Путь самца

К тому времени я так примелькался в общежитии, что мои частые визиты даже не вызывали подозрений у его жителей. Меня считали своим, и я тоже старательно прикидывался приезжим. Сочинил себе красивую, на мой взгляд, легенду. Что раньше мы с родителями жили в Кызыл-Орде, а потом переехали в Барнаул. Там жили на улице Ленина, которая упиралась в горы, где по ночам орали козлы и мешали спать. Мне очень нравятся необычные названия, и, вообще, я хотел бы жить где-нибудь в Гондурасе, но, к сожалению, не знаю, где он находится. То, что это враньё, и я там даже не был, нисколько меня не мучило. У всех в институте были легенды. Ведь люди собрались творческие. Особенно легендами славились студенты драмы. Так, одна красотка работала под эстонку. У неё был замечательный акцент и такое же потрясающее, никем, кроме неё, не выговариваемое название её родного эстонского городка. Все ей верили, пока однажды не завалилась в гости с деревенскими сумками мама из русского городка Елец и не спалила дочь-«эстонку».

…Итак, баб, как я уже сказал, мы кадрили по-разному. Я часто делал это на общежитской кухне. К примеру, заходил и говорил, что очень хочется есть. Накормите, пожалуйста. Бабы могли дать кусок мяса и отправить восвояси. Но могли и пригласить к себе в комнату пообедать. Это было уже интересным предложением.

Иногда способы знакомства были и вовсе неординарными и нахальными. Например, как-то в один из дней мы с ребятами напились по чёрному. Я остался у них ночевать, потому что уползти домой было просто невозможно. С утра, естественно, всем очень плохо. Болят бошки, ломит ножки. Хочется жрать, а денежек ни у кого нетути. Наверное, я мог поехать домой и поесть, но бросать приятелей не стал и принял волевое решение пойти по комнатам зарабатывать вокалом. Взял с собою товарища. У него, правда, не было ни слуха, ни голоса, но зато была страшная рожа, и он, один из немногих, мог сам передвигаться. И наш дуэт пошёл по этажам.

— Мы бродячие музыканты и хотим заработать на кусок хлеба, — представлялся я каждому открывшему нам дверь. — Пустите нас, мы вам споём.

А в общежитии Института культуры почти в каждой комнате стоит ПИАНИНА. Хоть и раздолбанная, но звуки издающая. В некоторые комнаты нас из любопытства пускали. Интересно, всё-таки. Не каждый день кунсткамера на дом выезжает. Если пускали — я играл и пел, а мой второй голос тоже что-то подвывал и протягивал всем шляпу.

В которую нам из жалости кидали, кто что мог: мелкие деньги, огрызки сосисок, картошку, яйца и другие объедки.

Одну дверь нам открыли две девочки-припевочки. Они нас впустили, но, немного послушав, важно сказали:

— Ребята, вы что, не понимаете, что поёте отвратительно, а играть вообще не умеете?

— Неужели? — изумились мы. — А вы умеете?

— Конечно. Это же наша специальность. Мы — хоровики-народники.

Мы выслушали это со вздохами извинения, за что нам дали таблетки от головной боли и накормили.

А вечером на собранную мелочь мы опять устроили пьянку. И я, задавшись вопросом, где мне сегодня давануть храпака, решил навестить добрых самаритянок. Они открыли дверь и по-доброму, в двух-трех матерных образных выражениях, объяснили, что женская комната вообще не место для ночёвки грязных бездомных кобелей. После чего попытались меня вытолкать.

В неравной схватке — а, может, им и не очень хотелось почувствовать себя амазонками — я прорвался к кровати и завалился жопой кверху. Вынести меня они не смогли. Сказав волшебную фразу «Ну и х… с тобой!», они легли вдвоём на одну кровать, которую я, проснувшись ночью, и взял на абордаж. Девочка, лежащая с краю, не супротивилась. Вторая, у стенки, вообще делала вид, что спит и к происходящему разврату отношения не имеет.

…Снова я появился там через неделю. Но той певички, с которой мы так удачно спелись, не было. В наличии имелась только её соседка, которой я и стал петь серенады. А она начала странно ломаться, как голос парня во время мутации.

