Воин Храма (СИ)

Леннар приблизился к нему и отобрал топор.

— Неси поленья, я буду колоть сам.

Леннар обернулся к Ролану, давая понять, что заметил его.

— Я как раз хотел помочь, — сказал тот.

— Благодарю тебя, брат. Но полагаю, у тебя и без того есть дела.

Ролан отвесил вежливый поклон и двинулся прочь, а Леннар перевел взгляд на Кадана.

— Я же тебя просил, — тихо, но с долей угрозы произнес он.

Кадан поджал губы и молчал. Он опустил перед Леннаром бревно, и тот принялся его колоть.

Злость и обида душили его весь следующий день — тем более, что Ролан снова нашел время и отыскал его, в то время как Леннар был занят — очевидно, продолжал читать свои молитвы.

— Не хотели бы вы съездить в город? — спросил светловолосый рыцарь, останавливаясь перед Каданом и наблюдая, как тот чистит меч.

Кадан в самом деле не был в городе уже пару недель — Леннар выезжал туда, только чтобы выполнить распоряжения командора. Сам же Кадан скучал по ярмарочным огням и даже если не имел возможности купить себе мех на плащ или пару фибул, все равно хотел хотя бы посмотреть на ткани, которые торговцы раскладывали на своих лотках, посмеяться над кукольным представлением или просто попробовать на вкус сахарный леденец.

— Как вы представляете это себе? — мрачно спросил он. — Сэр Леннар не только не отпустит меня, он и вовсе запретил мне с вами говорить, после того, что случилось в прошлый раз.

— Леннар сегодня будет занят с командором весь день. А я мог бы вас немного развлечь.

Кадан поднял взгляд, изучая его лицо. Приятное и даже красивое, обрамленное ухоженной мягкой бородой. Он все пытался понять, отчего этот человек порождает такую ледяную бурю в его душе.

— Не пытайтесь заговорить со мной и завлечь в свои дела, — сказал он, — я служу сэру Леннару и здесь я только из-за него.

— Во-от как… — протянул Ролан и скрестил руки на груди, — а я думал, все мы здесь ради Храма и Креста.

Кадан скрипнул зубами и не стал отвечать. Ему не хотелось врать, когда беседа заходила о таких вещах.

— Простите, скоро прозвонят к молебну. А мне еще нужно постирать.

Он встал и, собрав оружие, поспешил скрыться за одним из корпусов.

Ролан, впрочем, явно не собирался успокаиваться. Он еще несколько раз подходил к Кадану, делая предложения того или иного свойства, порываясь помочь и не забывая помянуть, что Леннар обходит вниманием его.

Кадан в самом деле начинал с горечью думать о том, что время, которое легко может отыскать Ролан, Леннар и не думает освобождать для него.

Теперь он отчетливо видел, что далеко не все рыцари живут одними лишь молитвами, и тем больше раздражал его фанатизм, с которым придерживался своих обетов Леннар. Но тем не менее все тепло души Кадана продолжало гореть лишь для него, и будь его воля — он не замечал бы никого другого вокруг себя.

Тем не менее стоило ему завести на эту тему разговор, как Леннар обрезал его на полуслове:

— Вы знали, какие обеты даете, — сказал он, твердо глядя Кадану в глаза, — и знали, на какие клятвы можете рассчитывать от меня.

Кадан скрипнул зубами и спорить не стал. Развернулся и молча пошел выполнять ежедневные обязанности.

В тот день его снова послали в погреб за вином, и всю дорогу он думал о плите, с которой ему предстоит встретиться еще раз.

Однако до этой встречи дело так и не дошло. Стоило ему войти, как он ощутил толчок в спину и оказался прижатым к стене. Массивное тело Ролана накрыло его, а рука его поползла по плечу Кадана, ниже, вдоль ребер, пока не забралась под тунику.

— Я не привык, чтобы так разговаривали со мной, — прошептал Ролан в самое его ухо.

Кадан затрепыхался, силясь вырваться, но не смог. Рука продолжала ползти по его спине, теперь уже исследуя голую кожу, и наконец легла на ягодицы, породив внутри Кадана жгучую волну отвращения вперемешку с возбуждением.

