Еле заметно, слегка, на правый висок
Хонгор серебряный шлем надвинул потом,
И рукава назад он откинул потом,
И по рядам удивленья гул пробежал:
Он, словно с вызовом, к белым ладоням прижал
Пальцы, исполненные десяти даров.
Смотрит народ, изумление поборов, —
Гордой горой стоит он у всех на виду!
И развевались, пленяя девичьи сердца,
Ханшей подстриженные в минувшем году,
Ханшей подправленные в текущем году,
Иссиня-черные волосы храбреца.
Темная шея с круглой башней сходна
И возвышается над необъятным хребтом,
Сильным и твердым, что крепостная стена, —
Мог бы верблюд холощеный резвиться на нем.
Серьги жемчужные несказанной красы
Переливались, прельщали игрою своей
И трепетали, подобно каплям росы,
У богатырских ушей, позади челюстей.
Грозен был черный прищур холодных очей.
Щеки горели, крови быка горячей.
Как ледяная скала, белело чело.
На самородное похожий стекло,
Беркутовый сидел между скулами нос.
Воин, которому в первый раз довелось
Хонгра увидеть, был бы весьма поражен!
А богатырские бедра одарены
Силою ста двадцати шулмусовых жен,
И двадцатисаженной они ширины.
Плечи могучие мощью орлиной сильны,
И сорокасаженной они ширины.
Тонкой была середина стана его!
Сказывают, всегда колыхалась слегка
Верхняя половина стана его…
«Верно, мы видим сейчас великана того,
Что именуется красным солнцем землиц» —
Так рассуждали бойцы, смотря издали.
Многие воины были там хороши,
А наглядеться на Хонгра они не могли!
Хонгор направился в сторону араши,
В ней обитал отшельник — лама Галдан.
Молча семь тысяч раз обошел великан
Келью святого, счастливого миром своим,
Несколько тысяч раз поклонился он.
Благословил его лама очиром своим.
Хонгор, покачиваясь, как сандаловый ствол,
Что в одиночестве рос, песком окружен, —
По направлению к Джангровой ставке пошел,
И загудели, завидев его издали,
Самые славные барсы вечной земли.
Хонгор вошел, сбросив занавес у дверей
И придавив отборнейших богатырей,
Перед владыкой-нойоном Хонгор предстал
И со счастливой поздравил Цаган Сарой.
Также поздравил он ханшу Ага Шавдал
С выходом из холодов, с весенней порой.
Сел он среди великанов нойона Богдо,
Слева, у самого выступа трона Богдо,
И положил на подушку великий смельчак
Свой, наковальне подобный, тяжкий шишак.
И подозвал молодого Хонгра к себе
Снами своими прославленный хан Гюмбе —
Необозримых владений могучий хан,
Роя людских сновидений могучий хан!
Хонгра себе на колени могучий хан
Тут посадил и поцеловал в щеку,
Молвил Гюмбе такие слова смельчаку:
«Силой своей остановишь, внушая страх,
Ста государств нападение, Хонгор мой!
Силой своей ты способен повергнуть в прах
Четверти мира владения, Хонгор мой!
Сила великой Бумбы родной — Хонгор мой!
Солнце, горящее над страной, — Хонгор мой!
Славишься всюду приветом и лаской ты!
Сделался стран многочисленных сказкой ты!
К вам обращаюсь, Джангар, великий нойон!
Истинной мудростью Хонгор ваш наделен.
Родине предан он, — сила в этом его,
Надо прислушиваться к советам его».
Хонгор опять уселся у трона Богдо,
Слева, среди силачей нойона Богдо.
Кто ж они, с левой сидящие стороны,
Избранные, нетленной Бумбы сыны?
Это — несметных владений могучий хан,
Роя людских сновидений могучий хан,
С нами своими прославленный хан Гюмбе.
Силой прославленный, непобедимый в борьбе,
Высится Хонгор следующим за Гюмбе.
Далее восседает Хавтин Энге Бий,
Ловкостью знаменит исполин Энге Бий,
Так вот, один за другим, до самых дверей
Высятся слева семнадцать богатырей.
Кто же из самых отборных справа сидит?
Мудрый Алтан Цеджи величаво сидит.
Он — ясновидец, прославленный в мире земном,
Тайну грядущего ясным провидит умом.
Следующим хан Мунхаль сидит за Цеджи.
Слух о Мунхале страны перешел рубежи.
Славен находчивостью сын Кюлика — Мунхаль.
В трудных делах — советчик великий Мунхаль.
Рядом с Мунхалем сидит криволобый Мангна,
Целое войско сразить не могло бы Мангна.
Сыном приходится хану Босуду Мангна,
Силой чудесной прославлен повсюду Мангна.
Далее Савар среди полукруга сидит —
Тяжелорукий сын Маджиг Туга сидит.
Савар уже не в одном прославил бою
Всесокрушающую секиру свою,
Славен могуществом он в нетленном краю.
Так вот, один за другим, до самых дверей
Высятся справа семнадцать богатырей.
Так восседали герои в ставке вождя,
До двадцати тюменов числом доходя.
В самой средине сидел повелитель их,
Джангар-нойон, государства правитель их.
Благоуханье от шеи Джангра неслось.
Шло благовонье от Джангровых черных волос.
Был он воистину, Джангар Богдо, велик!
Ярко на лбу загорался Майдера лик,
Темя распространяло сиянье Зунквы,
А несравненная маковка головы
Распространяла сиянье Очир-Вани…
Так восседал исполненный счастья нойон,
Счастья, каким полны только дети одни!
Слева нойона, пленительного, как сон,
Выше левого полукруга Богдо,
Этой страны восседала чиндамани —
Месяцеликая супруга Богдо.
Дочь именитого Зандан-хана [10] она,
И, точно лотос, благоуханна она,
В шелковые одетые шивырлыки,
Так ее две тяжелых косы велики,
Что, если взяли бы даже под мышки их,
То все равно оставались бы лишки их!
Стан ее гибкий затянут был, говорят,
В шелковый, пышный терлек; богатый халат
Был у нее на плечах и звался Нармой,
Белый убор головной сверкал бахромой,
Блеском своим озарявший лопатки ее.
В круглое зеркало шеи гладкой ее
Как бы гляделись чудесные серьги ее,
Четверти мира известные серьги ее,
В целую тысячу кибиток ценой!
Солнечный блеск излучался ханской женой.
Светом таким сиял владычицы взор,
Что вышивали при нем тончайший узор,
Так он сиял, что мог бы табунщик при нем
За табуном следить и во мраке ночном.
Море народа взглянуть на ханшу текло,
Нежную, как луны золотое стекло.
Сорок зубов, как сорок блестят жемчугов.
Белые пальцы белей хангайских снегов.
Ласточкиным крылом изогнулась бровь.
Губы такие красные, что сперва
Чудилось: вот-вот капнет горячая кровь.
Паве прекрасной такая к лицу голова!
Данные свыше, были заметны для всех
Восемьдесят способностей ханской жены.
Сладок был голос ее, и нежен был смех.
И восседавшие у широких дверей
Так рассуждали, нойоншей восхищены,
Шумные полчища желтых богатырей:
«Наш господин с прекрасной нойоншей своей
Ныне владыки многих земель и морей.
Ныне власти не знают пределов они,
Но повелителями державы святой,
Благословенной народом славной четой
Сделались вследствие наших йорелов они!»
Между собою герои шептались так:
Эта чета любому была дорога…
Вот показался главный дворцовый дарга.
Тридцать и пять жеребцов он в арбу запряг,
Толстыми бочками он уставил арбу.
Выехал к берегу быстрой, бурной реки,
Чтобы набрать арзы и начать гульбу.
Там, где текли потоки одной араки,
Перегонять их в арзу давал он приказ,
И перегонкой этой заведовал он,
Бочки легко наполнялись арзой, и не раз
Браги хмельной из каждой отведывал он.
Вот, золотые затычки заткнув наугад,
Он к бумбулве нойона поехал назад,
Ехал дарга — всю дорогу был под хмельком,
Поймы, луга — в глазах проносились мельком.
Так он подъехал к башне владыки страны,
Разом к тележке бросились беков сыны,
И подхватили бочонки и понесли
К башне, где ждали барсы нетленной земли.
Было немало носильщиков-богатырей,
Дальше порога все ж донести не смогли
Бочки с питьем: тяжела хмельная арза!
Остановились богатыри у дверей,
Глядя в недоуменье друг другу в глаза:
У силачей, оказалось, силы и нет!
Но в это время к беднягам направил шаг
Воин, достигший пятнадцати шумных лет.
Это — Санал, прославленный в ханстве смельчак.
И наковальне подобный крепкий шишак
Быстро надвинул Санал на правый висок,
Поднял бочонок, что был широк и высок,
И, рассмеявшись, в башню понес его.
Даже коленом не поддержав его,
Сразу понес к властелину держав его.
Началось грозных богатырей торжество.
Тут виночерпий, Менген Герел — исполин,
В бочку с арзой опустил огромный кувшин.
Чаши певцов наполнил он в первый черед.
Звались певцы, услаждавшие свой народ:
Звонкий, семигодовалый Дуун Герел,
Блеск серебра в песнопеньях его горел.
Нежный, пятигодовалый Тангсан Герел,
Каждый напев его жаром любви горел.
Круглые исполинские чаши певцов
Восемьдесят не могло бы поднять бойцов,
Но сладкопевцы чаши свои без труда
Только двумя перстами держали всегда!
Первое слово песни хвалебной воздав
Джангру, владыке семидесяти держав,
Дети проделали песенных пять кругов.
И, когда, как плоды, покрылись росой
Жаркие, желтые лбы хмельных смельчаков,
Жажду свою утолявших черной арзой,
Снова проделали песенных пять кругов.
Слева сидящих богатырей полукруг
Славу нойону и храбрым сынам воздал.
Справа сидящих богатырей полукруг
Честь Аранзалу и всем скакунам воздал.
Превознесли и ханшу-супругу бойцы,
Крепкую клятву дали друг другу бойцы:
«Жизни свои острию копья предадим,
Страсти свои державе родной посвятим;
Да отрешимся от зависти, от похвальбы,
От затаенной вражды, от измен, от алчбы;
Груди свои обнажим, и вынем сердца,
И за народ отдадим свою кровь до конца;
Верными Джангру, едиными будем вовек
И на земле будем жить, как один человек;
Да никогда богатырь не кинется вспять,
Вражью завидев неисчислимую рать!
И да не будет коня у него, чтоб не мог
Вихрем взлететь на самый высокий отрог;
Да никогда никому бы страшна не была
Сила железа, каленного добела;
И да не будет страшна никому никогда
Рассвирепевшего океана вода;
И да не сыщется никогда силача,
Что убоялся бы ледяного меча;
И да пребудем бойцами правдивыми мы,
И да пребудем всегда справедливыми мы;
Да не содеем поступка другому во вред,
Трех избежим чудовищ, трех страшных бед; [11]
Выполним клятву, чтоб совершенства достичь,
Высшего, светлого круга блаженства достичь!»
Так повторяли, полны отваги святой,
Заповеди великой присяги святой.
Так пировали семьдесят ханов Богдо
И тридцать пять стальных великанов Богдо.
От изобилья арзы и дыханья весны
Сваливались исполины в темные сны,
Спали тогда, не на ложах покоясь, они:
Друг Другу на ноги головы положив,
Образовали железный пояс они.
День засыпал, могучие веки смежив,
Благостный вечер уже по земле шагал.
Прекрасноликая ханша Ага Шавдал
Тысячеструнные в нежные руки свои
Гусли взяла о восьмидесяти ладах.
