Как стать оруженосцем (СИ)

   То, что нам являют знаменитые торжественные обеты XV в., в особенности такие, как Обеты фазана на празднестве при дворе Филиппа Доброго в Лилле в 1454 г. по случаю подготовки к крестовому походу, вряд ли есть что-либо иное, нежели пышная придворная форма. Нельзя, однако, сказать что внезапное желание дать обет в случае необходимости и при сильном душевном волнении утратило сколько-нибудь заметно свою прежнюю силу. Принесение обета имеет столь глубокие психологические корни, что становится независимым и от веры, и от культуры. И все же рыцарский обет как некая культурная форма, как некий обычай, как возвышенное украшение жизни переживает в условиях хвастливой чрезмерности бургундского двора свою последнюю фазу.

   Ритуал этот, вне всякого сомнения, весьма древний. Обет приносят во время пира, клянутся птицей, которую подают к столу и затем съедают. У норманнов -- это круговая чаша, с принесением обетов во время жертвенной трапезы, праздничного пира и тризны; в одном случае все притрагиваются к кабану, которого сначала доставляют живьем, а затем уже подают к столу. В бургундское время эта форма также присутствует: живой фазан на знаменитом пиршестве в Лилле. Обеты приносят Господу и Деве Марии, дамам и дичи. По-видимому, мы смело можем предположить, что божество здесь вовсе не является первоначальным адресатом обетов: и действительно, зачастую обеты дают только дамами птице. В налагаемых на себя воздержаниях не слишком много разнообразия. Чаще всего дело касается еды или сна. Вот рыцарь, который не будет ложиться в постель по субботам -- до тех пор, пока не сразит сарацина, а также не останется в одном и том же городе более пятнадцати дней кряду. Другой по пятницам не будет задавать корм своему коню, пока не дотронется до знамени Великого Турки. Еще один добавляет аскезу к аскезе: никогда не наденет он панциря, не станет пить вина по субботам, не ляжет в постель, не сядет за стол и будет носить власяницу. При этом тщательно описывается способ, каким образом будет совершен обещанный подвиг.

   Но насколько все это серьезно? Когда мессир Филипп По дает обет на время турецкого похода оставить свою правую руку не защищенной доспехом, герцог велит к этой (письменно зафиксированной) клятве приписать следующее: "Не угодно будет грозному моему господину, чтобы мессир Филипп По сопутствовал ему в его священном походе с незащищенной, по обету, рукою; доволен будет он, коли тот последует за ним при доспехах, во всеоружии, как то ему подобает". Так что на это, кажется, смотрели серьезно и считались с возможной опасностью. Всеобщее волнение царит в связи с клятвою самого герцога.

   Некоторые, более осторожные, дают условные обеты, одновременно свидетельствуя и о серьезности своих намерений, и о стремлении ограничиться одной только красивою формой. Подчас обеты близки к шуточному пари, вроде того, когда между собою делят орех-двойчатку -- бледный отголосок былого. Элемента насмешки не лишен и гневный Voeu du hИron: ведь Робер Артуа предлагает королю, выказавшему себя не слишком воинственным, цаплю, пугливейшую из птиц. Когда Эдуард принимает обет, все смеются. Жан де Бомон, -- устами которого произносятся приведенные выше слова из Voeu du hИron, слова, тонкой насмешкой прикрывающие эротический характер обета, произнесенного за бокалом вина и в присутствии дам, -- согласно другому рассказу, при виде цапли цинично клянется служить тому господину, от коего может он ожидать более всего денег и иного добра. На что английские рыцари разражаются хохотом. Да и каким, несмотря на помпезность, с которой давали Voeux du faisan, должно было быть настроение пирующих, когда Женне де Ребревьетт клялся, что если он не добьется благосклонности своей дамы сердца перед отправлением в поход, то по возвращении с Востока он женится на первой же даме или девице, у которой найдется двадцать тысяч крон... "коль она пожелает". И этот же Ребревьетт пускается в путь как "бедный оруженосец" на поиски приключений и сражается с маврами при Гренаде и Сете".

   ...Наутро двое из путешественников остались, по большому счету, без завтрака, поскольку за то недолгое время, пока они плескались в потекавшем неподалеку ручье, разводивший костер прожорливый Рамус отправил внутрь себя остатки оленины, оставив спутникам по копченой рыбине и доброму куску хлеба. Сэр Ланселот собрался было заслуженно наказать вечного студента, очевидным образом объевшего товарищей, однако тот поставил условием: он согласен принять наказание в том случае, если один эпизод из его бурной жизни не заставит этих самых объеденных товарищей улыбнуться. Поскольку пять минут смеха, как известно, заменяют жареного фазана. На целого фазана он, конечно, не претендует, но на ножки, или, там, крылышки, попробует.

   Когда он учился в одном университете (было бесполезно уточнять, в каком именно), среди них имелся один студент, по причине своей беспутности постоянно становившийся предметом жалоб со стороны добропорядочных горожан. Какое-то время ему удавалось оправдываться, - и, должно признаться, это у него получалось мастерски, - но, в конце концов, он был изгнан "за плохое поведение", что вызвало дикое удивление даже у тех, кто и в самом деле вел себя плохо. Оставшись без средств к существованию, - в университете он мог хотя бы подъедаться, а уж откуда он взял деньги на обучение, про то никто не имел ни малейшего понятия, - этот самый студент пристроился работником в какую-то городскую таверну, где, благодаря природному таланту вывернуть любую ситуацию себе на пользу, предполагал задержаться надолго. Конечно, его выкинули и оттуда, но прежде я сам стал свидетелем одной его проделки, когда наведался в эту таверну поужинать. В тот вечер на ужин подавали рыбу, и один из очень прилично одетых посетителей заказал себе большую треску. Но, поскольку время было позднее, а посетителей не ожидалось, этой самой большой треской студент-официант распорядился в свою пользу и уже успел уничтожить половину. Другой, на замену, не было. Мы как раз сидели в кладовой, когда хозяин громким голосом велел нести заказ.

   Ситуация, на мой взгляд, складывалась безвыходная.

   Однако мой товарищ, ничтоже сумняшеся, уложил остатки рыбины на блюдо, целой стороной вверх, и уверенно направился к заказчику, прихватив свободной рукой кувшин вина. Поставив блюдо на стол, он посоветовал посетителю начать с прекрасного вина (каковое и в самом деле было таким), ибо только в этом случае он сможет получить от ужина истинное наслаждение.

   Посетитель отнесся к его совету с должным вниманием, а бывший студент, тем временем, вернулся в кладовую, где я с нетерпением ожидал долженствующего вот-вот разразиться скандала. И он не заставил себя ждать.

   Выпив вино, посетитель ухватил поудобнее треску, и тут же обнаружил ее половинчатость. Не веря самому себе, он развернул рыбу обратной стороной и увидел торчащие кости. Продолжая не верить, он позвал хозяина, чтобы тот освидетельствовал поданный заказ. У хозяина глаза полезли на лоб, он поначалу потерял дар речи, после чего взревел, призывая моего товарища. Я постарался забиться в самый дальний угол, пожалев, что не ушел раньше, прежде изданного хозяином рыка, в то время как товарищ направился к столу совершенно спокойно. И так же спокойно выдержал обрушившийся на него шквал гневных выражений и размахивание над головой злополучной треской.

   Наконец, улучив минуту затишья, он произнес, обращаясь к заказчику:

   - Ваша милость вино пили?

   Тот ответил утвердительно, не понимая, к чему такой вопрос. Хозяин тоже стих.

   - Так вот, пока вы пили вино, вашу рыбу кто-то ел, - заявил мой товарищ.

   - То есть как это - ел?

   - А так. Снизу. Неужели вы хотя бы на мгновение могли представить, чтобы я позволил себе подать на стол неполноценный продукт?

   Ошеломленный наглостью ответа и невозмутимым видом отвечавшего, посетитель, тем не менее, на всякий случай заглянул под стол.

   - Но там никого нет...