Вольный народец

Когда Тиффани была маленькой и бывала у Бабули на пустоши, Гром и Молния нянчили ее, внимательно наблюдая, как она играет. И она так гордилась, когда Бабуля разрешала скомандовать собакам привести отару. Она бежала и взволнованно вскрикивала: «Ко мне!», «Туда!», «Пошел!», и, к ее счастью, собаки справлялись отлично.

Теперь Тиффани знала, что они отлично справились бы независимо от того, что она кричала. Бабуля сидела рядом, покуривая трубку, — к тому времени собаки уже могли читать ее мысли. Они всегда слушались только Бабулю Болит…

Через некоторое время гроза стихла, и остался только тихий шум дождя.

В какой-то момент Крысошлеп просочился в открытую дверь и запрыгнул на кровать. Он был большим и жирным, но невероятно гибким и пластичным.

Казалось, что он не шел, а тек. На любой достаточно плоской поверхности он постепенно расползался в большую лужу меха. Кот ненавидел Тиффани, но никогда не позволял личным пристрастиям помешать занять тепленькое местечко.

Она, должно быть, заснула, потому что проснулась, когда услышала голоса.

Они казались совсем близкими, но какими-то очень слабыми.

— Кривенс! Легко сказашь, «найди каргу», но как мы ее найдешь, мошь сказать? Все эти большухи одинаковые!

— Не-То-Чтоб-Мелкий Джорди, что рыбачил, сказашь, что то была большая, ну очень большая девчонка.

— Большая помощь, надо думашь! Они все тут большие, ну очень большие девки!

— Ты глядиш на нью-анссы! Все знашь, что карги носят острые шляпы!

— И как ты узнашь, кто из них карга, если они все спят, ну?

— Привет, — прошептала Тиффани.

Наступило молчание, прерываемое только дыханием ее сестер. Но Тиффани готова была поклясться, что это молчание людей, изо всех сил старающихся не шуметь.

Она наклонилась и посмотрела под кровать. Там ничего не было кроме ночного горшка.

Маленький человек в реке говорил точно так же, как эти.

Она откинулась назад в лунном свете, вслушиваясь до тех пор, пока уши не заболели.

Тогда она задумалась, на что же будет похожа школа для ведьм, и почему она ее еще не видела.

Она знала каждый дюйм земли в радиусе двух миль вокруг. Река ей нравилась больше всего, с ее заболоченными берегами, где полосатый остролист вспыхивал над водорослями и берегами, где гнездились зимородки.

Приблизительно в миле вверх по реке было гнездовье цапель, и ей нравилось подкрадываться к птицам, когда они прилетали сюда ловить рыбу в тростниках, потому что нет ничего более забавного, чем цапля, пытающаяся второпях взлететь.

Она медленно дрейфовала в сторону сна, думая о земле вокруг фермы.

Тиффани знала здесь все. Не было никаких секретных мест, о которых ей было бы неизвестно.

Но, может, были волшебные двери. Она бы сделала такие, если бы у нее была волшебная школа. Должны быть секретные проходы куда угодно, даже за сотни миль отсюда. Надо просто смотреть на секретную скалу, скажем, в лунном свете, — и появится волшебная дверь.

Но школа, ах, школа. Были бы уроки полетов на метле, и отличная остроконечная шляпа, и волшебные пиры, и много новых друзей.

— Ну что, дите спит?

— Айе, слышу, не шевелится.

Тиффани открыла глаза в темноте. У голосов под кроватью было небольшое эхо. Благодаря ночному горшку слышно было четко и ясно.

— Ладно, тогда лазишь из-под горшка.

Голоса удалялись через комнату. Уши Тиффани пытались повернуться, чтобы последовать за ними.

— Эй, глядишь, здесь этта — домовина! Со стулами и всяким прочим!

Они нашли кукольный домик, догадалась Тиффани.

Домик был довольно большой, сделанный мистером Блоком, плотником с фермы, когда самая старшая сестра Тиффани, у которой сейчас уже было двое своих малышей, была маленькой девочкой. Игрушка была не самым хрупким из творений. Мистер Блок не занимался тонкой работой. Но за прошедшие годы девочки украсили домик лоскутками и кое-какой грубой мебелью.

