Юность кудесника

В архитектурном смысле Божемойка представляла собой очаровательное смешение эпох: пышность сталинского ампира подчёркивалась спартанской лаконичностью хрущёвского кубизма и мирно соседствовала с буйной эклектикой новорусских особняков. С удовольствием проделав обратный путь пешком, ученик чародея взбежал на пятый этаж и, толкнув незапертую дверь квартиры Ефрема Нехорошева, сразу услышал нытьё очередного клиента.

– Ну что ж это такое? – горестно дребезжал тенорок. – Вот говорят: чтобы деньги были, надо подлецом стать… Вроде и подлец – а денег всё нет…

– Э, милый! – весело отвечал ему старый колдун. – Стать подлецом – чепуха! Тут ещё талант нужен…

– И тут? – ужаснулся клиент.

– А ты думал! Знаешь вообще, что такое талант? Откуда само слово взялось?

– Д‑деньги такие были…

– «Деньги»!.. Полторы тысячи сребреников по тогдашнему курсу. Пятьдесят раз Христа продать! Сумел – значит, талант. Весь бизнес на этом основан, вся политика…

Обменявшись с Ефремом приветственным кивком, Глеб прошёл на кухню, где, смешав в определённой пропорции порошок грубого и тонкого помола, сварил себе кофейку. Вызвал в памяти рухнувший ковёр, обнажённую стену с отпечатком руки в эфирном слое и сделал первый глоток. Допив, привычным движением трижды взболтнул гущу по часовой стрелке, опрокинул на блюдце, затем досчитал до семи и взглянул, что там осталось в чашке. Сбоку от бывшей ручки (вся посуда в доме Ефрема была битая, зато с безупречной энергетикой) лепилось пятно орнитологического характера. При желании в нём можно было признать ворона (несчастье в доме), голубя (чистую, честную душу – чью, интересно?), лебедя (внезапные деньги), орла (победу после трудной борьбы) и даже, извините, петуха (как ни странно, хорошие известия). Впрочем, гадание на кофейной гуще считается простеньким и не слишком достоверным. Многие сейчас предпочитают осведомляться о будущем тем же способом, но по сивушных маслам чумахлинского первача.

Вскоре в дверном проёме показался спровадивший посетителя Ефрем – в шлёпанцах, в халате и с неизменной своей страдальческой улыбочкой на старческих устах.

– Ну и как мой другалёк Егорка Надточий? – полюбопытствовал он. – Что там у него стряслось?

– А ты его давно знаешь?

– Да так… Сколдовал ему разок с похмелья, теперь сам жалею. Да и он, наверно, тоже…

Видя, что учитель в добром расположении духа, Глеб представил ему дело в юмористических тонах, особенно подробно расписав историю с липовым детектором лжи.

Вопреки ожиданиям колдун не засмеялся. Даже не улыбнулся.

– Чем же тебе это не детектор? – задумчиво изрёк он. – Детектор. Причём самый точный, на все случаи жизни… И ведь как просто, а? Лампочка, кнопочка… Дядя‑то, видать, и впрямь не дурак…

Беседу была прервана сигналом мобильника.

– Говорите, – разрешил Портнягин. С нарочитым равнодушием выслушал чей‑то длинный и, надо полагать, взволнованный монолог. – Четвёртый раз ковёр упал, – негромко сообщил он Ефрему. – Вместе со штукатуркой…

– Вот же настырная баба! – подивился тот.

– Хорошо, попробую уговорить, – сказал Глеб в трубку. – Очень просят, чтобы ты приехал, – пояснил он, снова обращаясь к учителю. – Сейчас машину пришлют…

***

Да, зрелище было не для слабонервных. Кто не знает, тот наверняка решил бы, что в квартире недавно имел место террористический акт. Тонкая известковая пыль в сочетании с запахом корвалола вызывала спазм в горле. Хозяйка рыдала на припудренном диване. Глава семьи, тоже изрядно припорошённый, стоял, словно бы отшатнувшись от всего сразу. Так, наверное, мог выглядеть аристократ, впервые схлопотавший по мордасам.

– Одним ударом всю штукатурку сорвать… – с уважением пробормотал Глеб. – Уметь надо.

– Чего там уметь‑то? – ворчливо отозвался старый чародей. – Квантовый вакуум при спонтанных выбросах и не такое творит… Ага! – перебил он сам себя – и, осторожно ступая по хрустким обломкам, подобрался поближе к стене. – Тут ещё письмецо…

«Дура!!!!!!» – начертано было косметическим карандашом на обнажившемся белом кирпиче. С шестью восклицательными знаками.

