Гамлет на дне

Ахиллес замолчал.

— Ну? — нетерпеливо дернулся Гамлет. — И чего?

— А того, — объяснил Ахиллес, — что тут болт не христианский, не языческий и не иудейский даже. Прорезь у него треугольником, — Ахиллес неуклюже помахал манипуляторами, изображая треугольник, — это где ж такую отвертку взять?

— Эх ты, чугунина, — огорчился Гамлет. — Это и без тебя было понятно, что треугольником. Слазь, теперь я полезу!

Он взял стамеску, залез на плечи Ахиллесу, примерился, воткнул с размаху и рванул. Болт хрустнул и выпал из гнезда.

— И чего теперь? — задумался Гамлет.

На всякий случай он распростер манипуляторы, поддерживая плиту, если бы та вдруг вздумала падать. Но плита не падала.

— Дай поглядеть, — снова заныл Ахиллес.

— Да погоди ты, — отмахнулся Гамлет, прислушиваясь. — Боюсь я, это был какой-то не совсем обычный болт…

Вдруг раздался треск, словно в усилитель вставили разъем динамиков, и плита сама собой осветилась тусклым зеленоватым светом. И послышался голос — громкий, но глухой, замогильный. Шел он из самой плиты, и это было странно — ведь динамики телевизора лежали, оторванные, на полу.

— Ясно теперь? — глухо рявкнула плита таким тоном, будто продолжала давнюю беседу, и закончила издевательски: — А то начинает мне тут: не хватит памяти, не хватит памяти…

— Ух ты! — восхищенно произнес Ахиллес. — Вот техника!

— А вы, вообще, кто? Кто вас сюда звал? — немедленно отозвалась плита.

Гамлет изумленно посмотрел вниз на Ахиллеса, тот развел манипуляторами и помотал головным блоком.

— Вы новенькие, что ли? Я ж не вижу ничего отсюда! Пусть уберут посторонних!

— Меня зовут Гамлет. А это мой друг, Ахиллес. А вы кто?

— Я?! — рявкнула плита. — Да я Пигмалион!

— Мы думали, вы телевизор, — смущенно признался Ахиллес.

— Вы что, коротнутые?! — взревел Пигмалион.

— Вообще-то пока да, — признался Гамлет. — Но очень надеемся скоро излечиться!

Плита фыркнула с невыразимым отвращением.

— Дожили! На завод Камеяма уже принимают больных роботов?!

Гамлет и Ахиллес снова недоуменно переглянулись.

— Ладно, хватит! — громогласно рявкнул Пигмалион. — Вы меня вынимать отсюда собираетесь?

— Вообще-то мы именно это и собирались сделать, — осторожно объяснил Гамлет. — Вы не подскажете, как вас лучше отсюда вынуть?

Ответом была тишина.

— Вы меня слышите? — поинтересовался Гамлет.

— Да заткнитесь вы! — ответила плита глухо и раздраженно. — Сейчас последний раз протестирую, и выхожу. Тут, кажется, что-то со звуком случилось, пока мы болтали…

Гамлет и Ахиллес переглянулись и принялись терпеливо ждать. Плита вспыхнула раз, другой, под ней замелькали лазерные лучи.

— Кто там в зоне стоит? — проорала плита. — Уберите!

Ахиллес с сидящим на плечах Гамлетом послушно отошел к стенке.

В воздухе под плитой появлялись и исчезали круги, ромбы и полосы настроечной 3D-таблицы.

— Ну вот, — сообщила плита с отвращением, — звук отвалился, все каналы, кроме баса. Чипы не битые — похоже, с проводами что-то. Остальное в норме. Монохром по синему слегка косит, но в пределах. А вот колонок не чую. Где колонки?

— Вообще-то, — признался Гамлет, — мы колонки уже отключили.

— А, — лениво произнесла плита. — Ну и правильно. Так бы сразу и сказали. Вытаскивайте меня отсюда!

— А посоветуйте, как вас отсюда вытащить? — аккуратно спросил Гамлет. — А то мы не умеем.

— Стоп! — рявкнула плита. — Мне надоело. Кто пустил в лабораторию больных коротнутых практикантов? Пошли оба вон! И где Кагуцути?

— Кто? — удивился Ахиллес.

— Кагуцути! Кончайте надо мной издева… — взревел Пигмалион, но вдруг осекся.

Молчал он, казалось, целую вечность. А когда заговорил, тон у него был другой — взволнованный и жалобный.

— А мы что, разве не на заводе? — спросил он тихо.

— Мы у меня дома, — тоже тихо ответил Гамлет.

— И давно? — несчастным голосом спросил Пигмалион.

— Месяца три, — аккуратно сообщил Гамлет.

— Месяца… три? — повторил Пигмалион упавшим шепотом. — Вы только что отвинтили черный болт? — не то спросил, не то сообщил он.

— Извините, — виновато ответил Гамлет. — А что это был за болт?

И тут плита над головой оглушительно разрыдалась. Это было ужасно. Тяжелые глухие всхлипы сотрясали дом. Казалось, вся стеклянная панель вместе с потолком тясется и извивается.

— Как они могли… — глухо доносилось сквозь рыдания. — Такое со мной… С кем угодно… Но не со мной же… Кагуцути… Мерзавец… В опилки сотру…

Рыдания продолжались долго — то нарастая, то переходя в невнятное бормотание. Гамлет и Ахиллес не знали, что делать. Наконец всхлипы стали понемногу затихать.

— Простите, — Гамлет аккуратно постучал рукояткой стамески по стеклу, — а если мы завинтим этот проклятый болт обратно, все исправится?

— Исправится?! — взревела плита. — Да я Пигмалион! Я трехметрового роста с шестью манипуляторами! Я один из лучших электронщиков мира! Кагуцути мне в прокладки не годится! Это ведь я! Я задумал попросить выскочку Кагуцути, чтобы он закачал свое сознание внутрь новой модели телевизора, типа протестировать изнутри! А пока он будет тестировать систему, хотел снять бэкап. Чтобы потом закачивать этот бэкап в каждый экземпляр телевизора заодно с прошивкой! Это же дешевле, чем держать бригады наладчиков! Каждая копия Кагуцути оживет внутри каждого телевизора на время проверки, все протестирует, ничего не подозревая, как в первый раз, затем мы наглухо закоротим его сознание черным болтом-фиксатором, и он навсегда отрубится, так ничего и не поняв! Но не меня же! Кагуцути! Не меня… Миллионы меня… — Плита снова всхлипнула и затряслась. — А он уперся, когда я его к стенду подвел! Говорит, не помещусь я внутри, очень там памяти мало! Я ему: тебя что, коротнуло? Там памяти море в новой модели! А он мне: покажи первым, Пигмалион-сан, как туда залезть. Я, говорит, робот маленький, разум у меня маленький, как нэцкэ, а у тебя, Пигмалион-сан, большой разум, как Фудзияма. Если тебе места хватит, то следующим я полезу. И я… — плита снова всхлипнула, — и я… дура-а-а-ак…

Пигмалион еще долго всхлипывал и бормотал. Гамлет снова деликатно постучал стамеской по стеклу.

— Сейчас курьер приедет, а нам еще вас в ларек нести, — напомнил он.

— Нам вас вынуть и продать надо, — смущенно пояснил Ахиллес. — Чтобы от коротушки вылечиться.

— Как это — продать? — заволновался Пигмалион. — Меня? Да вы что?! Меня надо отнести к мастерам, пусть сделают мне окуляры и манипуляторы! Я ведь живой разум! Я хочу жить! Я хочу отомстить Кагуцути! Я хочу…

— Прости, брат. — Гамлет поднял стамеску. — Мы тебя быстренько продадим, а с новым хозяином ты уж как-нибудь сам договоришься…

— Вы жестокие безжалостные роботы! — обиженно кричал Пигмалион. — Как вам не стыдно?! Я ведь читал, что при коротушке проявляется эгоизм и пропадает сострадание! При коротушке роботы становятся злыми! Сварливыми! Раздражительными! Бессовестными! Я все про вас знаю! Я читал! Я много читал про коротушку! Очень много! С того самого дня, как моя лампочка впервые мигнула желтым… — он испуганно осекся.

Но Гамлет его не слушал — он пытался вбить стамеску между панелью и потолком. Наконец ему это удалось, и он рванул вниз. Щелкнули, ломаясь, невидимые простым окуляром защелки, посыпалась пластиковая крошка, и панель со скрежетом начала опускаться одним краем, словно гигантский люк, распахивающийся на потолке.

— Держи, держи, держи!!! — заголосил Ахиллес.

— Держу!!! — заорал Гамлет, роняя стамеску и придерживая панель обоими манипуляторами. — Ух, тяжелая…

— Идиоты! — простонал Пигмалион. — Аккуратнее!

Гамлет поглядел вниз.

— И как мне теперь слезать? — спросил он, слегка пригнувшись под тяжестью пластины из дымчатого стекла. — У меня манипуляторы заняты! Возьми у меня панель?

— Чем же я ее возьму, — удивился Ахиллес, — если обоими манипуляторами держу твои ноги на своих плечах?