Похищение Елены

Фарух, не раздумывая, отбросил пустую корзину и, высоко подпрыгнув, успел мертвой хваткой схватить кувшин, прежде чем он упадет в пропасть. Но когда он приземлялся, под ногу ему попался небольшой, но совершенно тут не нужный камешек. Лодыжка его неловко подвернулась, он болезненно охнул, упал на бок, пересчитав ребрами все другие оказавшиеся под ним камни, перекатился несколько раз и внезапно обнаружил, что земля коварно и без предупреждения кончилась, а вниз теперь уже летит он сам вместе с кувшином.

Его последнее отчаянное «а-а-а-а-а-а…» быстро оборвалось, и до застывших от неожиданности свидетелей этой сцены донесся лишь слабый прощальный звон ударившейся о далекое скалистое дно котлована злосчастной посудины.

Заплатив гостевую подать стражникам у городских ворот, братья-чародеи быстро водрузились обратно на своих утомленных пыльных верблюдов, и караван тронулся дальше.

Коричневым шерстяным ручейком, пахнущим верблюжьим потом, пряностями и дорогой, караван плавно тек по узкому желобу между белесых, выгоревших на солнце глиняных дувалов, пока не влился в другой такой же усталый ручей, источавший амбре свежевыкрашенных тканей и дубленой кожи, а потом в третий, везущий заморские лекарственные травы и чай, в четвертый — с сандаловыми досками, в пятый — с сушеными фруктами и вяленой рыбой, в шестой, седьмой… И вся эта пахучая, ревущая, звенящая криками погонщиков и колокольцами сбруи река неторопливо и неотвратимо вливалась в распахнутые ворота огромного Западного караван-сарая, где их уже поджидали носильщики, повара, водоносы, цирюльники, купцы, воришки, сборщики налогов и прочая разномастная публика, всегда находимая в изобилии в любом городе вокруг таких мест.

Гагата и Иудава не ждал никто.

Поспешно спешившись и торопливо расплатившись с караван-баши, они закинули за плечи тощие дорожные мешки и без остатка растворились в гудящей и источающей ароматы ремесел и товаров толпе.

— Так где, ты говоришь, эта кофейня? — уже, наверное, в сотый раз за утро спросил Иудав брата.

Гагат раздраженно отмахнулся:

— Потерпи. Сейчас дойдем.

— А ты точно уверен, что это именно она?

— Я хорошо запомнил, не волнуйся.

— Ее хозяина точно звать Толстый Мансур?

— Точно.

— А про табличку ты ничего не напутал?

— Нет.

— И что написано на ней, ты помнишь?

— Да! — не выдержал наконец Гагат. — И можешь ты помолчать хоть пять минут, а? У меня от тебя уже голова раскалывается. В следующий раз лучше я буду стоять на страже, пока ты гадаешь.

— Если бы ты выбрал звезды или кости, мне не пришлось бы стоять на страже вообще!

— Если бы я послушал тебя и выбрал звезды или кости, мы бы сейчас были в каком-нибудь Шайтан-Бархане, а не в Аджафе, где мы в конце концов перехватим вора и получим то, что по праву принадлежит нам!

— Это еще неизвестно!

— Мозги не врут!

— Врут толкователи!

— Так что это ты хочешь сказать? Что я не умею… — Гагат остановился, упер руки в боки, набрал полную грудь воздуха и приготовился дохнуть пламенем.

Иудав закрыл голову руками, присел и…

— Что мы, кажется, пришли, брат. — Взгляд его уперся куда-то за спину Гагата. — Вон тот толстяк под навесом этой кофейни, с ведерной джезвой в руках… Его только что кто-то назвал Мансуром, если мне не послышалось. А вон и табличка: «Чисто не там, где метут, а там, где не сорят».

— Ха! Еще бы! Кто бы сомневался!

— Вообще-то лично я бы сформулировал эту надпись немного по-иному. Я бы ска…

— Я ПРО СВОЕ ГАДАНИЕ ГОВОРЮ!.. А не про эту дурацкую писульку!!!

— А-а-а… Ну так бы и объяснил…

— Объясняю. — И длинный кривой указательный палец Гагата с изъеденным зельями ногтем потыкался в грудь Иудава, не оставляя сомнений, в чей адрес эти объяснения предназначались. — Мы нашли ее. Сейчас зайдем туда, сядем и будем ждать хоть до вечера. Сегодня он обязательно должен появиться здесь, и от нас теперь ему так просто не уйти. — Немного успокоившись, Гагат препротивненько захихикал и гадостно потер ручки.

