Ощупывая слона. Заметки по истории русского Интернета

1. Эскорт и участие в порно- и эротической видео-и фотосъемке.

2. Секретарша. Знаю компьютер и основы бухгалтерии. Могу спать с вами и вашими клиентами или только с вами, приходить на работу в любой одежде, хоть совсем голая.

3. Веб-дизайнер.

При этом первые два пункта были описаны куда подробней (куда-то, кажется, были даже засунуты описания сексуальных предпочтений), чем у меня, и лаконичный третий от этого приобретал особое очарование.

Как и во многих подобных случаях, нельзя до конца быть уверенным, что Николь не является виртуальным персонажем (скажем, сфотографировали какую-то произвольную девушку, текст написал мужчина, а все в целом представляет собой что-то вроде порносайта).

Даже просьба о работе не до конца убеждает в подлинности: может, это просто работа сутенеров. Или — мужа девушки, живущего за счет ее доходов. Именно подобное мерцание и придает очарование этой странице и ей подобным. Читая порнорассказ или смотря порнофильм, любой знает, что «всего этого не было на самом деле». В данном случае такой уверенности нет — и это заставляет задуматься о грани между жизнью и порнографией. Николь сообщает о себе слишком много «лишнего» — и потому чисто эротический эффект размывается. Невольно начинаешь думать про ее духовную жизнь, психические проблемы и тип личности. Переживаешь, что на самом деле она несчастлива. (А почему она должна быть несчастна? А почему должна быть счастлива? Много вы счастливых людей видели? Особенно в сфере секс-услуг и веб-дизайна.) Иначе говоря, фантазия расходится не на шутку — и довольно быстро уходит от эротической проблематики.

Сайт девушки Николь был только первой вылазкой в мир персональных эротических страниц.

С тех пор я еще несколько раз просматривал сайты девушек, вывешивающих рассказы о своей интимной жизни и фотографии в нижнем белье и без него. В этой книге есть еще несколько историй из этой области — но безвременно сгинувшая девушка Николь остается не только первой, но, похоже, и лучшей. Николь, как ты там? Откликнись!

6. Окно в чужой мир

У Джека Лондона есть рассказ… Нет, не так. Начать надо бы с того, что меня давно волнует одна тема. Она — не на раз и не на два, но заявить ее можно и сегодня. Вкратце дело сводится вот к чему.

Много лет назад те, кому сейчас за тридцать, были маленькие и жили в Советском Союзе. Не самым первостепенным следствием этого являлось то, что вся современная развлекательная литература оставалась для нас неизвестной (не развлекательная тоже, но это отдельный разговор). Иными словами, в семидесятые мы читали фантастику пятидесятых — если вообще не довоенную. А в начальной школе — масскульт начала века или даже конца прошлого. Детективов, например, фактически не было. Зато было множество всего, что напереводили в двадцатые — тридцатые. Отсюда тема связи времен, мостика, перекинувшегося от эпохи декаданса к семидесятым — восьмидесятым— девяностым.

Множество вещей, ставших «модными» в девяностые, уходят корнями в книжки, которые мы читали в детстве. Мы — это, скажем, Пелевин, Вербицкий, Эпштейн и я… Довольно разные люди сегодня, но книжки, я подозреваю, читали одни и те же. Скажем, из Герберта Уэллса, Александра Грина или Джека Лондона можно было извлечь первые представления о психоделии, анархизме, терроризме, конспирологии и прочих разных вещах. В другой раз я, может быть, заведу раздел «Листая старые страницы», где и буду комментировать наиболее интересные случаи прорастания книг, написанных почти сто лет назад, в культурную реальность девяностых, — но пока, дабы не перегружать «НасНет» ностальгическими мотивами, воздержусь.

