Алпамыш

Обогнать друг друга яростно стремясь,

Злобно на скаку лягаясь и грызясь.

Считая, что срок возвращения Караджана прошел, забеспокоился Алпамыш, приуныл. Вышел он на высокий холм и в подзорную трубу степь оглядывает. Видит он — скачут два коня, друг у друга дорогу оспаривая. Узнает он в одном из них Кокдонана. А Байчибара, который белой пеной и желтой пылью покрылся и казался гнедым, не узнал Алпамыш. «И коня своего, и невесты своей, и страны своей родной лишился!» — подумал Алпамыш — и свалился без чувств. Увидела это Барчин, подбежал к нему, положила его голову к себе на колени и так говорит:

— Отчего без чувств упал, мой милый, в прах?

Слезы почему у милого в глазах?

Что с тобою, мой могущественный шах?

Пери соблазнила иль недобрый дух?

Только ты упал и стал и нем и глух,

Белый свет дневной в моих очах потух.

Сокол ты конгратский, сокол ясный мой,

Хоть бы ты беды не ведал никакой,

Дорогого дяди отпрыск дорогой!

В чем причина горя твоего, ой-бой!.. —

Алпамыш вздохнул, глаза свои открыл,

На Барчин взглянул и так заговорил:

— Сердцу ль моему Барчин не дорога?

Знал я, что твое условие — байга.

За меня скакать поехал Караджан,

Не погиб ли друг мой от руки врага?

Если же мой друг Караджанбек погиб,

Значит — и мой верный конь навек погиб!

Если с Караджаном и с конем беда

И калмык в байге взял первенство — тогда

Право на тебя возьмет он от суда.

^[25]

Если он придет, что сможешь ты сказать?

Стать его женой как сможешь отказать?

Не пойдешь добром — он может силой взять.

Как аркан такого горя развязать?!

Как же с калмык

о

м Барчин-бедняжке жить?

Мне-то как с таким позором тяжким жить?

Для чего тогда мне жизнью дорожить?

Лучше б самому мне голову сложить!

У себя в стране я важный бек, сардар, —

Здесь, в чужом краю, меня постиг удар.

Горя и стыда чем угашу пожар,

Если он погиб, мой конь, мой Байчибар?

Если я его разыскивать пойду,

Я свою погибель в странствии найду;

Здесь оставшись, тоже попаду в беду, —

Я ведь безоружен и лишен коня.

Если калмык

и

придут — найдут меня,

На какие муки обрекут меня!

Все они с оружьем, на лихих конях,

Луки за плечами и мечи в руках, —

Сразу же меня убьют, затопчут в прах —

И моя застынет кровь на их мечах!

Если ж не убьют, то силой увезут,

От моей кудрявой, милой, увезут,

Свяжут, как овцу, и в рабство продадут.

Э, увяли все мои надежды тут!

Барчин-аим между тем взяла подзорную трубу Алпамыша и, глядя на приближающихся коней, такое слово говорит:

— Курухайт, Чибар, конь моего тюри!

Веселей скачи, не отставай, смотри!

Для тебя яйлой высокогорной будь

Белая моя девическая грудь!

Волосы мои на щетку отдаю,

Чтобы чистить шерстку мягкую твою;

Конюхом твоим я стану навсегда,

Если ты вернешься невредим сюда!

Конь алмазноногий, первым доскачи,

Снежные холмы грудей моих топчи,

Только с милым другом нас не разлучи!

На Барчин-аим, бедняжку, посмотри, —

Курухайт, Чибар, конь моего тюри!

Сердца моего кибитка так чиста,

Все еще пока не убрана, пуста.

Пусть же не сгорит, пока не обжита,

Сердца моего девичьего юрта!

Телом и лицом подобная цветку,

Горя я не знала на своем веку,

Неужель достанусь в жены калмыку?

Так уйми, Чибар, мой безутешный плач!

На тебя тумар надела Калдыргач,

Чтобы ты не ведал в скачке неудач.

Пестовал тебя и холил Байбури, —

Курухайт, Чибар, конь моего тюри!..

На холме стоит Барчин и смотрит вдаль.

Жалко Алпамыша и себя ей жаль.

Нетерпенье жжет, гнетет ее печаль.

Что ей даст байга, что ей судьба сулит?

Барчин-ай в трубу все пристальней глядит,

Видит — степь вдали как будто бы дымит, —

Но не дым в степи, а пыль вдали пылит.

Сердце Барчин-гуль тоска сильней щемит…

Кони, кони мчатся! Все ясней, видней!

Можно и отдельных различить коней!

Вот и Байчибар, и, рукавом маша, «Курухайт!» —

кричит Барчин, едва дыша.

До ушей Чибара долетел призыв.

Гриву распустив и уши навострив,

Голову на нежный голос повернув,

Он вперед рванулся, повод натянув,

Так что крепкий повод разорвался вмиг:

Второпях, как видно, Караджан-калмык

Коротко чрезмерно повод подвязал,

Сам о том забыл, — да вот и оплошал!