Реально смешное фэнтези

— Кричу? — отозвалась сонным голосом Дороти, убаюканная сытной пищей и покоем.

— Да, кричишь, — кивнул Альфи. — Включи свое воображение. Вообразим, ты прогуливаешься в своих аборигенских джунглях и вдруг видишь прислонившуюся под деревом и быстро уснувшую после утраты своей экспедиции замечательную молодую женщину. Ты никогда за всю свою жизнь не видела ничего подобного! И натурально, ты вопишь с выражением изумления. Я хочу это услышать.

Дороти задумалась всего на миг и издала вопль. Она надеялась, что он выражает изумление.

— Замечательно! — воскликнул Альф.

Дороти посмотрела на него с сомнением.

— Нет-нет, правда-правда! — сказал Альф. — Клянусь могилой моей второй тещи, в которой она скоро будет. Лицемерие чужеродно моей натуре, хотя я не кончал высших школ, а был извержен в кишащие артерии джунглей — то есть улицы наших городов. Но зачем наскучивать тебе этой деталью, Дотти. Лучше включи свое воображение опять. Вы с этой замечательной молодой женщиной идете по джунглевой тропе, ища потерявшийся Золотой замок. Кокосовый орех упал на голову начальника экспедиции, ее бойфренда, и без соображения он свалился. Одновременно ты — только ты одна! — соображаешь, что недружественное племя поганых аборигенов крадется в атаку в подлеске. Я хочу услышать, как ты передаешь эту информацию своей вновь познакомившейся человеческой леди. Излучи серию сообразительных воплей.

Дороти постаралась, как могла, выполнить его просьбу и, войдя в роль, даже прибегла к импровизированной жестикуляции. Альфц был в восторге.

— Мы сделаем дубль, мы недвусмысленно сделаем дубль! — кричал он.

Дороти в приятном возбуждении стала непроизвольно подпрыгивать и чесать шкуру. Альфи посмотрел на нее озабоченно.

— Я вижу, ты потеешь через свой гориллин костюм, — сказал он. — Позволь мне дать тебе несколько ледяных кубиков для холодного питья. — Наливая из крана воду в старомодную металлическую ванночку, он обернулся и спросил: — Почему ты не снимешь костюм, Дотти? Тебе будет уютнее.

Она уже открыла рот, чтобы повторить, что это не костюм, но тут заметила в соседней полутемной комнате незнакомую женщину, которая бежала к ним с криком:

— Я покажу тебе «снимешь костюм»! Я покажу тебе Дотти! Я покажу тебе Шейлу! Я покажу тебе Миффани!

— Сандра, если ты абонируешь мне чайник…

Дороти реагировала на появление Сандры с такой же яростью, какую вызвал у нее Хаббард Э. Глатт. Приподнявшись на носках, потрясая когтистыми кулаками и оскалив зубы, она стала неистово визжать.

Ни одного мига Сандра не сомневалась, что перед ней «искренняя горилла». Развернувшись на сто восемьдесят градусов, она кинулась прочь, издавая вопли, исполненные страха, потрясения и ужаса.

Дороти неслась за ней по улице — то на задних лапах, то на всех четырех, пока неожиданно вспыхнувшие перед ней автомобильные фары не заставили ее вскарабкаться на ближайшее дерево. Оттуда она перепрыгнула на крышу дома, затем на соседнюю и на следующую. В итоге она вдруг осознала, что потеряла ориентировку.

Неумышленно спугнув бомжей, пристроившихся на одном из пустырей и кинувшихся при виде нее врассыпную, она угрюмо допила остатки их горького черного кофе и провела ночь на заплесневелом матрасе в дренажной трубе возле их костра. Найдя пачку иллюстрированных журналов известного сорта, которые развлекали этих полуотшельников в их одиночестве, она с отвращением покидала их в костер.

Большую часть следующего дня Дороти провела в эвкалиптовой роще, ныне ставшей жертвой градостроительного прогресса, и размышляла о своем положении. У нее не оставалось сомнений, что в ее кошмарных превращениях виноват тоник с сельдереем, в котором этот шарлатан Сонгабхонгбхонг Ван Лёвенхоэк развел свой гормональный экстракт. Очевидно, в нем были какие-то элементы, родственные тем, что содержались в стеблях дикого сельдерея, поедаемого исчезающими горными гориллами на Суматре.

Эти превращения не совпадали с ее месячными циклами и вроде бы никак не были связаны с полнолунием. Оставалось предположить, что виноват ее зодиакальный знак — Овен на лунном роге. Ей вспомнился астролог, якобы бравший умеренную плату, о котором говорила ее мать, перед тем как уехать в Анахайм, чтобы распространять там продукцию фирмы «Эйвон», — такую версию выдвигал ее отец, хотя вполне могло быть (Дороти это только сейчас пришло в голову), что он просто скрывал от нее какое-то менее почтенное матушкино занятие.

Ее мысли прервало внезапное появление другой гориллы, которая, казалось, была так же напугана встречей, как и Дороти. Они долго стояли, остолбенев и разглядывая друг друга. Может быть, это еще одна исчезающая горилла с гор Суматры? Или еще одна жертва тоника с сельдереем? Нет, это было, несомненно, человеческое существо в изъеденном блохами костюме гориллы. В руках оно держало мешок из коричневой бумаги с какой-то бутылкой.

— Послушай, птенчик, — сказало оно — точнее, он, поскольку голос был хотя и невнятным, но, бесспорно, мужским, — когда-то в незапамятные времена, будучи известной звездой сцены и экрана, я не пил ничего, кроме лучших сортов мадеры. Но теперь все это в прошлом, вместе с импортными марочными винами. Приходится довольствоваться любой дрянью. Угощайся, друг! — Его отекшая физиономия почти вплотную приблизилась к лицу Дороти, и она почувствовала, что это далеко не первая его выпивка за день.

Бывшая известная звезда сцены и экрана быстренько свинтила колпачок с бутылки и задрала ее дном вверх, чтобы содержимое попало ей в рот, а затем так же быстро спрятала бутылку в мешок, ибо закон запрещал распивать спиртные напитки в общественном месте, будь то даже эвкалиптовая роща, населенная бомжами.

После этого, по-видимому забыв о своем великодушном предложении, мужчина отвернулся от Дороти и, порывшись в шкуре, вытащил другую бутылку, поменьше. Жидкость в ней была прозрачная, и он, торопливо глотнув ее, сунул бутылку обратно в шерсть и опять приложился к бутылке из мешка, на этот раз надолго. Затем он вновь предложил дешевого вина Дороти и, пока она думала, как бы повежливее отказаться, произнес:

— Я хотел угостить из вежливости, а настаивать было бы крайне невежливо. — И тут же убрал бутылку.

Речь незнакомца постепенно становилась все менее разборчивой, а когда он стал удаляться от нее по тропинке, его сильно пошатывало. Вероятно, прозрачная жидкость была водкой, подумала Дороти. Мужчина повернул к ней голову, слегка наклонив ее, что можно было расценить как приглашение следовать за ним. Дороти последовала. Все необычное нуждается в компании, и, не зная, чем бы еще заняться, она решила принять приглашение.

Встречавшиеся прохожие, бросив на них взгляд, вслед им не оборачивались. Это все-таки был Голливуд, да к тому же знаменитая Гоуэр-стрит, известная посвященным под названием Галли. [51]

На улице толпилось такое количество мужчин в ковбойских костюмах, что непосвященные могли подумать, будто идет подготовка к ежегодному перегону скота в Додж-Сити. [52] Толпа ковбоев всколыхнулась, по-видимому подгоняемая криками стоящего на тротуаре темноволосого человека с покрасневшими глазами, на котором были выцветшие хлопчатобумажные брюки, заношенная рубашка цвета хаки и мокасины.

— Усскоглазые, мексиканские и бледнолицые, очистите каньон! — командовал человек, адресуясь в первую очередь к группе воинов в боевой раскраске и перьях. — Остаффьте запечатление индейских аборигенофф фактическим индейским аборигенам! К тепе, к тепе обращаюсь я, Маркус Гарви Дут-Хит, претендующий под именем Марко Громопой! Ты будешь вешать мне макароны на уши, бутто твоя папушка была полнокровной индейкой из племени чероки, да?

М. Г. Дут-Хит, иначе Марко Громобой, надувшись, произнес:

— Я тебе отвечу, Амос Пташка, да! Знай, что палки с камнями и стрелы с мушкетными ядрами могут повредить мои кости, а этнографические эпитеты относятся к тем, кто обзывается ими!