После этого предисловия вернусь к Джеку Лондону. Как и другие перечисленные выше авторы, он был куда многограннее десятка хрестоматийных рассказов про «зов предков», «жажду жизни» и «Смока и Малыша». Один из наиболее запомнившихся мне текстов назывался «Тропой ложных солнц» — он начинался с того, что двое героев рассматривали иллюстрированный журнал. Один из них говорил, что всего этого не понимает:

— Вот, мол, два человека. Один выстрелил в другого, а тот падает. Кто хороший, кто плохой? Почему стрелял? К чему это вообще все?

Второй, рассказчик, ему объяснил, что картина — это как вид в окне. Идешь вечером и заглядываешь в окно. Видишь картинку: ребенок в кроватке, заплаканная женщина, врач в дверях — и что-то понимаешь. Ты не знаешь, чем болен ребенок, не знаешь, кто эта женщина, — но понимаешь, что они чувствуют. Растроганный собеседник в ответ рассказывает историю из своей жизни, которая как раз и есть картина без начала и конца (она-то и называется «Тропой ложных солнц»).

Но меня сейчас интересует метафора окна. Вряд ли благодаря Биллу Гейтсу слово это оказалось тесно связано с компьютерами. Монитор — наше окно в мир (опять же есть тема «окна как зеркала», но я не буду отвлекаться). И открываемые в нем «окна» — уже окна второго порядка. Но тем не менее не приходится удивляться, что, пойдя по какой-то ссылке, внезапно чувствуешь себя как раз этим самым… подглядевшим в окно. Нечто без начала и конца, но с ощутимым впечатлением.

Последний раз я испытал это чувство, когда зашел по ссылке, присланной мне коллегой по «РЖ» Ильей Овчинниковым.

Вот она: http://litera.ru/poezdki/.

Первый абзац сразу вносит ясность:

Дорогие друзья — учителя, ученики и выпускники гимназии № 1567, а также все остальные! На этом сайте размещается все, что имеет отношение к истории наших славных поездок — как прошлых, так и будущих: описания, воспоминания, дневники, фотографии и тому подобное.

Понятно, что все перечисленное — вещи не так чтобы интимные, но предназначенные для узкого круга. Дневники, описания, воспоминания… Некое «в поисках утраченного времени», предпринятое без прустовской дотошности и таланта, скорее, в расчете на тех, кто может вспомнить то же самое — или напомнить забытое.

Вот, скажем, из описания путешествия в Италию в марте 1991 года:

Понятно, что желательно хотя бы представлять, как выглядели в десятом классе Юля Л. и Ася Б.-О. (родственница известного художника и Бонч-Бруевича?) — может, они были пухленькие с толстенными ногами, а может, напротив, худощавые, с длинными и красивыми. Может, Артур Клява был завзятым Дон Жуаном, а может — скромным мальчиком, который впервые поцеловался в двадцать лет? Может, он был в одну из них влюблен? А может — в обеих? Может, влюблен был рассказчик? Ну и так далее…

Подобные вопросы обычно возникают при чтении исторических документов (типа тех, что хранятся в архивах в разделе «неизвестные пишут неизвестным»). Интернет присваивает статус подобного документа любому напечатанному в Сети воспоминанию — и от этого события личной жизни еще быстрее становятся историей, потому что история начинается, когда твои личные документы читают посторонние люди.

Ощущение, описанное выше — подглядывание в окно за незнакомыми людьми, — было бы еще сильнее, если бы люди были совсем незнакомые. Так, я хотя бы знаю Овчинникова или его учителя Э. Безносова (одного из первых публикаторов Бродского в России), а попади я на аналогичные записки учеников какой-нибудь владивостокской гимназии? Ну, прибережем это для другого случая… Читатели могут присылать мне ссылки на подобного рода архивы — школьные тексты, воспоминания, фотографии (один из самых известных проектов подобного рода принадлежит Вербицкому, про другой — зеленоградский — я уже как-то говорил).

Иногда, впрочем, посещает мысль: мир так мал, что не будет такого ресурса, где не обнаружились бы знакомые. Так, завершая чтение «Наших поездок», я наткнулся на чудесный абзац: