Я надену чёрное

Во взгляде Двинутого Крошки Артура промелькнула озорная искра, которая вынудила Тиффани уточнить:

— И как именно они покончили жизнь «самовбивством»?

Полицейский Фигл пожал крохотными, но широкими плечами:

— Они приперли к кургану Фиглов лопаты, мисс. Я человек закона, мисс, и ни разу не видал курганов, пока не повстречал тех милых джентльменов, но даже моя кровинушка вскипает, мисс. Кипит мой разум возмущенный, мисс, и в смертный бой, как говорится, идтить готов. Сердце стукает, пульс несется вприпрыжку, а в глотке всё жжёт, точно дыхалка у дракона — при единой мысли об том, как яркая сталь лопаты врезается в глину над курганом Фиглов, режет и всё крушит. И я бы точно пришиб того человека, мисс. Пришиб бы до самой до смерти, и гнался бы за ним до следующей жизни, чтобы прибить его снова и снова, потому как то самый смертный грех из всех грехов — загубить цельный народ, и в этом смысле, одной смертью того греха не скупить. Однако ж, как я уже помянул, я человек закона, и очень надеюся, что энто неразумение можно уладить без резни и массового кровопускания, криков, воплей и прибивания разных частей человеков к деревьям, как уже было ранее, то ясно? — Двинутый Крошка Артур поднял свой полноразмерный полицейский значок словно щит и уставился на Тиффани с одновременным выражением легкого шока и вызова.

Тиффани была ведьмой.

— Должна сказать тебе одну вещь, Двинутый Крошка Артур, а ты должен понять мои слова правильно. Добро пожаловать домой, Артур.

Щит выпал из его руки.

— Айе, мисс. Теперича я то осознал. Полицаседским не к лицу говорить о сказаннутых вещах. Им нужно законить или жюрить, тюряжить или предложить, и они б сказали, что не можно брать правосуд в свои руки. Потому, точняк, в руки я возьму значок, и встану в ряд со своим народом, у которого, должон отметить, нестрогие стандарты гигиены.

Это вызвало гром оваций у собравшихся Фиглов, хотя Тиффани не была уверена, что все понимают концепцию гигиены или, на худой конец, служения закону.

— Даю слово, — сказала она, — никто к кургану и пальцем больше не прикоснётся. Я прослежу, ясно?

— Ух, что ж, — печально произнес Двинутый Крошка Артур, — то возможно и будет хорошо, мисс, но вдруг что стрясется за твоей спиной, кады ты усвистишь по своим наиважнецким делам в горах? Что тада?

Все взгляды, даже находившихся поблизости коз, обратились к Тиффани. Она никогда такого не делала, потому что знала, что это плохой тон, однако взяла Двинутого Крошку Артура за тело и поднесла к глазам.

— Я карга этих холмов, — произнесла она. — И я клянусь тебе и другим Фиглам, что их дому никогда впредь не будут угрожать железом. И такого никогда не случится за моей спиной, потому что я всегда буду за ним присматривать. И покуда это так, ни один живой человек его не тронет, если хочет и дальше остаться живым. И если я вдруг подведу в этом Фиглов, пусть меня протащат через семь адов на метле, сделанной из железных гвоздей.

Честно говоря, про себя Тиффани отметила, что в основном это пустые угрозы, но Фиглы не считают клятву клятвой, если в ней не содержится достаточное количество громов и молний, бахвальства и обещания кровопролития. Последнее, каким-то образом, в их глазах придавало клятвам официальный статус. «Но я и правда прослежу, чтобы к кургану больше не прикасались, — решила она. — Теперь Роланд мне не сможет отказать. Кроме того, теперь у меня есть секретное оружие. Со мной подружилась одна юная леди, которая скоро станет его супругой. В подобных обстоятельствах у мужчины нет шансов».

Получивший столь громогласные заверения Двинутый Крошка Артур просиял:

— Отлично сказано, госпожа, и ежели позволите от личин моих новых друганов и родственников поблагодарить тя за сказ про женительно-свадебные дела. Он был весьма познаваемым для тех из нас, кто был мало знаком с подобными вещами. И тут некоторые антересуются — нельзя ли уточнить?

