Миллион лун

И это было последней мыслью, которую я успел уловить в своей голове.

Потому что в следующий момент шарик вспыхнул, взорвав ванную комнату ярким, ослепительным белым светом.

И мне показалось, что я ослеп…

Я проснулся от звонка мобильного телефона.

Сначала мне вновь показалось, что перед глазами все тот же белый свет, и я вижу ту жизнь, что существует за краем Вселенной. Вспышки света… Силуэты… Мир, который невозможно представить, а, увидев, почти невозможно поверить…

Но постепенно пятнышки перед глазами растворились, мир наполнили другие цвета, и я увидел потолок и люстру.

Телефон звонил настойчиво, не думал замолкать. И что людям не спится в такую рань?

Поднимаясь с пола, я мысленно согласился с высказыванием, что выходные придумал бог, а рабочие дни и будильники — дьявол!

— Алло?

Звонила Юлик:

— Ты еще спишь? О! — воскликнула она, — как можно, Артем! Как можно? Ты что забыл?

— Помню, — хмуро отозвался я, протирая глаз кулаком. — у меня обстоятельства. Я полночи бегал за вашей Сьеррой!

— Да мы наслышаны! — звонко засмеялась в трубке Юлик, — знаешь, как тебя теперь называют? Фаворит!

— Ну, спасибо!

Юлик засмеялась еще громче.

— Не за что, — сказала она, — одевайся, красавец, я жду тебя в холле через полчаса. Успеешь попудрить носик-то?

— Успею.

— Тогда бывай.

Трубку положили. Я, в свою очередь, кинул телефон на подушку и встал. Спать на полу — занятие сомнительное. Я никогда не понимал людей, которые твердили, будто спать на полу — это полезно. Возможно, от сна на полу выравнивается позвоночник. Возможно, кровь лучше бегает по венам. Возможно, ноги не затекают (хотя, я что-то и на кровати не замечал, чтобы они затекали). Но ведь как же это неудобно!

Потянувшись, хрустнув косточками, что называется, я окинул взглядом номер и с чувством странной ностальгической грусти осознал, что Анн и Танн уже ушли. Кровать оказалась аккуратно заправленной, взбитая подушка стояла «треугольником», навевая воспоминания о пионерском лагере, в которых мне довелось побыть, слава богу, всего один раз. Рюкзаки исчезли.

А вот вещь на столе меня заинтересовала больше всего. На блюдечке лежал тот самый белый шарик. Под ним — придавленный лист. Аккуратно вынув его, я прочитал:

«Дорогой Артем. Огромное вам спасибо за проявленную доброту и заботу. Как и договаривались, мы не будем причинять вам лишних проблем и уйдем пораньше, до того, как вы проснетесь. Возможно, мы больше никогда не увидимся. Поэтому спасибо за все сразу. Примите в благодарность от нас этот ретранслятор безвоздушной материи. Он позволяет воспроизводить запись, сделанную нами за Краем Вселенной с точностью до 0,3 % кадра в наносекунду. Надеемся, подарок вам понравится. За нас не беспокойтесь, у нас еще есть. Анн и Танн»

Отложив записку, я посмотрел на шарик. Шарик молчаливо напоминал о прошедшей ночи. Пятнышки яркого света до сих пор бегали у меня в уголках глаз. Это вам не естественный огонь в глазах Сьерры. Это что-то гораздо большее…

— Значит, ты у нас ретранслятор, — пробормотал я, беря шарик в руку, — а я то думал, что и вправду оказался там. За краем Вселенной. А ты только показываешь съемку…

Шарик не ответил — что было вполне естественно — но его бледно-матовая поверхность отозвалась легкой, едва ощутимой, вибрацией. Словно шарик хотел, чтобы на него снова нажали сверху и снизу двумя пальцами.

Нет уж. Мне собираться надо, а не разглядывать уголки Завселенья (вот уж глупое слово, запрыгнувшее в голову и застрявшее, словно паразит какой). Я вернул шарик на место, где он выглядел словно яблочко на блюде из старой сказки, и побрел умываться.

