Царский сплетник и дочь тьмы

— Я был уверен, что народу ваш почин понравится. Сколько можно этому бандиту портить жизнь великореченцам?

— Но не за счет же государственной казны! — взбеленился царь.

— Государственной? — «удивился» сплетник, ткнулся носом в газету и укоризненно покачал головой. — Я этого наборщика убью! Целый абзац из текста выкинул. Тут не хватает несколько строк.

— Каких?

— Самых главных. В которых говорится, что эти десять тысяч в казну должны принести бояре.

Бояре приветствовали эту новость таким «радостным» воем, что на сердце державного сразу отлегло. Он пожал руку Виталику и начал разделять его возмущение непрофессионализмом сотрудников газеты.

— Я тоже заметил тут одну опечатку. Не десять, а двадцать тысяч золотых…

Радость бояр достигла апогея, и они, попадав с лавок, начали биться лбами об пол. Пока они занимались мазохизмом, Виталик с Гордоном успели перемигнуться.

— Ну что? Разницу, как обычно, пополам?

— Заметано.

Василиса с видом великомученицы откинулась на спинку трона, воздев очи к потолку, за которым обязано было быть небо.

— Нет, вы неисправимы! Ну нельзя же так перегибать палку! Когда-нибудь бояре просто-напросто взбунтуются.

— С них не убудет, — успокоил ее Виталик. — Они за годы верной службы столько наворовали, что их еще лет десять доить можно.

Сплетник вышел вперед.

— Так! — повысил он голос. — Я не понял, наше боярство что-то имеет против искоренения преступности на Руси? Какие-то жалкие двадцать тысяч пожалели! Восемь десятков бояр от щедрот царских кормятся. Это ж по двести пятьдесят золотых с носа получается. Царь-батюшка, — повернулся юноша к Гордону, — раз они не желают восстановления мира и порядка на Руси, то это явно заговор против народа, царя и отечества. Я даже не знаю, какой службе ими начать заниматься — налоговой или моей?

— Вообще-то у меня Малюта давно без работы сидит, — задумчиво сказал Гордон.

— Отец родной! — радостно завопил палач. — Благодетель! Отдай мне их хотя бы на пару часов, я из них все тридцать тысяч выбью!

Что тут началось! Бояре так искренне начали возмущаться мизерностью назначенной награды за поимку государственного преступника, о котором агент Петухов такие страсти в своей статейке прописал, что цена вопроса тут же подскочила до сорока тысяч. Теперь уже начал биться об пол головой Малюта, осознав, что опять остался с носом. Его можно было понять. Уже второй месяц подряд он не мог испытать заграничную новинку — испанский сапожок. Не было клиентов!

— Слушай, а мы не продешевили? — задумчиво спросил Виталика Гордон.

— Вы делом когда-нибудь займетесь или нет? — не выдержала наконец Василиса.

— Да, сплетник, — оживился Гордон, — тут этот независимый корреспондент… как его… агент Петухов выдвигает против тебя вполне обоснованные обвинения. Паршиво работает твоя служба. Дон, понимаешь ли, в городе беспредельничает, средь бела дня боярина Надышкина убил. Вчера чуть лучшую лекарку Великореченска не застрелил. Если б не твой брат Женек, вставший грудью на ее защиту…

— Да, да, признаю, — понурил голову аферист, — есть недочеты в работе. Но что делать? Служба молодая, еще не окрепшая, людей не хватает.

— А еще этот агент Петухов пишет, что вот-вот доберется до истоков заговора, узнает все имена заговорщиков, злоумышляющих против царя-батюшки, то бишь меня, выяснит, где они скрываются, и передаст эти сведения… — Гордон сделал драматическую паузу, — знаешь кому?

— Кому? — сделал невинные глазки Виталик.

— Твоему брату Женьку! А знаешь, почему?

— Почему?

— Потому что, по мнению этого агента Петухова, царский сплетник в делах сыска лох и абсолютно никчемная личность. С Доном ему не справиться. На это способен только его… — Гордон ткнулся носом в газету и выразительно прочитал нужную фразу, — «…полностью отмороженный брат Женек». Кстати, сплетник, а кто твоего брата заморозил?

— Наверное, Кощей, — удрученно вздохнул Виталик.