– Ну это просто хамство! – расстроенно сказал глава семьи. – Ещё и Леточкин карандаш испортил…

– Та‑ак… – протянул Ефрем. – Сначала, стало быть, ковёр сбрасывал, потом штукатурку… Слышь, Егорка! – повернулся он к хозяину квартиры. – Инструмент в доме есть?

– Есть, – с недоумением отозвался тот. – А‑а…

– Тащи сюда зубило и молоток.

– Да, но зачем?

– Делай, что велено.

Оскорблённо пожимая плечиками, Егор Надточий удалился и вскоре вернулся с молотком и зубилом.

– Ну‑ка, Глебушка, – попросил старый колдун. – Ты у нас тут самый здоровый. Выбей‑ка этот кирпич к едрене фене!

Хозяйка, прервав истерику, поднялась с дивана. Тоже подошла посмотреть.

С недовольным видом Портнягин принял орудия труда и, стараясь по возможности уберечь обувь, ступил на погребённый под строительным мусором ковёр. К его удивлению, молоток почти не понадобился, украшенный обидной надписью кирпич вынулся сам, стоило поддеть его сбоку зубилом. Извлечённая из тайника пластиковая упаковка была туго набита зелёными банкнотами.

– Однако, баксы… – глубокомысленно заметил Ефрем, передавая находку хозяйке.

Супружескую чету хватил столбняк.

– Ш‑што это значит? – зашипев, как пробитый шланг, выдавил наконец Егор Надточий.

– То и значит. Сказал: добром вспомянёте – ну и вот…

При этих словах старого чародея хозяйка побледнела, попятилась – и, судорожно прижав тугую пластиковую упаковку к груди, осела на диван.

– Боже! – в страхе выдохнула она. – Он ведь это неспроста! Значит, опять какую‑то гадость готовит…

***

Поплутав по осенённым алыми клёнами дворам, такси выбралось на латаные‑перелатаные асфальты Божемойки.

– А дядя‑то, оказывается, добряк, – заметил Глеб. – Сколько там было? Штук пятьдесят?

Колдун зыркнул искоса, помолчал.

– Скорей шутник, чем добряк… – покашливая, уточнил он. – Но умён, умён, ничего не скажешь… А ты, Глеб, всё это давай на ус мотай! Главное, запомни: когда от тебя каверзы ждут, начни делать добро – свихнутся ведь с перепугу…

СЕДЬМОЙ КОЛ ИЗ ПЛЕТНЯ СУПОСТАТА

Богаты мы, едва из колыбели,

Ошибками отцов и поздним их умом… М. Ю. Лермонтов

Второй день подряд то накрапывало, то моросило. Физические капли бились о крышу, астральные пролетали здание насквозь чуть ли не до фундамента. Души мокли, настроение было соответственное.

– Это где ж тебе так физию русифицировали? – ворчливо полюбопытствовал старый колдун Ефрем Нехорошев, присматриваясь к переплюснутым чертам ученика. Правый глаз Глеба Портнягина был объят траурным фингалом. Левый и вовсе заволокло.

– На митинге, – мрачно ответствовал воспитанник.

– Ишь ты! – подивился колдун. – На митинге! Никак в политику потянуло?

Ведя отшельнически‑запойный образ жизни, он настороженно относился к любому общественному начинанию, справедливо подозревая в нём напущенную кем‑то порчу.

– Да не в политику… – с досадой отозвался Глеб. – Друган у меня… бывший… Склад с ним брали…

– Та‑ак… И что?

– Ну, иду проспектом, а там митинг. Потом смотрю – вроде оратор знакомый. Пригляделся – он. Хотел я ему рыло о динамик поправить…

– Другану‑то?

– Таких друганов!.. – вскипел Глеб. – Думаешь, из‑за кого нас тогда на складе ментовка повязала? Полтора года по его милости отмотал!.. – Насупился, приостыл. – Ну вот всем митингом меня и…

– Суров ты однако… – Старый знахарь, кряхтя, поднялся с табурета, изучил повреждения. – Дай‑ка заговорю…

Нахмурился, зашептал. Глеб прислушивался в надежде запомнить слова заговора, но больно уж тихо и быстро бормотал Ефрем. Однажды только проступило из общей невнятицы что‑то вроде: «у киски заболи, у собачки заболи…» – а дальше опять пошло неразборчиво.