Похищение Елены

— Уберите с меня вашу пакость! — Масдая чуть не передернуло. — Я уже начинаю жалеть, что подсказал вам эту дурацкую идею.

Брезгливо смахнув на песок пустым бурдюком полученный результат, воодушевленный Серый посверлил взглядом потолок в поисках вдохновения и продолжил:

— Золотой шар!

Прикарманив полученное, он обратился к джинну:

— Ну придумал что-нибудь?

— Анютины глазки!..

По гроб жизни Волк был благодарен сам себе, что успел выдернуть из-под рук Шарада вазу до того, как он потер ее.

Вторая попытка джинна принесла путешественникам фунт табака, который и был ровным слоем рассыпан по Масдаю по его же просьбе — «От моли хорошо».

Более ничего, даже совместно, они придумать не смогли, кроме калл, и то, держа при этом руки за спиной — на всякий случай.

К вечеру буря все еще не утихла. Перетащив Масдая в соседний зал от всепроникающего и всезабивающего песка, путники расположились в дальнем углу и зажгли лампу.

Волк посолил лимон, отхлебнул из кружки и выплюнул.

— Г-х-ха!.. Ну и гадость!

— Конечно! Ведь ты опять все п-перепутал!

— Что я опять перепутал? Врешь ты все, Кроссворд…

— Я не К-кроссворд, я Ш… Шарад!!!..

— …ЭТО как ни пей, все равно гадостью было, гадостью и останется!

— Ну я п-признаюсь, вкус несколько сиписи… писифи… сипсифичен… — не слишком послушным языком пробормотал джинн, — но от этого еще никто… не умирал. Если, к-конечно, в напиток не подмешивали ккой-нибудь… хроший… яд.

— Судя по запаху…

— Это ее есесьтвенный аромат… Пей, пей.

Серый бросил в рот щепоть соли, лизнул лимон и еще раз глотнул из кружки.

— Тьфу-у!.. Все равно дрянь! Ты уверен насчет яда?

— Н-ну, я же пил это вмес-сте с тобой, о н-недоверчивый отрок, — обиделся джинн. — И ты с-снова н-нарушил… послед… последно… послед-довательность принятия этого н-напитка, и поэтому не с-смог во всем б-богатстве ощутить его гамму вкусов и послес… поскле… послевкусий. В-вот, с-смотри, как я это делаю. — И он, несмотря на несколько неустойчивое состояние, ловко лизнул тыльную часть ладони, посыпал ее солью, отпил чуть не половину кружки, слизнул соль и откусил лимон.

— Ну давай т-теперь ты. К-кстати, к-кактусовый сок, приготовленный таким образом, оч-чень полезен для зд-доровья.

И старик осушил кружку до дна.

Волк, старательно наморщив лоб и мучительно вспоминая, что следует за чем в этом нелепом ритуале, откусил лимон, посолил напиток, понюхал его и вылил.

— По-моему, этот твой сок следует пить именно так, — подытожил он кисло.

Подумав немного, он затолкал остатки лимона в рот.

— И теперь я понял, зачем эти кацики морочат людям головы с солью и лимонами. Потому что после их текилы соль кажется просто сладкой, а лимон — приторным!

— М-мог б-бы и не вылив-вать… А мне от-дать… — Шарад укоризненно погрозил Серому дрожащим от усердной дегустации особого кактусового сока, полученного по весьма кстати вспомненному старинному кацикскому рецепту, пальцем. — Ес-сли учесть, что это была п-пследняя вода в радиусе трехсот к-километров…

— Уж лучше стебли арбуза, — отрезал хмуро Волк.

— Ах вода, вода, — вздохнул под ними Масдай. — А ведь не всегда это было таким больным вопросом в сем славном городе, если б я еще смог припомнить его название… Полноводная река текла под землей через пустыню четыре сотни лет тому назад, и это место было настоящим оазисом. Вода из местных колодцев славилась на много десятков километров вокруг… Впрочем, как любая вода в пустыне, наверное. И на каждой городской площади — а, поверьте мне, здесь их было не менее тридцати! — стоял большой фонтан, где в хорошую погоду купались дети.

— Ты имеешь в виду, когда было жарко?

