Гэсэр

В золотой, боевой барабан,

Свой полночный народ созвал,

И в серебряный барабан

Он забил, потрясая дол,

Чтобы южный народ пришел.

Три вождя трех племен земли

Племена свои привели

К перевалу горы Сумбэр.

Увидали они: вдали,

Там, где север суров и сер,

Над вершинами острых скал

Звонкий жаворонок трепетал,

Совершая свое паренье

В переливчатом оперенье.

«Если б жаворонка поймать

И спустить на землю живым,

Пролилась бы на нас благодать,

Засияло бы счастьем земным

Племенам трех тубинских стран!»

Так воскликнул нойон Саргал,

Но коварный Хара-Зутан,

Усмехнувшись злобно, сказал:

«Не хватает силенок вам, что ли,

Птицу-жаворонка поймать

Ради вашей счастливой доли?»

Достает он стрелу Хангая

И, сначала ее пропуская

Меж ногами хромого пса,—

Перед тем, как метнуть в небеса,

Чтоб достигла заветной цели,—

Он стрелой коснулся постели

Черноликой бездетной вдовы,

Заклинаньем стрелу заклиная.

И взметнулась, и в глубь синевы

Устремилась стрела стальная.

И, стрелою завороженной

Так предательски пораженный,

С неба жаворонок слетел,

На земной опустился предел.

И увидели все нежданно

Дочь-царевну Наран-Дулана,

Ту, что Солнцем на свет рождена,

И увидели все, что она —

Украшенье стран и племен,

Та царевна Наран-Гохон.

Молвил слово Саргал-нойон:

«Возвестил мне мой вещий сон:

Хоть светла и прекрасна царевна,

Хоть мила и близка нам душевно,

Ради счастья стран и племен

Надо сделать ее одноокой,

Надо сделать ее однорукой,

Надо сделать ее хромой,

Надо сделать ее женой

Сэнгэлэна, старца-нойона.

Надо быстро и потаенно

Поселить их в лачуге нищей,

Превратить царевну в старуху,

Пусть пасут корову-чернуху,

Молоко пусть им будет пищей,

Что заквашено в старом котле!

Счастья нам не видать на земле

И веселья в дому человечьем,

Если мы этих двух стариков

Не прогоним, не искалечим!»

Был ответ Сэнгэлэна таков:

«Не могу, не найду в себе силы

Изуродовать облик милый,

Искалечить Наран-Гохон!»

Черной злобою обозлен,

Никого на земле не любя,

Восклицает Хара-Зутан:

«Это я возьму на себя!»

И жестокая сталь заблистала,

И тогда однорукою стала,

Одноокой и хромоногой,

Горемыкой старой, убогой

Дочка Солнца, Наран-Гохон,

Что была мечтою племен,

Благодатью солнечноликой!

Сэнгэлэна с той горемыкой

Сочетали и сразу прогнали,

И они побрели в печали.

Дочь Солнца становится земной матерью Гэсэра

У старухи и старика

Нет мальчишки-озорника,

Чтоб его на коленях качать,

Чтоб ласкать, — нет у них потомка,

Нет собаки, чтоб лаяла громко,

Нет овец, чтоб землю топтать.

Возле жалкой своей стоянки,

Где безлюдье, ветер и холод,

Черемшой утоляют голод

И выкапывают саранки.

От небесной отчизны вдали

Дни земные текли и текли

В том краю, где безлюдно и глухо.

Много ль, мало ль прошло недель,

Просыпается как-то старуха,

Перетряхивает постель:

Показалось ей, что колышется

И волнуется одеяло,

Что ей голос младенца слышится!

И царевна Наран-Гохон

Вновь красивой и юной стала.

У нее, у жены старика,

Исцелились нога и рука,

Стало, зрячее, видеть далёко

Сталью выколотое око.

В удивленье, в счастливом испуге

Выбегает она из лачуги,

Видит дочь небесной страны: