Как стать оруженосцем (СИ)

   Щитом надежно прикрываю

   Трепещущую плоть свою...

   Мечом врага я сильно бью!

   Увы, но я не попадаю,

   С коня на землю упадаю,

   И, кажется, что умираю...

   Но вовсе я не умираю,

   Внезапно все же оживаю,

   С земли себя я поднимаю,

   Готовый биться с двадцатью!

   А может, даже с тридцатью...

   Владимир тяжело вздохнул. Ему на мгновение показалось, что нечто подобное он уже слышал. И не один раз. Может быть, не слова, но вот манера... Кто-то из знаменитых читал свои произведения на экране телевизора именно таким образом. Рифма "двадцатью" - "тридцатью" также навеяла бессмерные: "ботинки" - "полуботинки", "пальто - демисезонное пальто", "пять рублей - двадцать пять рублей"...

   Однако старик-оруженосец воспринял это по-своему.

   - Понимаю, - он хотел добродушно махнуть рукой, но поскольку в ней содержался все еще полный кувшин, был вынужден сначала опорожнить его, затем уже махнуть, после чего придвинуть очередное блюдо. - Не каждому дано. Талант - его ведь ни мечом, ни копьем... Но ты не огорчайся. Может быть, у тебя тоже есть какие-нибудь способности... Я ведь поначалу тоже хотел во всем превзойти своего учителя. Но теперь говорю: какое счастье, что я у него ничему не научился! Нет, не то, чтобы совсем ничему... Его благородство, его самоотвержение... Они могут служить примером для подражания. Как сейчас помню... Во время одной из жарких битв, когда у его боевого товарища сломались копье и меч, он, не мешкая ни мгновения и не задумываясь о себе, отдал ему свои, а сам был вынужден присоединиться ко мне и наблюдать за битвой со стороны. Я тогда диктовал свои записи на холме, в полутора милях от места сражения, и прекрасно все видел. Конечно, ему было тяжело, но разве мог он поступить иначе?

   Или, вот, другой случай. Однажды, когда мы возвращались домой морем, на галере, и находились уже в виду берега, разразилась страшная буря. Волны превышали высотой стены нашего замка, молнии пронзали воду вблизи нашего корабля, ветер выл и стонал на все лады. Сгустилась тьма, и мы все были объяты ужасом, не говоря уже о морской болезни. Понимая, что спасти нас может только чудо и предусмотрительность, каждый из нас привязался к чему-нибудь, что могло бы удержать его на плаву. Тем, кто сидел на веслах, оказались в привилегированном положении, поскольку воспользовались старым морским законом: одно весло - в одни руки. Капитан, будучи главным, срубил себе мачту. Остальные организованно вырывали друг у друга все, что могло помочь им спастись... Ты знаешь, я так и не научился плавать. В раннем детстве родители взяли с меня слово, что я ни за что не полезу в воду, не научившись плавать, - так разве можно было его нарушить? Силой я похвастаться также не мог, а потому обреченно смотрел, как другие устроили турнир из-за бочек и скамей. Нас несло на подводные камни, корабль вот-вот должен был разлететься вдребезги, когда мой хозяин, обнаружив меня в столь бедственном положении, отдал мне то, что ему удалось отбить - мешок с шерстью. "По крайней мере, удар о камень будет тебе не страшен", - заверил он меня. Надежно прикрепив нас с мешком друг к другу, видя, что времени до начала катастрофы уже не осталось, он привязался к первому предмету, который попался ему под руку. Уже на берегу, куда нас выкинуло волнами, выяснилось, что этим предметом был якорь...

   - Когда же вы обнаружили в себе талант к сочинительству? - спросил Владимир.

   - Это был знак судьбы. В одном из походов мне, в качестве военного трофея, досталось несколько золотых чернильниц. То есть, я выиграл их в кости, но сути это не меняет. Чтобы их не украли другие оруженосцы, - в походе всякое может случиться, - я все время держал их при себе, за пазухой, рядом с камнем, который мне проиграли за драгоценный. И вот, во время осады, когда я нес к стенам лестницу, вражеская стрела угодила мне в грудь. Не будь у меня чернильницы, ставшей препятствием между смертоносным острием и храбрым сердцем, мне бы, конечно, несдобровать... Тем более, что она пробила не только ее, но и два блюда прекрасной работы, которые мне потом пришлось уступить за полцены. Хорошенько обдумав случившееся, я пришел к выводу, что сама судьба указала мне на то, что меня спасет и прославит. Сказать об этом своему хозяину я не мог, - потому что, по несчастливой случайности, два из четырех пробитых стрелой блюд принадлежали ему, - однако с той поры решил больше времени уделять прославлению подвигов хозяина, за недостатком собственных. Военные упражнения я тоже не совсем оставил, но ясно сознавал, что на этом поприще мне делать нечего. О, если бы ты знал, сколько раз мне приходилось слышать по собственному поводу: "Отчего он проиграл поединок? Ведь противник был слабее его? - Да он просто неумеха!" Никому было невдомек, что причиной моих частых поражений было внезапно пришедшее вдохновение. А то, что я старался удалиться как можно быстрее, было вовсе не трусостью, а стремлением записать и сохранить для потомков нагрянувшие в голову бессмертные строки...

   Его рассказ был прерван Рамусом, оторвавшим голову от листа салата, а затем сделавшему попытку подняться самому. Это удалось ему только отчасти, поскольку он тут же грохнулся возле сэра Ланселота.

   - Припадаю к ногам вашей милости... - донеслось из-под стола, затем оттуда же донесся могучий храп. А Владимир подумал, что и ему сегодня вряд ли удастся заполучить хоть какое-нибудь ложе.

   - Но ты, может быть, решил, что на мою долю выпадали только поражения? - совершенно неожиданно загремел старик-оруженосец. - Сколько раз я проявлял чудеса храбрости и выручал своего господина из беды! Однажды, когда мы отбились от нашего отряда, на нас с тылу напало сразу пять вражеских рыцарей. Мой хозяин не мог вступить с ними в схватку, поскольку они напали неожиданно, а его оружие и доспехи вез я. И что ты думаешь? Я набросился на врагов, подобно водопаду. Они и глазом моргнуть не успели, как четверо уже лежали на земле поверженными! Прошло еще несколько мгновений - и к ним присоединились еще четверо. Остальные бежали, видя, что я не намерен останавливаться на достигнутом... Сбитые же наземь пришли в такое восхищение моим мастерством, что наперебой принялись приглашать нас перейти на сторону ихнего господина, халифа, - сулили дворцы, невольников, груды золота и серебра, гаремы с прекрасными пэри... И почему я только не согласился? - неожиданно всхлипнул он, однако тут же спохватился. - Только потому, что жизнь во дворце подобна жизни в золотой клетке; на свежем же воздухе, на свободе, ты подобен птице!.. Посмотри на них: они мокнут под дождем, их засыпает снегом, они постоянно ищут себе пропитания... - Поняв, что опять говорит не то, старик-оруженосец припал к спасительному кувшину.

   - Даже короли, - продолжил он, очевидно потеряв мысль, - становятся игрушками судьбы, и их изначально высокое положение не может служить им гарантией, что они всю жизнь будут его занимать и пользоваться благами, им доставляемым. Моя память сохранила историю о том, как один король оставил в наследство двум своим сыновьям свое королевство, честно разделив его между ними в пропорции треть к двум третям. Сделал он это с очевидным умыслом, поскольку сын, которому досталась треть, обладал безудержной отвагой и непоседливым характером, а потому вскоре должен был значительно расширить свои владения, в том числе и за счет брата. Так, собственно, и произошло. Вскоре владения брата значительно сократились, равно как и владения всех соседних королей, а также прилежащих мавров. При всем при том, ввиду частых походов и неизбежного благородства, казна была пуста, а среди рыцарей возник ропот, поскольку они также сильно поиздержались и не могли компенсировать свои издержки военной добычей, ибо она попросту отсутствовала, ввиду вышеупомянутого благородства. Иными словами, король попросту присоединял захваченные земли к своим, оставляя их прежним владельцам и не разрешая их грабить. В конце концов, рыцарям такая война надоела, и они, прямо на поле предстоящего боя, предали своего владыку за кругленькую сумму, предложенную королем-неприятелем. Преданный король обнаружил измену рано поутру, когда, выйдя к своему войску, для того, чтобы отдать приказ к построению, обнаружил его выстроившимся в линию на получение денег. Бросив презрительный взгляд на предателей, король, с гордо поднятой головой, отправился к королю-победителю, но в лагере неприятеля, пользуясь случаем, также выдавали жалование, а потому на него никто не обращал внимания. Он был вынужден вернуться обратно, и не придумал ничего лучше, как влезть среди своих рыцарей без очереди на получение денег за предательство самого себя. В результате, кому-то не хватило, возникло безобразное разбирательство, и несчастного короля в конце концов отыскали и бросили в темницу...