Однако и сам Ролан, кажется, увлекся и ненадолго утонул в ощущениях. Он сильнее стиснул ягодицу, и в следующую же минуту Кадан, развернувшись, резко ударил его под дых.

Ролан согнулся пополам.

— Ах ты… — выдохнул он и попытался снова схватить Кадана, но тот вывернулся и нанес еще один удар.

Именно в это мгновение двери погреба открылись, и оба замерли, являя собой молчаливое свидетельство происшествия: Ролан, согнувшийся пополам, и Кадан, с горящими глазами и волосами, разметавшимися по плечам, похожий на демона похоти как никогда.

— Брат Ролан, брат Кадан… Что здесь происходит? Как это понимать?

На пороге стоял интендант, который и послал Кадана за вином.

— Я пришел сказать, чтобы вы не брали больше бордо, — пояснил он, — но вижу, у вас есть другие дела, кроме как мне помогать.

— Простите… — выдохнул Кадан и склонил голову, но ярости во взгляде унять так и не смог.

— Что здесь происходит? — спросил интендант, приближаясь к ним. Он наклонился и поднял факел, который выронил Кадан, когда Ролан толкнул его.

Кадан молчал.

— Разве вы не знаете, драгоценные братья, что грубость и драки между братьями запрещены?

— И тем не менее он ударил меня, — как мог спокойно произнес Ролан, все еще потирая живот.

Кадан вскинул полный возмущения взгляд на него.

— Вам есть, что сказать в свое оправдание, брат Кадан?

— Только то, что он меня толкнул, — выпалил Кадан. Он прекрасно знал, что обвинение в содомском грехе куда более серьезно, чем обвинение в простой грубости, и вовсе не был уверен, что хочет столь сурового наказания для Ролана, тем более что Леннар считал его своим другом.

— Что за глупость, — немного раздраженно произнес интендант. — Разве вы не читали писание, брат Кадан? Даже Иисус не гнушался подставить другую щеку, чтобы насилие остановилось на нем.

Кадан шумно дышал и молчал. Ничего, кроме детского "но почему он…", не крутилось на языке.

— Вашу ссору разберет Капитул, — сказал тем временем интендант, — возьмите ту бочку и оба идемте со мной.

ГЛАВА 11

— Любой из братьев должен направлять свои старания к тому, чтобы жить праведно и служить примером для подражания мирянам и присягнувшим на верность Господу нашему служителям других орденов так, чтобы те, кто только взглянет на него, не имели бы возможности даже подумать ничего дурного о нем: ни о том, как он скачет на коне, как он говорит или проходит мимо них, или принимает пищу, или смотрит — о каждом его жесте, о каждом его поступке.

Вопреки заветам капеллана, стать тамплиером сразу же при вступлении не представлялось возможным. Изощренные запреты сопутствовали повседневной жизни и любой деятельности внутри ордена. В каждом из этих запретов было невероятное количество тонкостей, которые с рассвета и до заката только что вступившему в братство постоянно объясняли командор и старшие члены Ордена.

Среди братьев нередко встречались совсем еще юноши, с горячей кровью, наделенные буйным и несдержанным нравом. Тем не менее строгая дисциплина оставалась неотъемлемым элементом жизни каждого храмовника. Каждого юношу необходимо было подчинить ей. Не переломить и не искоренить боевой дух, как это случилось бы в обычном монастыре, но обратить их в то направление, которое принесет наибольшую пользу целям Ордена и Храма. Порой для этого приходилось применять жестокие ограничения. Проступков не прощали никогда.

Абсолютно запрещены были предавание лености и веселью, смешные разговоры и даже самые простые забавы. Настолько строгими были правила, что предполагалось, что и игра в шахматы может стать причиной невольной ссоры. Время, не занятое каждодневными обязанностями, подобало тратить лишь на чтение, произнесение молитв или исполнение какой-либо работы, полезной для братства.

Быстрая езда верхом, к которой Кадан, как и многие рыцари здесь, привыкли с детства, так же не разрешалась. Даже собственное оружие нельзя было брать по своему желанию — только по указу старших братьев. Покидать командорство для посещения города без разрешения командора тоже было запрещено. Есть или пить вино можно было лишь за столом. Число запретов насчитывалось великое множество, и само собой, среди них присутствовал запрет проявлять гнев, оскорблять братьев или тем более причинять им вред.