Уже от подобного вступления она пришла в ужас, а при мысли о Нак Мак Фиглах, задающих вопросы о фактах из жизни женатых стало ещё хуже. И никакого смысла разъяснять им почему она не станет им объяснять не было. Поэтому Тиффани просто стальным тоном сказала «нет», и осторожно поставила его обратно на пол. Потом она добавила:

— Вам не следовало подслушивать.

— Почему? — уточнил Вулли Валенок.

— Просто не следовало! И я не собираюсь это объяснять. Просто не следовало. А теперь, джентльмены, я бы хотела некоторое время посвятить себе, и вам бы тоже не помешало.

Некоторые, она была уверена, все равно пойдут следом. По обыкновению. Она вернулась обратно в зал и села как можно ближе к огню в камине. Даже сейчас, поздним летом, в зале было холодно. Для защиты от холодных стен он весь был увешан гобеленами. Сюжет был типичным: люди в доспехах размахивающие мечами, топорами и луками напротив других вооруженных людей.

Учитывая, что битвы обычно скоротечны и шумны, им наверняка приходилось останавливать схватку на пару-другую минут, чтобы вышивальщицы успели запечатлеть самые лучшие моменты.

Лучше всего Тиффани была знакома с гобеленом возле камина. Как и всё дети, выросшие в замке.

Так учат историю здешних мест, если поблизости есть кто-то из старших, способный объяснить, что именно изображено. Хотя, когда она была девчонкой гораздо интереснее было самой придумывать истории о разных рыцарях. К примеру о том, что отчаянно гонится за сбежавшей лошадью, или о том, кого собственная лошадь сбросила, и он теперь торчит из земли вверх тормашками, воткнувшись острым концом шлема, что — и это даже детишкам понятно — не особо хорошая позиция на поле боя. Они были словно старые друзья, застывшие посреди древней битвы, название которой никто на Мелу уже и не помнил.

И вдруг… среди них оказался еще один, которого здесь никогда не было прежде. Он бежал сквозь битву по направлению к Тиффани. Она уставилась на эту фигуру. Её тело настойчиво требовало прилечь спать прямо здесь и сейчас, а каждая крупица мозга, еще способная мыслить, умоляла сделать что-нибудь. Где-то посредине между ними её рука схватила головню, лежавшую с краю очага, и поднесла её прямо к гобелену.

За прошедшие века ткань высохла и могла вспыхнуть как прошлогоднее сено.

Теперь фигура стала приближаться осторожнее. Её ещё не удавалось разглядеть детали, но её и не хотелось. Рыцари были вытканы без учета перспективы, они были абсолютно плоскими словно детский рисунок.

Но черный человек, который вначале появился в виде черной точки, по мере приближения становился всё больше и теперь… Она смогла разглядеть его лицо и пустые глазницы, которые даже теперь меняли цвета, когда он миновал одного за другим рыцарей в раскрашенных доспехах. Вдруг он побежал и стремительно стал увеличиваться в размерах. И она вновь ощутила удушливую вонь…

Сколько может стоить этот гобелен? Есть ли у неё право его уничтожать? Учитывая тварь, которая собирается из него вылезти? О да, да!

Как было бы здорово быть волшебником и позвать этих рыцарей на их последний бой!

Как было бы здорово быть ведьмой, которая живет далеко-далеко отсюда! Она поднесла потрескавшую головешку ближе и взглянула в пустые дыры на том месте, где должны были быть глаза. Ведьме нужно быть готовой встретить «не присутствующий» взгляд, потому что каким-то образом ты всегда чувствуешь, что он может высосать из глазниц твои собственные глаза.

Эти туннели в черепе были завораживающими, и он начал словно змея медленно двигаться из стороны в сторону.

— Пожалуйста, не надо.

Этого она не ожидала, голос был резкий и в тоже время дружеский. Он принадлежал Эскарине Смит.

Ветер был холодным и серебристым.

Тиффани лежала на спине, уставившись в белое небо. Краем глаза она видела, как колышется на ветру и шуршит высохшая трава, но, к удивлению, за пределами этого клочка природы, по прежнему находился огромный камин и гобелен с дерущимися рыцарями.

— Очень важно, чтобы ты лежала неподвижно, — произнес тот же голос откуда-то сзади. — То место, где ты сейчас находишься, было так сказать, смётано на скорую руку только ради этого разговора. Оно никогда не существовало до твоего появления в нём, и моментально распадётся, как только ты его покинешь. Строго говоря, по канонам всех философских учений, о его существовании речи вообще не идет.