пальцами маленького плотно сомкнутого отверстия между ягодиц.

— Пожалуйста, не надо... — Армин услышал свой голос словно со стороны, а лицо обдало удушливым жаром, будто он наклонился над котлом с кипящей похлёбкой. Теперь у него горели не только щёки, но и уши, и шея, и, кажется, даже плечи. — Зачем вам это?

— Тебя так сладко мучить, — усмехнулась Эрвин. — Тем более что ты и сам получаешь от этого удовольствие, верно? — сейчас её голос больше всего напоминал густые подслащенные сливки, которые в прошлый раз они слизывали друг с друга. — Краснеешь от стыда, но при этом лишь сильнее возбуждаешься, правда? — палец Эрвин нежно, но настойчиво щекотал сжавшийся анус, и Армин не знал, чего он хочет больше — увильнуть в сторону, и прикрыть зад, чтобы больше не трогали, или подставиться сильнее.

Он мог в любой момент потребовать прекратить — не теми жалобными мольбами, а условной фразой. Два слова — и всё закончится. При желании Армина — даже насовсем. Но он прекрасно понимал, что без этого эмоционального напряжения и жгучего стыда за то, что позволяет делать с собой разные извращённые вещи, испытываемое удовольствие не было бы настолько ярким. И Армин знал, что будет приходить к Эрвин раз за разом, позволять ей делать всё, что захочется, становиться её послушной развратной игрушкой... наверное, любители дурманной травы точно так же не могли отказаться от своего пагубного пристрастия.

Эрвин чуть надавила, вставила палец на одну фалангу, внимательно наблюдая за реакцией Армина, а тот засопел и вцепился в собственные ноги под коленками, сдирая ногтями кожу. Ощущать, как ему в зад вторгается нечто инородное, пусть даже всего один палец, было странно. А Эрвин гладила его изнутри, щекотала чувствительные стеночки, постепенно вставляя палец всё глубже. Похоже, ей очень нравилось видеть Армина таким — беспомощным и смущённым, получающим удовольствие словно против воли. Он ёрзал на смятых простынях, будучи не в силах лежать спокойно, и не сразу поймал себя на том, что пытается насадиться на терзающий — ласкающий? — изнутри палец. Эрвин, заметив это, тихонько хмыкнула и решила, что пора второй добавить.

Армин слабо охнул, прикусил нижнюю губу и невольно сжался, почувствовав, как в его зад втиснулись уже два пальца. Двигаясь внутри — и особенно раздвигаясь на манер ножниц, — они причиняли почти болезненный дискомфорт, но возбуждение от этого слабее не становилось. Наоборот оно лишь стало сильнее, вспыхнув в паху и заставляя выгнуться, подставляясь — когда Эрвин слегка согнула пальцы, задев ими что-то внутри.

— Ещё!..

В первое мгновение Армин даже не понял, что это просит он сам — так горячо и в то же время жалобно. Но та грань, за которой он действительно мог бы пожелать остановиться, была давно уже пройдена, и потому он лишь шире развёл ноги, хотя казалось, что шире некуда, и уже более уверенно и требовательно выдохнул:

— Ещё!