Холодная вода немного меня взбодрила. Теперь бы хорошего кофе с бутербродом — и жизнь стала бы еще лучше.

Ну-ка, многоуважаемая гостиница, скажите мне, повезло сегодня с миром или нет?

Распахнув шторы, я понял, что повезло! Еще как повезло!

Во-первых. Погода стояла великолепная. Чистое голубое небо не разрезало ни единого облака. Оно казалось огромным безбрежным океаном, на горизонте которого поднималось красное гигантское яблоко-солнце. Ветер играл в макушках деревьев — больших, укрытых изумрудными шапками листьев. Из-за деревьев частично проступали остроконечные крыши домов из черепицы и, изредка, серого волнистого шифера. Сверкали на солнце стеклянные стены и просто большие светлые окна. Заставляли жмуриться и улыбаться. Красиво, да. Воистину красиво.

Во-вторых же, во-вторых, я различил людей, бредущих внизу по тропинкам и улочкам. Людей, господа! Настоящих, двуногих, одноголовых людей. Гуманоиды! Следовательно, выход в город обещал быть интересным и не таким страшным, как я себе представлял еще вчера.

Что ни говори, но общаться с людьми, которые похожи на меня внешне, намного проще, чем с какими-нибудь зеленокожими, плосконогими, ластообразными существами.

Настроение мое улучшилось ровно настолько, что я начал насвистывать какую-то веселую мелодию. Насвистывал я ее и когда одевался, и когда убирал постель и когда выходил из номера в коридор.

А вот в коридоре свист неожиданно прервался. Потому что я столкнулся нос к носу с многоуважаемой Ритой Львовной.

Судя по нахмуренным бровям и отнюдь не жизнерадостному выражению лица, Рита Львовна была не в духе. Хотя, когда я видел ее последний и единственный раз, она тоже была не в духе. Это был ее образ — не в духе!

Шаркая тапочками, Рита Львовна подошла ко мне. Я почувствовал неловкость, и под ее грозным немигающим взглядом мгновенно припомнил все свои грехи за последние пару лет. Мгновенно вспомнились слова Степы относительно отчества главы регистратуры. Вспомнились — и крепко засели в голове.

— Ох, и жизнь пошла, — сказала Рита Львовна мрачно. И не понятно было — заходит ли она издалека к чему-то важному или просто жалуется.

На всякий случай, я кивнул:

— И не говорите.

— Времена уже не те, — продолжила Рита Львовна, грозно сверкая очами, — где же это видано, что бы работников делопроизводства от этого самого делопроизводства отвлекали, а?

Я осторожно подтвердил еще одним кивком головы.

— Вот, посмотрите, молодой человек. Возьмем в пример меня. Я старый заслуженный работник. Сотни лет на производстве. У меня все бумаги разложены. Листик к листику. Папочка к папочке. Ключик к ключику. К моим напутствиям и инструкциям прислушиваются и выполняют… вот вы. Водите девушек в номер после девяти?

Я похолодел. Не иначе, к этому и подводилось. А откуда она узнала? Степа, что ли сдал? Не в его духе, кажется. Да и не до того Степе, у него же флюс, пол-лица развезло…

— Не вожу, — дрогнувшим голосом соврал я.

— Вот видите, — сказала Рита Львовна, — все слушаются, все выполняют. И что в итоге? Звонит мне с утра Игнатушка наш и просит, мол, помоги, Львовна, не справляемся. Как я могла ему отказать? Несмотря на стаж, несмотря на заслуги… согласилась!

Рита Львовна сокрушенно вздохнула и запустила руки в карманы огромного своего красного халата. Из одного кармана, к моему удивлению, была извлечена бутылка «Хольстен», из второго — пара таблеток серого цвета. Закинув таблетки в рот, Рита Львовна сделала бутылкой пару круговых движений — разбалтывая жидкость — и залпом запила.

У меня перехватило дыхание:

— Мне идти надо, — произнес я, бочком продвигаясь в сторону, — меня ждут там, понимаете…

— Стойте, молодой человек, — сказала Рита Львовна, и я замер.

Бутылка «Хольстен» исчезла в бездонном кармане, оставив после себя лишь воспоминания.