Принц Лестат

Наконец мы принялись засыпать могилу землей, и вскоре Мекаре скрылась из глаз.

Решено было, что двое вампиров из числа врачей-помощников Сета с Фаридом в следующем же месяце отправятся в Амазонию, чтобы извлечь и перевезти останки Хаймана и Маарет сюда, где их можно будет похоронить рядом с Мекаре. Ну и, конечно, я понимал, что Фарид с Сетом не преминут взять из этих останков образцы тканей. Возможно, они и у Мекаре взяли, почему бы и нет, ситуация-то не рядовая.

Дэвид с Джесси тоже собирались туда – собрать все, что уцелело от библиотеки и архивов Маарет, из личных ее вещей и принадлежностей, а заодно все документы, оставленные ею для смертной семьи или для самой Джесси.

Все это вгоняло меня в неутолимую тоску, но я заметил, что других печальные хлопоты скорее успокаивали. На память мне невольно пришла та давняя ночь, когда Акаша погибла от руки Мекаре. Я вдруг со стыдом осознал, что даже понятия не имею, что сталось с ее телом.

Ни о чем и ни о ком не беспокоиться, не переживать, ни о чем и ни о ком не заботиться – таков был мой обычай в те давние дни, полные стыда и печали. Тогда я верил, что мы безнадежно прокляты, что мы все – навеки жертвы Крови. Так многие смертные считают себя навеки виновными жертвами Первородного Греха. Я думал, мы не достойны торжественных церемоний. Не верил в ту маленькую общину, что Арман старался спасти из тех жутких ночей, когда он создал близ берегов Флориды Ночной остров и надеялся собрать там нас всех.

Что ж, теперь я увидел во всем этом смысл. Увидел великие достоинства подобного союза для всех – древних и юных.

Еще до свершившейся со мной перемены я чуть не умирал от усталости, и теперь, как бы взволнован и возбужден ни был (а слова эти слабо передают все то, что я чувствовал), – все равно изнемогал от усталости. Мне отчаянно требовалось побыть одному. Точнее – наедине с Амелем.

Однако прежде чем идти спать, вернуться во французскую библиотеку, я счел необходимым, чтобы мы все снова собрались в бальном зале наверху, снова уселись за длинным позолоченным столом, который так и остался стоять там со времени нашей первой встречи.

Бессмертные обитатели дома, все до единого, не сводили с меня глаз, стараясь понять, как именно Амель влияет и воздействует на меня. Я прекрасно понимал, что происходит, а потому без колебаний решил провести с ними чуть больше времени и дать им удовлетворить любопытство.

Мы вернулись к длинному золоченому столу и расставленным вокруг креслам. Я, как и прежде, занял место во главе. Роуз с Виктором держались у стенки, вместе с вампирами, которых привели сюда Ноткер и Сиврейн, теми самыми, которых я хотел получше узнать до отъезда.

Не знаю уж, что испытывали Акаша и Мекаре в качестве носителей Источника. Для меня же присутствие во мне Амеля многократно усилило и расширило все чувства, придало новой, неизмеримой энергии. Я обвел присутствующих новым, поразительно живым взором – и по-новому увидел их всех вместе и каждого по отдельности.

– Пожалуй, обряд передачи Виктору и Роуз Темного Дара следует проводить именно здесь, в зале, – промолвил я. – Надо разобрать столики и снова расставить их вдоль стен. И принести сюда как можно больше цветов из манхэттенских магазинов. Помощники Армана из числа смертных вполне успеют заняться этим днем. – Арман немедленно согласился. – Кроме того, я считаю, что сам зал на время обряда надо предоставить исключительно Роуз с Виктором и Пандоре с Мариусом, а остальные тем временем пусть ждут в других помещениях.

Никто не возражал.

– По завершении же обряда можно будет по очереди приглашать и всех остальных. Пусть они тоже поделятся с обращенными своей древней кровью. Грегори, Сиврейн и Сет – вы, полагаю, согласитесь. А вы, Мариус и Пандора, с радостью одобрите. Вы же, Виктор и Роуз, счастливы будете принять этот дар. Потом и я поделюсь с вами моей кровью.

Согласный рокот.

– Потом пусть Мариус с Пандорой возьмут новообращенных вниз, в сад, – продолжал я, – на время физической смерти и сопутствующих ей страданий. Когда же все кончится, пусть они облачатся в новые одежды и вернутся в дом уже перерожденными. А после вы, Мариус и Пандора, поведете ваших отпрысков на их первую охоту.

Мои слова снова были встречены с энтузиазмом и одобрением.

Рошаманд попросил позволения тоже что-то сказать.

Я дал ему слово.

После того как он приставил обратно отрубленную руку, она, как я и не сомневался, отлично прижилась и работала без малейших проблем. Облаченный в прекрасно сшитый серый кожаный пиджак и светло-серый джемпер, он выглядел просто красавчиком: шикарный, элегантный и обворожительный. Как будто вовсе не он зарубил великую Маарет, а потом похитил моего сына и угрожал убить его, если мы не согласимся на его, Рошаманда, требования.

– Я пойму, если все присутствующие решат, что я здесь уместен лишь в роли смиренного пленника, – промолвил он. – Но я бы охотно дал молодой чете свою кровь – если они согласятся ее принять. Возможно, я сумею тем хоть отчасти искупить свою вину.

Виктор и Роуз посмотрели на меня, выжидая моей реакции. Я устремил пристальный испытующий взгляд на Рошаманда и Бенедикта. Первый оставался под этим долгим взором ошеломляюще невозмутим, второй же откровенно страдал. Наконец я дал согласие и на это – если Мариус с Пандорой не станут возражать, а Виктор с Роуз пожелают принять его дар.

Честно говоря, мне самому не верилось, что я это делаю – но ведь теперь у руля стоял Принц, а Принца-Паршивца больше не существовало.

Так сказать, предложение принято.

– Я от всего сердца сожалею, – продолжал Рошаманд с поразительным хладнокровием. – Воистину, за всю свою долгую жизнь среди бессмертных я никогда не искал ссоры даже с теми, с кем мне и хотелось бы поссориться. Я крайне сожалею. Я даже не стал спасать своих отпрысков от Детей Сатаны, чтобы ни с кем не воевать. Прошу наше племя простить меня и принять в свои ряды.

Бенджи вперил в него яростный взгляд сощуренных черных глаз. Арман смотрел на меня, приподняв брови, а Джесси холодно разглядывала Рошаманда, сложив руки на груди. Выражение лица Дэвида прочитать я не мог, но и так знал, о чем он думает.

Как нам поступить с этим вампиром, если мы откажемся принять его в племя? И какую опасность представляет он для нас?

Насколько мог судить я – никакой. Вот если его не принять, тогда да, может стать опасным, особенно если все остальные станут относиться к нему как объявленному вне закона – как то было в древности с врагами диктатора Суллы, становившимися законной добычей для любого законопослушного римлянина. А я не Сулла.

Я тихо прислушивался к голосу Амеля, мне страшно хотелось узнать его мнение. Столь многое изменилось меж нами, что теперь для меня он не был даже призраком старого Голоса. Но если я недооценивал всю полноту происходящего, то хотел получить хоть намек.

И вот в тишине я различил его слабый шепот:

– Я использовал его. Не следует ли нам благодарить судьбу за то, что он потерпел поражение?

– Хорошо же, – произнес я и повернулся к Рошаманду: – Твои извинения приняты. Теперь ты один из нас. Я не вижу в тебе угрозы ни для кого из собравшихся здесь. Кто не согласен со мной? Говорите сейчас или же умолкните навсегда.

Никто не проронил ни слова.

В глазах величественной рыжеволосой Алессандры стояли слезы.

Рошаманд кивнул и сел на прежнее место. Возможно, мне просто померещилось, но Эверар вроде бы бросил на меня быстрый пронзительный взгляд и чуть заметно помотал головой.

Бенедикт сидел со все столь же сконфуженным и растерянным видом, так что следующую свою реплику я обратил прямо к нему:

– Ты тоже теперь в ладу со всем. Что бы ты ни натворил, что бы ни толкнуло тебя на это – теперь все забыто.

Но я знал, что слова мои не утешили его. Он много лет еще будет терзаться угрызениями совести.

Было уже почти четыре утра. Два часа до рассвета.

Я молча стоял во главе стола, чувствуя на себе все столь же испытующие и пристальные взгляды собравшихся, особенно же – Фарида и Сета, хоть я и сам не понимал, почему именно их.