— Я имею в виду, когда было прохладно. В жару заботливые родители носу не давали высунуть своим детишкам на улицу из тени дома. А во дворце правителя города, вот как раз в этом зале — он тогда относился к внутренним покоям, и в него было не попасть так просто, через провал в крыше, как сейчас, — был потайной ход в подземный край родников, питающих…

— ЧТО-О-О?! — взревели в один голос лукоморец и джинн. — И ты молчал?!

— Ну, во-первых, это было столетия назад, еще до того, как вода ушла из города, — смущенно стал оправдываться ковер. — Во-вторых, сейчас пол весь засыпан песком, а я точно не помню, где находился этот люк.

— Вспомни неточно!

— Неточно… Неточно… Не помню. Но, кажется, в центре зала. Круглый такой люк с большим медным кольцом…

После часа раскопок, интенсивности которых могли бы позавидовать и самые торопливые археологи, вооруженные экскаваторами и динамитом, круглый люк с большим медным кольцом обнаружился в дальнем углу зала, в небольшом закутке, сооруженном когда-то из шелковых ширм, лежавших теперь неопрятной грудой и рассыпавшихся при первом прикосновении.

— «В центре зала, в центре зала…» — ворчливо передразнил Масдая Волк. — Следопыт…

— Ну я же говорил, что помню не совсем точно, — слегка сконфуженно напомнил ковер. — Да и было это более четырехсот лет назад… А мы ведь моложе не становимся… Сырость и моль делают свое разрушительное дело…

— Да ладно уж, — великодушно взмахнул рукой Серый. — Главное, что нашли. Вот сейчас и посмотрим, что там осталось от знаменитых родников за четыреста лет… Может, хоть болотце какое-нибудь. Хоть лужи. Ну, Ребус, давай — раз-два, взяли!

— Я не Ребус, я Кросс… То есть Шарад!

И джинн, ухватившись за зеленое от времени кольцо, сделал вид, что напряг все свои старческие силы.

Крышка люка подалась на удивление легко, и они едва успели отскочить, когда она с мягким стуком откинулась на теплый песок.

В лицо им пахнуло спертым воздухом.

И похоже было, что сперли его откуда-то из склепа.

Джинн, ухватившись за сердце и поясницу одновременно и сославшись на внезапный приступ головокружения и тошноты («Пить меньше надо», — грубо прокомментировал Волк), спускаться отказался, а вместо этого завалился на Масдая и тут же захрапел, и лукоморец, как самый страждущий и физически подготовленный одновременно, вынужден был, прихватив бурдюк, вазу и лампу, начать долгий спуск по высеченным в камне стоптанным ступеням винтовой лестницы.

После первого поворота и тот неяркий свет, что просачивался через распахнутый люк, пропал, и Серый зажег лампу. Она чадила, коптила и освещала не дорогу, а свой носик и ручку. В общем и целом, засветив ее, Волк почувствовал, что вокруг стало гораздо темнее.

А лестница все не кончалась и не кончалась.

Извиваясь каменной змеею, вела она неизвестно куда, и если бы не изношенные ступеньки, можно было бы подумать, что нога человека отродясь не ступала по ней.

Минут через десять вроде бы стало немного прохладнее.

Но ни реки, ни ручейка, ни даже высохшей четыреста лет назад грязи видно все еще не было. Волк уже стал опасаться, что от этой лестницы вел какой-нибудь боковой ход к воде, который он в темноте пропустил, увлеченный перечислением всей родословной лестницы, лампы, джинна, дворца и прочих объектов живой и неживой природы на пять дней полета вокруг.

Еще через десять минут Волк плюнул бы, если бы было чем, и решил, что если он сейчас пройдет еще сто ступенек и никакой другой архитектуры, кроме злосчастной лестницы, вокруг него не окажется, то он возвращается назад, пока в этом затхлом подземелье окончательно не спятил и помнит еще дорогу обратно.

Через восемьдесят три ступеньки земля под его ногами без предупреждения разверзлась, и после непродолжительного, но богатого мыслями и чувствами полета он упал на что-то твердое и теплое.

Уже на следующее мгновение Волк держал это что-то за горло.

— Ты что тут делаешь? — грозно прохрипел он, усиливая давление коленом в чью-то грудь.

Прижатый к полу человек поколебался, видимо, раздумывая, закричать ему или не стоит, и, придя к определенному выводу, наконец ответил: