Похищение Елены

— Что случилось, капитан Махмуд? — воздев руки к небу, вопрошал запыхавшийся Семьбаб.

— Все на корабль! Это гнездо! Это яйцо птицы Рух! Она сейчас вернется, и мы все погибнем! — хватался за бритую голову старый моряк.

Те члены команды, которые услышали последний вопль своего капитана, побросав багры, что было духу припустили вниз по склону.

Откуда-то издалека донеслись звуки, как будто кто-то с балкона вытрясал гигантское одеяло.

— Птица Рух летит!

У моряков у самих как будто выросли крылья, и вся команда мгновенно оказалась на борту.

Капитан сбросил сходни, матросы побежали на реи ставить паруса, гребцы налегли на весла, и корабль испуганным верблюдом (присутствие на острове костей которых теперь так легко объяснялось) рванулся прочь.

Но было слишком поздно.

Огромная тень, закрывающая полнеба, легла на остров, и мамаша (или папаша?) Рух увидела ущерб, причиненный людьми ее гнезду.

Со злобным криком подхватила она в когти камень величиной с маленький дом и нашла круглым птичьим оком поспешно удаляющийся корабль.

Пара взмахов бескрайних крыльев — и она уже заходит в пике.

А-а-а-ах!

Плюх!

Кр-ра-а?!

Неторопливо развернувшись, Рух улетела за вторым камнем.

Он упал совсем рядом, и поднявшаяся волна накренила корабль так, что с мачты сорвалось несколько матросов.

— Она полетела за третьим!

— Мы погибли!

— Какому сыну шакала, обиженному разумом, пришла в его булавочную головку мысль разбить яйцо?!

— Откуда я знал, что это яйцо? Оно было просто похоже на яйцо, и я подумал…

— Оно было похоже на яйцо, потому что это и было яйцо!..

— Тебя-то никто не заставлял его бить!

— Я посмотрел на тебя, придурка…

— Сам придурок! И сын шакала тоже!

В пылу перепалки, когда проявилось самое примечательное из человеческих качеств — в беде искать виноватого, вместо того чтобы искать выход, — даже любопытный Семьбаб забыл про Фаруха и его странную непотопляемую кухонную утварь.

Скрючившись, присев на корточки и убедившись, что его не видно из-за пузатых тюков с товаром, Фарух быстро потер свой кувшин и зашипел:

— Джинн, выходи!

Иван, как и в прошлый раз, появился без предупреждения, встал в полный человеческий рост и недовольно скрестил руки на груди.

— Что, уже приплыли?

— Приплывем сейчас!.. На дно!.. На нас нападает птица Рух!!!

— Птицерук? — переспросил царевич.

— Птица Рух! Это гигантская птица. Она сбросит на нас камень, и все потонут.

— А при чем тут я?

— Ну ты же джинн! Сделай же что-нибудь!

— Сколько раз тебе можно повторять, что никакой я не… Батюшки-светы!.. — Иван увидел стремительно приближающуюся птицу. — Ёже-моёже, как сказал бы отрок Сергий!

— Видишь?.. — теперь уже чуть не подвывал от ужаса Фарух. — Сделай же что-нибудь! Сделай! Семью премудростями Сулеймана заклинаю тебя!..

— Что сделать?.. — Иванушка запаниковал и сам.

Провести века и тысячелетия на дне морском, пока его не выловит какой-нибудь глубоководный тральщик или ныряльщик-пионер, в его планы вовсе не входило.

— Хоть что!.. Прогони ее!!! Прогони!!! Джинн!..

Такого птица Рух — ужас прибрежных сел и городов, кошмар морей, напасть горных деревень — не видела никогда.

К ней обращались с мольбами, проклятиями и просто с очень короткими нечленораздельными вскриками, но ТАКОГО ей никто и никогда еще не говорил.

— Кыш! Кыш! Кыш! — сердито загудело в поднебесье.

Из уст человека в ее адрес это звучало бы смешно, не будь этот человек нескольких сотен метров высотой и не размахивай он перед собой курткой размером с арбузное поле.

Надменная Рух, безжалостная Рух, мстительная Рух первый раз в жизни почувствовала себя вамаясским воробьем.

Выпустив из когтей небольшую скалу и едва увернувшись от рукава исполинской куртки, она, нарушая все законы аэродинамики и анатомии, поджала хвост, втянула голову в плечи, развернулась и, едва удерживаясь, чтобы не зачирикать, во все лопатки припустила домой.