— Этот может, — согласился царь. — А еще этот агент пишет, что царский сплетник, вместо того чтобы делом заниматься, с утра до вечера амурный политес с этой самой Янкой Вдовицей делает. — Гордон сердито покосился при этих словах на Василису и перевел взгляд обратно на Виталика. — Что скажешь на это, сплетник?

— То, что у нас наконец-то появилась настоящая свобода слова! — гордо сказал Виталик. — Вот раньше кто-нибудь посмел бы так открыто обсуждать мои амурные дела с симпатичной вдовушкой, на свадьбу с которой ее родственники согласия не дают? — (Василиса при этих словах юноши тихонько зарычала.) — Посмел бы вообще кто-нибудь тявкать на самого царского сплетника? — продолжил свою пламенную речь Виталик. — Фигушки! А теперь — пожалуйста! Заплатил, сколько положено, Левше на развитие печатного бизнеса и лепи правду матку в глаза!

— Ух ты! И много этот Петухов за правду-матку заплатил? — заволновался Гордон.

— За правду-матку берем по-божески, — удовлетворил любопытство державного Виталик. — Пятьдесят золотых за статью на первой полосе, сорок за статью на второй, тридцать на третьей…

— Пятьдесят процентов в казну!

— Побойся бога! Налог — десятина!

— Да опять вы не о том! — зашипела на них Василиса. — Когда наконец делом займетесь?

— Да каким делом-то? — не понял юноша.

— Сплетник, ты свою газету сегодня хотя бы в руках держал?

— А то! Даже две полосы успел прочитать.

— Жаль, что до четвертой не добрался. В кои-то веки Великореченск удостоил своим посещением воистину святой человек, а поселился почему-то не во дворце, а черт знает где! На каких-то задворках в Среднем граде, в доме боярина Пустышкина, будь он неладен.

Виталик подбежал к своему креслу, схватил газету, открыл четвертую полосу.

— «…прибыл святой старец отец Святозар… — торопливо шевелил он губами, — …лечит взглядом, словом божьим, рукоприкладством…» Ну, так и я могу, — не удержался от комментария сплетник. — У меня удар с правой в челюсть хорошо поставлен. А еще и с ноги могу приложить. Что там у нас дальше? «Прием больных с девяти утра до двух пополудни на подворье купца Пустышкина…» Так, кто тут у нас такой шустрый оказался? Ага. Внештатный сотрудник «Великореченского вестника» корреспондент Курицын. Не-э-эт, ну это беспредел!

— Вот и я о том! — хмуро буркнула Василиса. — Почему о появлении в городе старца, который еще в дружине прадеда Гордона витязем служил, которого при жизни наша церковь православная в ранг святых возвела, первым узнает какой-то там вшивый корреспондент Курицын, а не возглавляемая тобой служба?

— Да какая разница, кто первый узнал, не в том дело! — Виталик начал задумчиво покусывать нижнюю губу.

— А в чем? — заинтересовался царь.

— Меня сейчас мучают два вопроса: откуда взялась эта независимая курица и кто будет платить за рекламу?

— Ну, сплетник, — скрипнула зубами Василиса. — Тебя, безбожника, я смотрю, ни святой, ни Дон уже не интересуют.

— Святым пусть церковь занимается, — отмахнулся Виталик, — это ее епархия. Дона мой братишка поймает, посадит, расстреляет, это все — мура! А вот за то, что мне за рекламу не отстегнули, порву! Финансовую дисциплину нарушать нельзя! Так, я в редакцию.

Сплетник сунул под мышку свой боярский посох и поспешил к выходу, предоставив опешившей от такой наглости Василисе ошеломленно хлопать глазами ему вслед.

— Даже разрешения не испросил! — возмутился Гордон.

— Да, совсем с головой престал дружить сплетник, — согласилась с мужем Василиса.

— Это потому, что ты его со свадьбой обломала. Вот он и бесится.

Царица лишь вздохнула ему в ответ. Она прекрасно знала причину такого вызывающего поведения юноши, в бане он ей все подробно разъяснил, искренне переживала и боялась, как за него, так и за свою племяшку.

— Грозен царский сплетник, — шелестела вслед Виталику боярская дума.

— Ни царя-батюшку, ни царицу-матушку не боится.

— Да его самого уже народ за глаза царем-батюшкой величает.