Хорошие плохие девочки

Когда одежда стала мешать, Барут сдвинул накидку в сторону, заставив меня откинуться к нему на грудь, и, расстегнув ширинку на джинсах, запустил пальцы в кругосветное путешествие. Вокруг моих сладких губок. Тяжело дыша мне на ухо, он исследовал глубины моего наслаждения, вызывая стоны и всхлипы. Так хотелось большего!

Я просила, но он отказывал. Более того, стоило мне предложить отплату той же монетой, отказался, сославшись на скорое завершение пути.

А затем огорчил, сказав, что день подходит к концу, и его выходной тоже.

— Я же завтра улетаю, Барут! — возмущалась я, когда он парковался у ворот моего отеля.

— А я буду тебя провожать, моя русалка!

— От твоих обещаний легче не становится! — я оттолкнула его руку, которой он пытался погладить меня по щеке. — Последняя ночь и не с тобой!

Я глотала слезы, понимая, что не могу ничего с собой поделать. Он уйдет, я напьюсь, а в районе сердца все равно будет кратер, размером с Альдебаран!

Прощальный поцелуй был сладким. И многообещающим. Но безумно коротким. А его взгляд… Пускай это не будет обман зрения!

— Мы еще встретимся.

Обещание Тима легло в стопку несбыточных. Я горько улыбнулась и пошла к себе. За спиной слышался треск ломающегося дорожного покрытия. За спиной разверзалась бездна…

В космопорте меня никто не встречал. А это значило, что Козрел сидит на кухне с моей мамой, и ждет, когда я открою дверь. Сэкономил на такси, сэкономил на нервах…

Как же хотелось отправиться с Вирери дальше — в зону Ид-Жипт! Наверное, это самый лучший вариант, когда после отпуска не возвращаешься на постылое рабочее место, а едешь дальше в командировку, и возвращаешься в рабочую струю постепенно. Вроде, и отпуск продолжается, но и работа уже началась. Ответственность, беготня…

Но еще больше хотелось остаться с Барутом. Я даже подумывала, а не найти ли работу на Оттур-Циане? Наверняка, денег на курорте можно было бы заработать немало. Отправляла бы маме, приглашала бы к себе…

Дверной кодовый замок пикнул, открывая створку. Я вошла в знакомую полутемную прихожую, пахнущую моими средствами для волос и маминой стряпней. С кухни доносились голоса.

Обреченно вздохнув и достав из сумки купленные заранее подарки, я направилась дальше по коридору.

— Саночка! Лапочка! Вернулась! — Мама кинулась обниматься.

Козрел сидел с кислой улыбкой. На столе стоял букет цветов в вазе, несколько блюд — как бы праздничный стол, бутылка шампанского. Прищуренный взгляд идиотинеанца обещал много проблем.

— Привет, мам, — я, наконец, смогла оторвать от себя родительницу, — это тебе…

Подарки мама любила. Поэтому, схватив новую шмотку, побежала к себе в комнату примерять. Я знала, что за примеркой последует традиционное: «Ой, как красиво! Пойду, похвастаюсь подруге!». И я останусь один на один со своим ночным кошмаром.

Козрел похлопал себя по коленке, приглашая меня присесть. А я…

— Спасибо, я постою.

Найдя в себе силы, я обошла стол и умостилась напротив Козрела, упершись в разделочный стол попой. Первое проявление неповиновения, спокойное, без гормональных расстройств, мой истязатель воспринял на удивление спокойно, просто приподняв бровь.

— Ой, как красиво! — донеслось из прихожей. — Пойду, похвастаюсь подруге! А вы тут…

И дверь заглушила конец фразы. Мама ретировалась.

— А мне подарочек не привезла? — хитро уточнил гость.

— Потерялся в багаже. Извини.

Я пожала плечом, наблюдая, как по лицу идиотинеанца пробежала волна раздражения.

— Ты же знаешь, как я люблю подарки и сюрпризы!

— Когда я сообщила, что улетаю на Оттур-Циан, тебе сюрприз не понравился, — поспешила я напомнить скандал в день моего отбытия. — И еще один сюрприз тебе тоже не понравится.

Козрел напрягся, впиваясь пальцами в край стола.

— Я больше не хочу тебя видеть.

Сказала и понадеялась, что спокойствие в моем голосе подействует успокоительно и на Козрела. Ах, как я заблуждалась!

В момент превратившись в раненного зверя, гость взмахнул руками и перевернул стол. В меня полетели блюда, приготовленные мамой, ваза с цветами, бутылка шампанского. Я присела, укрываясь руками, но кухня была крохотная, поэтому бутылка ударила меня по плечу, а на голову упала тарелка салата.

— Ты не имеешь никакого права так говорить! — ревел он, шагая ко мне, наступая и ломая цветы. — Я здесь решаю, что и когда ты хочешь! Я тебя содержу! И ты должна…

— Я ничего тебе не должна, — прошипела я, поднимая взгляд. — Ты можешь забирать все, что подарил…

— И заберу! А как ты расплатишься за то, что сожрала и выпила?!

— А разве я недостаточно тебя ублажала? Я была твоей шлюхой! — я не повышала голос, но скалила зубы.

И это не понравилось Козрелу еще больше. Он замахнулся и ударил меня. Упав на пол, я прикрыла голову руками, не произнося ни звука. Он, взбешенный моим молчанием, схватил за волосы, поднял голову.

— Смотри на меня, шлюха! Смотри мне в глаза! Запомни! Через неделю ты одумаешься! Через неделю ты сама ко мне приползешь! Запомни! — И отшвырнув меня, направился на выход.

Я не хотела, чтобы мама видела меня в таком состоянии, поэтому очень быстро привела в порядок кухню и себя. А затем заперлась в комнате и рыдала всю ночь. А утром вышла на работу.

Спустя неделю я решилась. Обнаружив хорошую вакансию на станции Оттур-Циан, отправила запрос на собеседование. Вернувшийся Фоуз пообещал дать рекомендации и, подмигнув, сказал, что и его брат Сьер-Киан не откажется составить протекцию. Гольгерта, похвалив за принятое решение, благословила на переезд. Вирери еще не вернулась, поэтому ее мнения я не знала. Да и не стала бы спрашивать. Она всегда была против моих отношений с Козлером.

Вернувшись вечером домой, я обнаружила неприятный сюрприз. Виновато глядящая на меня мама стояла на кухне, а рядом на стуле, улыбаясь и выставляя на стол различные вкусности, сидел идиотинеанец.

— Мама, — я сложила руки на груди, — разве я не говорила, что Козрел больше не желанный гость?

— Саночка, миленькая! Но зачем же так? Уже время прошло, ты отдохнула… Это все психологическое давление… Стресс. Перелет.

— Мама, — я перебила, не желая выслушивать оправдания. А тем более, позволять ей оправдывать меня перед Козрелом. — Я улетаю.

Неловкость, повисшая в воздухе, очень быстро сменилась на недовольство и непонимание.