Посол вон!

— Любава, ну того, не дуйся, что ли, — попытался исправить ситуацию Илюха. Как ни странно, в личном общении с Соловейкой он становился очень косноязычным. — Сама должна понимать.

— Ничего я никому не должна! — отрезала маленькая вредина.

Солнцевский собрался добавить еще что-то, но в его руку ободряюще ткнулся Мотя, а если быть точнее, то крайняя правая его половина. Илюха тут же отбросил все проблемы и выдал своему любимцу положенную утреннюю порцию ласки. Три пирожка, отправленные в каждую из пастей милого чудовища, тоже стали традицией, и даже Любава, ведущая беспощадную борьбу с подкормкой Змея за столом (и под ним), уже смирилась с этим обрядом.

После соблюдения традиции Илюха решительно наполнил свою тарелку варениками и налил себе парного молока. Та скорость, с которой поглощалась еда, и то блаженное выражение, которое постепенно вырисовывалось на лице Илюхи, заставило каменное сердце Соловейки дрогнуть.

— Изе-то оставь, — наконец молвила она, глядя, с какой неизбежностью тает гора вареников.

— Да ну его, — хмыкнул Илюха. — Кто не успел, тот опоздал. К тому же он написал заявление об уходе.

— Чего? — не поняла Соловейка.

— Ну он вчера обиделся на весь мир вообще, и на меня в частности, а в знак протеста решил выйти из наших стройных, но немногочисленных рядов.

Любава с ужасом уставилась на Солнцевского, еще не понимая, верить ему или нет.

— Да ты не волнуйся, куда он денется с подводной лодки? — успокоил боевую подругу старший богатырь. — По моим расчетам наш герой-любовник уже должен угомониться и скоро появится здесь с повинной головой и с заявлением о приеме на работу.

Вот говорила когда-то маленькому Илюше его бабушка:

— Вспомнишь черта, он и появится. Ох как права была старушка.

Двери резко отворились, и в горницу ввалился безработный Изя во всей своей красе. Даже через морок просвечивал лиловый фингал под глазом, а одежда была в таком плачевном состоянии, будто бы он только что с боем вырвался из клетки с медведем нетрадиционной медвежьей ориентации.

— Любава, заткни уши! Илюха, они хотят меня кастрировать!

Чуть не подавившись очередным вареником, Солнцевский сумел взять себя в руки, напустил побольше флегмы и, подцепив вилкой очередной Любавин кулинарный шедевр, спокойно заметил:

— Вот видишь, до чего ты можешь людей довести.

— А что я сделал-то, собственно? — заверещал черт. — А они сразу такие решительные меры собрались применять. Ну там, в глаз дать или, скажем, из дома выкинуть, это куда ни шло, я не возражаю. А вот так кардинально — это перебор, я категорически против!

— Так что ты сделал? — вставила свое слово Соловейка.

— Да я всего одним глазком собирался посмотреть! — опять взвился Изя. — Чего им жалко, что ли? Причем заметьте, меня интересовало только лицо. Нет, ежели чего другое смог бы разглядеть, это тоже неплохо, но задумка была именно про лицо.

— Кстати, — хмыкнул довольный Илюха, добивая завтрак. — Сейчас уже не обрезают, это прошедший этап. Теперь замораживают и ломают.

— Дикие люди, варвары! — тут же заверещал черт, не оценив шутки. — Да они теперь меня на коленях будут умолять, чтобы взять в жены несравненную Газель, а я буду кобениться и сомневаться. А чего они хотят? Лица-то я так и не увидел.

Тут Илюха сложил эмоциональное выступление друга с теми смутными воспоминаниями на вчерашнем пиру, которые, как ни странно, остались в его голове, и резюмировал:

— Короче, тебя охрана этого талиба душманского сцапала.

— И ничего не охрана! — возмутился Изя, прикладывая к заплывшему глазу холодную ложку. — Мимо охраны я как раз проскользнул, а вот мимо евнухов не сумел.

— У тебя есть все шансы пополнить их ряды, — совершенно логично заметил Илюха.

— Ребята, а кто такие евнухи? — поинтересовалась Любава. — И почему так уж плохо присоединиться к ним?

Вместо ответа Изя глухо застонал.

— А действительно! — встрепенулся Солнцевский. — Представь себе только на минутку. Всю свою оставшуюся жизнь ты проведешь в обществе твоей несравненной. А если прибавить сюда внушительное жалованье и полный пансион, то картина вырисовывается просто шикарной.

— Ой, гости дорогие! — заверещал черт. — Вот стоило несчастному Изе немного оступиться, так этот изверг уже готов плясать на моем гробу ламбаду. Причем заметьте, поминки таки он наверняка собирается справлять на мои же деньги!

— Ну не на мои же, — пожал плечами Илюха. — В твоем будущем состоянии деньги, собственно, уже и не нужны.

— А ламбада что такое? — опять подала голос Любава.

Ответить своей боевой подруге не успел ни старший богатырь, ни средний. Притихший в уголке Мотя гулко запыхтел и выпустил сноп искр по направлению к двери. Заметивший это Изя заверещал что есть силы, как-то подозрительно переходя на фальцет. Тренировался он, что ли?

— Илюха, не погуби! По гроб жизни тебе обязан буду!

Солнцевский, который и так собирался встать и разрулить сложившуюся ситуацию, на мгновение остановился и с удивлением посмотрел на рогатого коллегу:

— Смотри, я тебя за язык не тянул.

— Да, да, не тянул, — быстренько согласился Изя, подталкивая Солнцевского к выходу. — Я и сам знаю, язык мой — враг мой. А собственноручно покончить с этим врагом рука не поднимается.

Илюха, после опохмела эксклюзивным экспонатом и сытного завтрака, восстановил гармонию внутри себя, любимого, и степенным шагом вышел во двор. За его спиной прятался Изя, а чуть погодя последовали Любава и Змей Горыныч. Конечно, Мотя, по своей привычке, попытался оттолкнуть всех и выбраться наружу первым, но тут же схлопотал затрещину от Соловейки и успокоился. Тем более что он точно знал, что без него веселье не начнут.

Во дворе «Чумных палат» нашу компанию ждали две весьма выразительные личности. Два огромных типа самой что ни на есть восточной наружности и колорита. Особой пикантности им добавляли два жуткого размера ятагана, которые они держали наизготовку. В дополнение к этому один из личных охранников Газели держал в руках портняжные ножницы, также совсем не гуманного вида и размера. Увидев их, Изя тихо заскулил и постарался до конца разборки вообще не участвовать в дискуссии. Мал, это его не касается.

Между тем один из евнухов решительно показал пальцем на могучую грудь Солнцевского и писклявым голосом произнес.

— Ты, видеть, тебя чик-чик!

— Меня? — удивленно поднял бровь Илюха.

— Нет. За тобой чик-чик, — старательно подбирая слова, поправился говорун.

Илюха, будучи сегодня в весьма миролюбивом настроении, почесал затылок и начал стрелку:

— Э, ребята, где уважение к правилам, к закону? Разве так предъявы кидаются? И потом, вопрос о лишении нашего бойца немаловажного органа должен решаться при стрелке как минимум бригадиров, а не таких шестерок, как вы. Так что, ребята, забирайте ваши железяки, прихватывайте маникюрные ножнички и айда домой, смотреть утренний выпуск передачи «Спокойной ночи, малыши».

Два жителя Бухарского эмирата некоторое время переваривали ответ поодиночке, потом долго совещались на непонятном языке и наконец решительным (насколько это было возможно в их состоянии) тоном упрямо заявили:

— Он видеть, ему чик-чик.

Услышав такой ответ, надежно замаскированный черт нервно вздрогнул.

— Значит, по-хорошему не понимаете... — протянул Солнцевский, смачно потягиваясь и похрустывая косточками. — Тогда будет по-плохому.

Поначалу Илюха собирался сходить за своей любимой палицей. Этим чудным предметом он владел в совершенстве, тут, наверное, сказался опыт общения с бейсбольной битой в прежней жизни. Но в этот момент его организм, еще не до конца оправившийся от вчерашних возлияний, сказал свое решительное «нет». Он справедливо и вполне в доходчивой форме доказал хозяину, что ворочать тяжелое железо, прыгать, уворачиваться от ударов и падать он решительно не готов. Вот когда избавится от последствий пира, тогда пожалуйста, а сейчас ни-ни.