Желтые гусли собрали звуки свои,
И зазвенели на нижних семи ладах
Звонкие шастры — сказанья древней поры.
Славный владелец тысячезубой горы,
Самый прекрасный воин вселенной Мингйан,
Свет и краса державы нетленной — Мингйан
Следовал гуслям серебряным юных певцов,
На золотой дуде повторяя лады,
Словно ручьи, что сливаются с разных концов,
Пение гуслей с пеньем сливалось дуды.
Голосом, смешанным с пламенем и грозой,
Хонгор им подпевал, насытясь арзой.
Звонкий, семигодовалый Дуун Герел,
Нежный, пятигодовалый Тангсан Герел
Дюжины дивноголосых певцов во главе
Славили мир в своей золотой бумбулве.
Желтое солнце верхи деревьев зажгло,
Желтое солнце мира над миром взошло.
Джангар проснулся под пенье и говор тогда.
И быстроногий дебелый повар тогда
Сочные, жаркие блюда поднес ему.
Но равнодушен был властелин ко всему,
Ни к одному не притронулся блюду Богдо!
Этот нойон, прославленный всюду Богдо,
Видно, давал отстояться думам своим.
Всех поразил он видом угрюмым своим!
Так обратился к владыке Алтан Цеджи,
Мудрый провидец великий — Алтан Цеджи,
Правых бойцов возглавляющий полукруг:
«Джангар Богдо! Что с вами случилось вдруг?
Враг ополчился могучий на ваш народ?
Или большой предстоит и трудный поход?
Или предатель таит измену в тиши?
Так осчастливьте, Богдо, наградою нас,
С нами скорей поделитесь, радуя нас,
Мудрыми думами вашей белой души!»
Но властелина остался сомкнутый рот.
Храбрый Джилган тогда выступает вперед:
«О мой нойон, мой Джангар, мой брат, мой герой,
Выситесь вы над миром Сумеру-горой,
Сумеречны почему вы ныне, Богдо?
И почему в таком вы унынье, Богдо?
Может быть, месяцеликая ваша жена,
Дочь Зандан-хана, недугом поражена?
Будда свидетель: верные воины мы,
Будем ли, наконец, удостоены мы
Знать о причине вашей тревоги, нойон?»
Вновь ничего не ответил строгий нойон.
«Так и быть, повиновенье нарушу я,—
Молвил Джилган, — а продолжу, не струшу я!
Что доложу я вам, слушайте, не дыша,
И да пристыжена будет ваша душа. Джангар!
Хитрыми ханами Желтой реки
Некогда — помните — вызван был я на спор.
Суд оправдал меня клевете вопреки.
Был мне, Богдо, наградою ваш приговор:
„Выполню я тридцать три пожеланья твои,
И тридцать три я прощу злодеянья твои!“
Был бедняком — не просил я, как будто, у вас.
Был сиротой — не искал я приюта у вас.
С просьбой теперь обращаюсь к вам в первый раз:
Всех осчастливьте, Богдо, наградою нас,
С нами скорей поделитесь, радуя нас,
Мудрыми думами вашей белой души!»
Джангар Богдо ничего не ответил опять.
Крикнул тогда Джилган в напряженной тиши:
«Что же, ты славою вздумал всех запугать?
Так мы за Хонгром славным, великим пойдем!
Что же, ты вздумал всех красотой запугать?
Так за Мингйаном прекрасноликим пойдем!
Если ты силою вздумал всех запугать,—
Кто же сильнее Савра стального, скажи?
Если ты мудростью вздумал всех запугать,—
Кто же умнее провидца Алтана Цеджи?
Барсов таких немало на свете, как ты.
Все мы такие же ханские дети, как ты!» —
С этим горячий Джилган покинул вождя,
Вышел из башни, вслед за собой уводя
Семьдесят ханов и тридцать пять силачей.
Молвил великий нойон, не подняв очей:
«Рыжего моего приготовь, коневод!»
По луговой мураве скакун Аранзал
Бегал, играя, у холода чистых вод.
Там коневод недоуздком его привязал
К дереву, что сиротой росло вдалеке.
Так Аранзала на нежном красном песке
Три недели подряд коневод продержал…
Был, наконец, к походу готов Аранзал.
Если же спрошено будет теперь, из чего
Так заключаем? — Ответствуем: «Прежде всего
Жир, отложившийся на животе скакуна,
Был к пузырю мочевому подтянут сполна;
Стала, как заячья, мягкой и нежной спина;
Конь подтянулся от головы до хвоста;
Стала величественной головы красота;
Стала траве-неувяде подобна сейчас
Челка, достигшая зорких, прекрасных глаз;
В гладком крестце собрал красоту свою;
В круглых глазах собрал остроту свою;
В стройных ногах собрал быстроту свою;
Опередить быстролетных птиц он бы мог!
Ожеребить семьсот кобылиц он бы мог!»
Вот он оседлан уже по законам страны.
В блеске предстал Аранзал пред нойоном
страны,—
Вышел из башни своей в это время нойон.
Ногу вдевает в левое стремя нойон —
К небу подпрыгнул скакун с подъятым хвостом
И опустился на прежнее место потом,
Голову спрятал под грудь, понесся вперед.
Ловкого всадника — Джангра — страх не берет,
Джангар понесся, грозный, как целая рать.
Острая пика могла бы до неба достать.
Берегом Сладкого моря помчался нойон.
К башне могучего Хонгра подъехал он.
«Здесь ли ты, Хонгор?» Хонгор услышал тогда.
«Здесь!» — он ответил и к Джангру
вышел тогда.
Молвил Богдо: «Неведомо мне до поры,
Где же пролиться крови моей суждено!
Хонгор, не знаю на скате какой горы
Высохнуть горстке моих костей суждено!
Хонгор, не знаю, ада какого на дно
Быстрой душе моей опуститься дано!
Хонгор мой, управляй же нашей страной.
Хонгор мой, укрепляй же наш край родной!»
И распростился нойон, как будто навек
Бумбу покинул. Помчался во весь опор
И переправился через семьдесят рек,
Бывших ему неизвестными до сих пор;
Видит нойон: с Алтаном Цеджи во главе,
Справа сидевшие в золотой бумбулве,
Скачут семнадцать бойцов навстречу ему.
Старый Цеджи обратился с речью к нему:
«Остановитесь на миг, великий нойон!
Выслушайте меня, луноликий нойон!
Вздоха надменных уст вы пожалели мне,
Вот почему, во-первых, обижен я.
И подчиниться вы повелели мне
Хонгру, мне равному, — вами унижен я, —
Вот почему, во-вторых, обижен я.
В-третьих, — когда не нужна вам, в расцвете
дней,
Бумбы страна, то и я не нуждаюсь в ней!»
«Что ж, пребывайте в счастье», — владыка
сказал.
И поскакал восхода правей Аранзал.
Мчался куда — неизвестно, во весь опор,
Ветра быстрее был Аранзала бег.
И, переправившись через семьдесят рек,
Бывших ему неизвестными до сих пор,
Джангар увидел: с Гюзаном Гюмбе во главе,
Слева сидевшие в золотой бумбулве,
Скачут семнадцать бойцов навстречу ему.
Смелый Гюмбе обратился с речью к нему:
«Остановитесь на миг, великий нойон!
Выслушайте меня, луноликий нойон!
Вздоха надменных уст вы пожалели мне,—
Вот почему, во-первых, обижен я.
И подчиниться вы повелели мне
Хонгру, мне равному, — вами унижен я, —
Вот почему, во-вторых, обижен я,
В-третьих, — когда не нужна вам, в расцвете
дней,
Бумбы страна, то и я не нуждаюсь в ней!»
«В счастье пребудьте», — нойон отвечал тогда.
Перевалив через гору Гандиг-Алтай,
Он поскакал на восток, неизвестно куда —
Травки повыше, пониже пернатых стай.