День рождения цивилизации (СИ)

Для Златыного отца, Андрея Тимофеевича, единственного сына Ксении и Тимофея, смерть матери стала вообще тройным ударом: он разом потерял мать, почти отца и свое будущее. В том далеком и страшном для семьи Стороженко сороковом году, Андрею Тимофеевичу было всего девятнадцать лет и был он тогда долговязым красенем Андрюшей, по котором сохли все сельские девчата; заводила и баянист, обязательный участник всех аматорских сельских спектаклей мечтавший о кино и театре. И все это рушилось в одночасье.

Прежде, чем запить и рассудок мутить, Тимофей Маркович благоразумно, в день же смерти жены, передал свое «колдовское» родовое наследственное звание врачевателя «Дари» единственному представителю мужской линии сыну Андрею и, как тот не пытался перевести стрелки на старшую сестру Роксану, которая после месячного замужества осталась вдовой, погибшего на войне с белофиннами Алеши- соседа и одноклассника, - но отец был непреклонен.

Боль непоправимой утраты кроила их сердца и, в такой день, Андрей не смог отказать отцу.

Роксана Тимофеевна, как и предсказывал брат, никогда уж больше замуж не ходила, а осталась за хозяйку в отцовском доме, став отцу нянькой, брату и его будущим детям мамкой.

Андрею же пришлось, вместо театрального училища, оканчивать медицинское, то есть, по мудрому совету отца, легализировать свое знахарское положение, и, после окончания медучилища, проработать всю жизнь (с перерывом пребывания на фронте), до самого ухода на пенсию, в качестве сельского фельдшера в родном селе Богусловка.

Штат их медпункта состоял из двух человек и помощницей Андрея Тимофеевича стала сестра Роксана, тоже окончившая медучилище, но уже по горячей просьбе брата, чтобы подменять его во время постоянных частых и, порою, долгих отлучек.

К превеликой досаде обездоленных войной невест и вдов, Андрей так и не женился, а остался холостяком, но в конце сорок пятого вернулся с фронта с годовалым сыном Николаем на руках, возраст которого Роксана быстренько высчитала, с при сущей всем женщинам в таких вопросах смекалкой, так как доподлинно знала ни только месяц, но и день зачатия малыша, но об этом и словом не обмолвилась брату.

Злате же, которую Андрей Тимофеевич, не доверяя аистам, в семьдесят восьмом тоже принес из одного из своих постоянных походов В горы (Как он говорил, за сбором лекарственных трав. А что, все правильно. Железная отмазка для потомственного знахаря: капуста тоже трава, не дерево же). Когда девочка подросла и достигла возраста, когда между матерью и дочкой появляются маленькие женские тайны, Роксана Тимофеевна часто, по просьбе Златы, рассказывала предысторию рождения брата Николая.

В тот памятный вечер, Роксана, выпроводив отца, работающего тогда в колхозе ночным сторожем, на дежурство и, намаявшись за день от беготни и забот, собралась было поужинать и шла к печи, как вдруг, неведомая волна страха с головой накрыла ее но тут же опала. Женщина остановилась, как вкопанная, испуганно огляделась по сторонам и прислушалась.

Кругом было тихо и по мирному спокойно и, лишь гул далекой канонады со стороны соседей Польши, напоминал, что война еще продолжается. Роксана облегченно вздохнула и расслабилась, но тут же немой крик мольбы и отчаяния, как удар молнии, проник в ее мозг и стал стучать и голосить в каждой его клетке.

Словно ведомая неведомой силой, женщина бросилась из дому и рывком распахнула дверь. В сгустившихся сумерках ее испуганный взгляд рассеянным боковым зрением еще успел заметить в конце огорода, где-то в районе дикой груши, огромное шарообразное свечение, но тут же намертво приковался к туманному силуэту, человеку, бредущему с тяжелой ношей на руках.

Роксана рванула было на помощь, но ноги словно примерзли к земле. Идущий человек уже приблизился достаточно близко, чтобы даже в сумерках можно было ясно разглядеть, что это было молодая девушка, несшая на себе безвольно свисавшее тело в военном обмундировании. Сердце Роксаны екнуло от тревожного предчувствия, ноги неожиданно отпустило и она помчалась на помощь.

Несмотря на девичью хрупкость приближавшейся, казалось, что она совсем не чувствует тяжести своей ноши и, только душевная боль и отчаяние, которые звенящими молоточками продолжали биться и в мозгу Роксаны, подкашивали ноги бредущей. Крепкая и рослая, как и все в роду Стороженков, Роксана только тихо охнула, узнав в раненом сержанте медицинской службы своего брата Андрея, подхватила как-то сразу, резко потяжелевшее бездыханное тело, и, стиснув зубы, чтобы не закричать от горя, поспешила в дом.

Обессилевшая златовласая незнакомка тоже молча семенила рядом, намертво вцепившись в руку Андрея, будто бы удерживая и не давая улететь, едва теплевшей в теле брата, жизни. Роксана занесла Андрея в комнату, где они обычно дома принимали больных и осторожно опустила на топчан.

- Где он?! Быстро! Где он? - проговорила, то ли промыслила незнакомка на каком-то польско-птичьем диалекте, но Роксана точно поняла, что спрашивает та об их семейном реликтовом даре.

«Ведьма, настоящая ведьма!» - указав взглядом на половой коврик, прикрывающий дар и, увидев, как тело брата словно невесомое поднял ось с топчана в воздух и зависло над даром, только и успела испуганно подумать Роксана и, тут же, «отключилась» .

Проснувшись утром, Роксана очень и очень смутно помнила вчерашний вечер и, если бы не едва заметные побуревшие уже капельки крови на половом коврике над даром да смятые простыни в спальне брата с капельками крови поярче, то она свои туманные воспоминания посчитала бы не более, чем ночным кошмаром.

Окончившую очередной пересказ этих таинственно­странных событий военного времени, тетку Роксану, Злата всегда неизменно спрашивала:

- Так какие же, тетя, были у нее волосы?

И та так же неизменно отвечала:

- Золотавые, как у тебя, доченька! - и произведя в уме несложный арифметический подсчет, горестно вздыхала, но уже мысленно: «Женщины, которым за пятьдесят, у нас не рожают. Видно, правы сельские бабы, утверждающие с решительностью очевидцев, что дети Андрея Тимофеевича и его частые отлучки из дому - это все звенья одной цепи, ведущей в соседний закрытый элитный спецсанаторий для богатых иностранцев и наших номенклатурных вождей, где Андрей Тимофеевич иногда демонстрировал свой непревзойденный массаж. Вот от такого«массажа» одни «пациентки» «улетали», а другие, возможно, и «подзалетали» .

Местных красавиц можно было понять и простить. Многие из них положили глаз на незнающего старости вечно молодого Андрея Тимофеевича, а он как был, так и остался бобылем. Сам двоих детей вырастил, выучил и теперь еще, шокируя не только односельчан, но и своих близких, взял да и неожиданно- негаданно иммигрировал в США.

Но это неожиданно для других, а Злата о намерении отца податься в штаты знала давно, считай с первого курса мединститута. Куда ее Андрей Тимофеевич, не желая травмировать дочь лишней нервозностью не всегда объективных вступительных экзаменов, определил вполне законно: оплатив все и вся за весь срок обучения. Еще и, купив ей вдобавок и двухкомнатную квартиру в Киеве, прямо рядышком с мединститутом. Злата, правда, еще хотела бы иметь розовую мечту своего детства, такой же как и у отца джип-«Хаммер», но Андрей Тимофеевич резонно заявлял, что тогда уже лучше купить и диплом семейного врача, а не устраивать всю эту канитель с обучением, которая ей, как будущей «Дари», нужна, как зайцу стоп-сигнал. Мол, получишь сразу и машину, и диплом, и звание «Дари» в придачу, а я укачу за океан и не буду ждать еще целых пять лет, пока ты выучишься.

Злата же, как и все Стороженко была непреклонна:

- Хочу быть как все, хочу быть студенткой. А ты езжай! Я тебя не держу и, честное слово, не буду в обиде.

Но отец тоже был непреклонен:

- Увижу диплом, тогда ...

И не теряя надежды, все пять лет продолжать уговаривать Злату иммигрировать вместе с ним, но та неизменно отшучивалась:

- Я - украинка, а украинцы Родину на доллары не меняют!