— Что это было? — уперев руки в боки, затребовал объяснений Семьбаб почему-то именно у Фаруха.

— Что — это? — слабо попытался удивиться Фарух.

— ЭТО — выговорил купец с таким видом, что Фарух понял, что уловки его не пройдут. Но тем не менее сделал еще попытку.

— Массовая галлюцинация?

— Не старайся казаться умнее, чем ты есть! ЭТО! ЯВЛЕНИЕ!

— Джинн-хранитель, семейный талисман. Он не продается, — быстро добавил Фарух еще до того, как Семьбаб успел открыть рот.

— Ах, не продается… — оценивающе прищурился купец. — А как насчет оплаты проезда?

— Когда мы прибудем в Шатт-аль-Шейх, моя семья заплатит тебе столько, сколько ты запросишь, — снисходительно соврал Фарух, стараясь не думать о матери, перебивающейся с купленных в долг бобов на принесенную в соседском ведре воду.

— Я без предоплаты не вожу, — любезно сообщил Семьбаб.

— Тогда… Я отработаю.

— Все вакансии заняты.

— Но те матросы, которые упали с мачты в море…

— Было проведено сокращение штатов.

— А если я не продам кувшин? — Шаг за шагом во время разговора под напором большого живота Семьбаба Фарух отступал к корме корабля, пряча драгоценный сосуд за спиной.

— Я прикажу выбросить тебя за борт. Без кувшина, — любезно разъяснил купец.

— Но это грабеж среди бела дня! — Фарух, прижатый к фальшборту, украдкой за спиной потер холодный медный бок.

— Нет. Сейчас уже вечер, — вполне резонно возразил купец. — И достань руки из-за спины. Что ты там делаешь?

Но было уже поздно.

— Здравствуйте, — как всегда сразу и из ниоткуда появился Иван, и, в который раз за день подпрыгнув от неожиданности, Фарух подумал, что он начал понимать, почему нормальные джинны перед своим появлением пускают клубы разноцветного дыма.

— Этот человек хочет отобрать у меня кувшин! — обвиняюще направил Фарух указующий перст на остановившегося как вкопанный купчину.

— Это его кувшин? — строго спросил царевич.

— Нет! Ты же знаешь! Этот купец грозится выбросить меня за борт и оставить твой кувшин себе! Убей его! Убей немедленно!

— О Фарух!.. Пощади меня, непутевого!.. Я отдам тебе все свои товары!.. — хлопнулся на колени Семьбаб.

— Убить его? За что? — пожал плечами заместитель нормального джинна. — Я уверен, что он просто хотел припугнуть тебя, чтобы незаконно завладеть собственностью, принадлежащей тебе. И если ему объяснить, что он поступает дурно, честному коммерсанту с его состоянием и опытом неподобающе, то он, безусловно, осознает свою ошибку и раскается.

В этих словах был скрыт огромный потенциал.

Они могли прозвучать весьма многозначительно.

Или зловеще.

Или угрожающе.

Или издевательски.

Но они прозвучали искренне.

Иванушка всегда верил в то, что говорил.

— А тебе, Фарух, не к лицу быть таким беспочвенно кровожадным, — упрекнул он юношу. — В людях надо всегда уметь разглядеть что-нибудь хорошее, светлое — ведь совершенно плохих людей не бывает. Надо ценить человека, принимать его таким, какой он есть, и тогда конфликты иссякнут и наступит всеобщее согласие и взаимопонимание. Ты должен поступать с людьми так же, как хотел бы, чтобы они поступали с тобой.

— Хотеть поступать так же, как они поступали со мной? — стараясь осознать эту новую для него истину, Фарух пробормотал ее себе под нос. — То есть я должен хотеть выбросить ЕГО…

Но Иван уже исчез, бросив на лету: «Спокойной ночи».

— Что это было?

Кажется, Семьбаб был потрясен еще больше, чем после чудесного изгнания птицы Рух.

— Мой джинн, — криво попытался улыбнуться Фарух.

— И он всегда так… слушается приказаний?..

— Насколько я помню — всегда… Твое предложение еще в силе?

— Какое?

— Отдать мне все товары, если я тебя пощажу?

— А то что?

— Н-ну…

— Забудь.

— Я так и думал, — вздохнул Фарух и опустился на тюк.