— А кого мы будем там изображать? Нашего брата в Аджафе, кажется, не слишком любят, — заосторожничал вдруг Иудав.

— С чего ты взял?

— Когда мы въезжали в город, я видел, что на городской стене у ворот были на пиках выставлены головы, и под ними надпись: «Смерть злым чародеям». А на нас уже прохожие нехорошо косятся почему-то.

— А разве мы злые? — искренне удивился Гагат. — Они не встречались с Ахурабаном Зловещим, Джамалем Коварным или Кровавым Хамзой! Или деканом Юсуфом Неспящим после контрольной!

Иудав с сомнением покачал головой:

— Я, например, после всей этой истории с вором и почти недельного пути по пустыне, ночевок во всяких клоповниках и костлявых спин этих мерзких верблюдов чувствую себя довольно-таки злым. Или даже, я бы сказал, изрядно злым. А точнее выражаясь, просто убийственно свирепым.

Гагат тут же прислушался к своим собственным ощущениям по этому поводу и обреченно вздохнул.

— Так кого, говоришь, мы будем изображать?

Иудав пожал плечами:

— Давай, дехкан. Дехкане — это самое простое. Любой может изобразить дехканина.

— А что надо делать? — настороженно нахмурился брат. — Только я сразу предупреждаю: я в сельском хозяйстве ничего не понимаю.

— А ничего понимать и не надо. Я один раз видел. Все, что дехкане делают, это говорят о кальянах, одалисках, верблюжьих бегах и играют в кости.

На лице старшего брата отразилось настороженное непонимание.

— А чем они тогда отличаются от нас?

— Кхм… Н-ну… Я думаю… По-моему… Ты знаешь…

— Понятно. О чем они еще могут говорить?

— Н-ну… Э-э-э…

— Соображай быстрее. На нас и впрямь начинают как-то неприятно поглядывать. Еще не хватало, чтобы пришлось устроить здесь шум раньше времени и спугнуть вора.

— Н-ну-у, — наконец решился Иудав. — Давай попробуем так…

Двое дехкан уже три часа сидели на мягких подушках в самой глубокой тени навеса кофейни толстого Мансура. Они потягивали самый лучший кофе из узорчатых серебряных чашек, покуривали ароматный кальян, изящно сплевывая на пол и стараясь попасть во фруктовые косточки, огрызки, мух или пробегающих собак, как это делали другие посетители, и неторопливо вели глубокомысленную беседу:

— …А как ты думаешь, Абу, виды на урожай урюка в этом году, по сравнению с прошлым, хороши будут или не очень?

— Озимые дыни дружно взошли, Али, значит, центнеров по восемь с гектара скосим через год, как пить дать.

— Главное, Абу, чтобы поставки твердых отходов жизнедеятельности крупного и мелкого рогатого скота проходили по согласованному графику.

— Твердых? Каких твер… А, твердых… Не волнуйся, Али, я уже закупил четыре ящика. На первые полгода должно хватить. Если расходовать экономно.

— М-да-а-а… Навоз нынче дорог…

Вокруг них непроизвольно, но быстро образовалось обширное пустое пространство, внутри которого беспрепятственно разгуливал теплый (кто бы сомневался, как сказал бы Гагат) беззаботный ветерок, игриво раздувающий их черные шелковые плащи, расшитые серебряными и золотыми костями и черепами.

Медленно, но неуклонно темнело.

Собрались и разошлись завсегдатаи.

Пришел и ушел посыльный из кофейной лавки.

Слуга многозначительно взбил опустевшие подушки, надраил кальян и погасил все, кроме одной, самой дальней, лампы.

Служанка, усердно не обращая на них внимания и создавая пыльную бурю локального масштаба, подмела пол веранды, сметя весь мусор им под ноги.

Прокрался мимо толстомордый кот на ночную охоту.

Прошумел на прощание и отправился спать знакомый ветерок…

Вора с кувшином не было.

Гагат, взъерошенный и нахмуренный, исподлобья, не отрываясь, смотрел прямо перед собой, как будто взгляд его зацепился за ставни лавки напротив, да так и застрял.

Иудав из чувства самосохранения от комментариев воздерживался.