— Понимаешь, Рома, — стесняясь, сообщила она. — Я не могу с тобой быть. Я ещё девица.

— А сколько тебе лет?

— Девятнадцать.

— Скока-а? Нет, дай мне мою одежду — я уйду. Я не вынесу твоего позора! В таком возрасте. С таким чудным голосом.

— Позор, ты думаешь? — растерялась она.

— Конечно… Давай выпьем за то, чтобы никогда тень позора не легла на наши седины!

И мы с ней дерябнули. Потом хлопнули ещё. Девушка всё сильнее задумывалась, а может, девятнадцать — это действительно много? А может, и правда — пора. Я подливал масла в огонь, типа, разве же она не знает, что быть девственницей в двадцать — это вообще клеймо. Не нужна никому, что ли? Это не оценят. Она как-то быстро сломалась. Позже она призналась, что её соседка уж очень хорошо отзывалась о моих фантастических способностях. У неё перебывало немало парней, и она в этом точно разбирается. А также посоветовала, что если уж лишаться невинности, то с грамотным парнем.

Это было приятно.

Наверное, слушок, что я умело лишаю невинности, пополз обо мне, и меня пригласила для этой цели ещё одна девочка. Сказала, что до неё, как бы это сказать, дошли слухи о моей компетентности. А она знает, что первый раз важен, и хочет, чтобы все прошло хорошо. К несчастью, когда видишь такое циничное отношение к сексу, ты тоже начинаешь подыгрывать. К тому же, когда она меня встретила, я был не совсем трезв. Чего она в некотором своём волнении не заметила.

— Ну ладно. Раз ты хочешь, давай, — снисходительно согласился я. А чего не согласиться? Идёшь себе по коридору, а тебя зовут девственности лишить. — Девочка ты симпатичная, поэтому работать буду бесплатно. Ну, пошли к тебе.

В комнате я и вовсе заигрался настолько, что все свёл к клоунаде: «Ну, раздевайся. Нет, не так. Медленно. Лучше раком встань…» Потом стал надевать на член очки. Типа, посмотри, кисанька, какого крокодила мы сейчас будем трахать. Так и не довёл дело до конца. И всё же, возвращаясь к вопросу о девственности и целомудрии, — разве можно её считать невинной после такого моего визита?

…Все эти случаи, что естественно, делали меня увереннее и увереннее. Появился сытый цинизм. Так, однажды я заявился к очередной претендентке и, не считая, что нужно тратить время на долгие уговоры, сразу перешёл к делу: «Ну, чего, будем сегодня трахаться?»

— Не, не, не. Посиди лучше, поешь.

Бедная девочка. Всё-таки, я ей тоже нравился.

— Ну ладно. Поем… А трахаться будем?

— Нет.

— Ну ладно. Тогда я ухожу.

— Да подожди ты.

— А чего ждать-то? Пойду. А то так и не потрахаюсь сегодня.

В первый раз я ушёл ни с чем, во второй. А в третий раз у неё сидели подружки.

— Так мы будем трахаться или нет? — снова настойчивым шёпотом сразу возле двери осведомился я.

— А просто с нами посидеть не можешь?! У меня же подруги.

— Короче, жду пятнадцать минут, если чёткого ответа не будет, — уйду. Че, актрисок мало, что ли?

Просидел пятнадцать минут. Поболтал с дурами. Посмотрел на неё. Глазами она показала: «Нет». Встал и пошёл к двери. Возле двери меня догнали. Это было согласие.

С этой дамочкой мы встречались ещё несколько лет. Потом у неё появился муж, но нам не было до него никакого дела. Надо заметить, что она была очень раскованна в сексе. Просто класс. Но после секса её сразу хотелось куда-нибудь отправить. Говорить с ней было особо не о чём.

Опытность моя в общении со студентками объяснялась ещё и тем, что этот институт не был моим первым учебным заведением. Как говорилось ранее, за спиной уже была пара лет отсидки на филфаке. Достоинством тёток-филологов было то, что они действительно хотели учиться; недостатком — что, насколько они были умны, — настолько же и страшны. Есть даже старый студенческий анекдот.