Судя по звукам, хозяева голосов думали, что это дворец.

— Эй, эй, эй, мы попаш прям в бледуар. Тут лежанка. Гляшь, подушки!

— Придержишь язык, мы ж не хотим, чтоб они проснулись!

— Кривенс! Да я тих, как мелкий лось! Ааргх! Здесь латники!

— Что значишь латники?

— Там в комнате Красные Рубахи!

Они нашли игрушечных солдатиков, подумала Тиффани, пытаясь не дышать громко.

Честно говоря, солдатикам было не место в кукольном домике, но Вентворт еще недостаточно подрос для них и, по привычке, невольно вспоминая детство, Тиффани устраивала чаепития для своих «кукол». Ну, хорошо, для того, что считалось куклами. Игрушки в доме должны были быть прочными, чтобы выжить без потерь и пройти через поколения, и далеко не всем это удавалось. В последний раз, когда Тиффани попыталась устроить вечеринку, гостями были тряпичная кукла без головы, два деревянных солдатика и три четверти плюшевого мишки.

Из домика донеслись глухие стуки и удары.

— А на-ка получи! Эй, приятель, твоя мамаша шьет? Тебя будет шить!

Ааргх! Твердый, зараза, как деревяшка!

— Кривенс! Здесь вааще трупак без главы.

— А что ты хошь — вон медведь. Чуют мои пятки, надо смывашься!

Тиффани казалось, что, хотя владельцы этих трех голосов и боролись с вещами, которые не могли сопротивляться, включая игрушечного мишку с одной ногой, борьба все еще не завершилась.

— Я его досташь! Я его досташь! Досташь! Геть тя в дышло!

— Кто-то цапнушь меня в ногу! Кто-то цапнушь меня в ногу!

— Давай сюда! Ах, редиска! [5] Два глаза — роскошь!

Тиффани почувствовала, что Крысошлеп пошевелился. Он мог быть толстым и ленивым, но мог и превратиться в молнию, когда прыгал на маленьких существ.

Девочка не могла позволить коту напасть на невидимых гостей… независимо от того, как плохо бы они не выражались.

Она громко кашлянула.

— Чо? — сказал голос из кукольного домика. — Разбудишь. Ах, ты, гетьски!

Снова повисло молчание, и Тиффани решила через некоторое время, что это было молчание людей, ставших невероятно тихими. Крысошлеп улегся спать дальше, иногда подергиваясь, потому что он продолжал кого-то потрошить в своих смачных кошачьих снах.

Тиффани подождала некоторое время, а затем встала с кровати и прокралась к двери, избегая двух скрипучих половиц. В темноте она сошла вниз, нашла в лунном свете стул, взяла книгу «Волшебных преданий» с полки Бабули, затем отперла замок на задней двери и вышла в теплую ночь середины лета. [6]

Вокруг стоял густой туман, но на небе было видно несколько звезд и сияла горбатая луна. Тиффани знала, что она горбатая, потому что прочитала в Ещегоднике, что «горб» — это то, на что похожа луна, чуть более полная, чем наполовину. Таким образом, она считала обязательным для себя обратить на это внимание окружающих. Например, она могла сказать: «Ах, я смотрю, луна очень горбатая сегодня…».

Возможно, это говорило о Тиффани больше, чем она хотела бы.

Напротив поднимающейся луны черной стеной стояли холмы, закрывая половину неба. Мгновение она искала свет фонаря Бабули Болит…

Бабуля никогда не теряла ягнят. Одним из первых воспоминаний Тиффани была проведенная однажды ее матерью ночь у замерзшего окна морозной ночью в начале весны, с миллионом сияющих звезд, вспыхивающих на вершинах гор и одной желтой звездой из созвездия Бабули Болит, выписывающей зигзаги в ночи.

Бабуля не легла бы спать, пока не нашла ягненка, какая бы не стояла погода…

Было только одно место, где кто-нибудь из большой семьи мог уединиться, и это была уборная. Она была трехместная, и это было место, куда шли, если хотели на некоторое время побыть в одиночестве. Там была свеча, и прошлогодний Ещегодник, висящий на веревке. Издатели знали своих читателей и печатали Ещегодник на мягкой тонкой бумаге.