Специальный агент высших сил

— Я не гадалка! — возмутилась птица Гамаюн. — Я вещая птица. Слушай же, существо неразумное, волосатое, пророчество мое:

Но вдруг спохватилась:

— Хотя постой! Надоело работать по старинке, нынче я буду вещать в авангардном стиле. И пускай некоторые бездари обзавидуются и не шелестят. Так что лучше сперва присядь, волосатенький, на травку. Да и все садитесь.

Дождавшись, пока мы рассядемся, а великий ясень-предсказатель выскажется насчет необходимости чистки рядов прорицателей от всяких сомнительных личностей — ренегатов, предателей и прочих изменников великим идеям предсказания светлого и не очень будущего — птица Гамаюн начала отрывисто вещать. С притопом да резкими взмахами крыла.

— Ну как? — потупив глазки, поинтересовалась вещая птица.

Мы, разумеется, в меру своей фантазии и воспитанности начали выражать восторг.

— Свежо!

— Оригинально!

— Передовые веяния…

Лишь ясень скептически хмыкнул и заявил:

— Белиберда.

Зря он так. С творческими людьми нужно быть мягче. Они ведь немного не от мира сего… в том смысле, что большую часть своего времени проводят, витая среди заоблачных высей. Птица Гамаюн обиделась на его насмешку, и нам стоило немалого труда отобрать у нее столовый нож, посредством которого она вознамерилась превратить великого прорицателя в груду дров.

— Это он от зависти, — заверил я вещую птицу, убирая от неё подальше все колющие и режущие предметы.

— И то правда, — согласилась птица. — Кто следующий?

— Что ждет меня? — спросила Леля, тряхнув рыжими волосами, которые в лунном свете отливают медью.

— Кому дарить? — поинтересовался черт. — Мне?

— Узнаешь в свое время, — пообещала птица Гамаюн. — Следующий…

— Я воздержусь — подняв руки, отступил на шаг Дон Кихот.

— Как хочешь, — не стала спорить птица-девица. — Значит, сюрприз будет.

— Какой сюрприз?

— Поздно. Теперь ни за что не скажу, не намекну даже… И не проси, и не умоляй.

— Молю лишь Господа нашего и Деву Марию… И будь что будет.

— Ну и ладно, — не стала спорить птица Гамаюн, надев на кукольное личико нарочито серьезную маску. Но надолго ее серьезности не хватило. На губах сама собой заиграла улыбка, а в глазах блеснули озорные искорки. — И нальет ли, наконец, кто-нибудь одинокой даме?

Дон Кихот, продолжая дуться, тем не менее галантно наполнил опустевший кубок пернатой вещуньи.

— Это так любезно, — обрадовалась она. — Можёт, и открою тайну…

Пригубив налитую жидкость, птица Гамаюн подняла на идальго изумленный взгляд и растерянно произнесла:

— Это же сок…

— Разумеется.

— Ну, все! — сглотнув, вещая птица отставила кубок в сторону и потянулась за кувшином с вином. — Ни-че-го не ска-жу, от-ра-ви-тель! — по слогам произнесла она.

— А она прикольная! — осклабился черт, пытаясь соорудить из белоснежной салфетки с золотым тиснением «ОБЩЕПИТ» в уголке некое подобие нимба взамен того, который ныне светит рыбам да прочим глубинным обитателям моря-Окияна.

Промочив горло вином, Гамаюн вернулась к выполнению своего призвания, обратив взор на былинного богатыря, пытавшегося соорудить из собранного под ясенем сушняка небольшой костер:

— Тебе, Добрыня сын Никитич, спою-поведаю судьбу твою грядущую.

Злорадно хохотнув, черт осторожно опустил на голову и укрепил на рогах бумажный нимб. Затем он расправил крылья и, закатив глаза кверху, словно в предобморочном состоянии, что в его представлении, по всей видимости, должно было сделать его похожим на ангела-хранителя, обратился к присутствующим со следующей речью:

— Зная, что ждет уважаемого богатыря Добрыню Никитича тяжкая участь… А кто добровольно согласится стать кобылой? Да хоть бы и жеребцом?! Совершенно верно, никто. Значит, налицо колдовство. А уж в этом я разбираюсь. И поэтому заявляю со всей ответственностью: превратить человека в коня против его воли невозможно. Значит, остается всего один вариант — обман. Я думаю, что бабушка Яга об этом сможет рассказать больше.

Яга недобро прищурилась.

Черт улыбнулся и продолжил:

— Почему у меня шерсть не дымится от гневного взгляда? Так колдовство здесь не действует. Или запамятовали? Ай-ай-ай, склероз…

— Черт, прекрати! — одернул я рогатого, схватив за хвост и выдернув с пути следования мощного блюда, метко брошенного разъяренной ведьмой. — Если что-то знаешь — скажи.

— Ладно уж. Может, помните историю про сестрицу Аленушку и братца Иванушку?

— Ты б еще про царя Гороха вспомнил, — буркнула Яга. — Давно это было, и неправда.

— Конечно неправда, — с излишней поспешностью согласился черт. — Там, значит, одна ведьма… никакого отношения к присутствующей здесь пенсионерке не имеющая… так вот, она придумала такую хитрость. Брала лужицу и заколдовывала в ней воду. А чтобы придать злодеянию видимость законности, метила ее соответствующим образом. Если на дне лужицы ставился отпечаток козлиного копыта, то, испив водицы, превратишься в козла, а если конского — то в коня.

— А если человеческой ноги? — поинтересовался Дон Кихот. — То конь или козел в человека превратится?

— Босой или обутой?

— Допустим, босой.

— Не-а… не превратится.

— А обутой превратится?

— Тоже нет.

— Так какая разница?

— Никакой.

— А зачем спрашивал?

— Я не спрашивал — я беседу поддерживал. Но вернемся к нашим баранам, то бишь коням. Если человек пьет из отмеченного копытом источника, то значит, вроде бы добровольно соглашается на колдовство.

— А если он его просто не видел?

— На это и расчет, — неизвестно чему обрадовался черт. — Не видел, не знал… какая разница? Незнание законов колдовства не освобождает от наказания за участие в нем. Так что можешь ржать потом, что ты не хотел, и доказывать, что не верблюд… или конь. Это я к чему? К тому, что Добрыне Никитичу, чтобы не «скакати» конем по врагам, а привычно рубить их мечом и гвоздить булавой, нужно не пить воду из луж с отпечатком конского копыта. Впрочем, с козлиным тоже.