Я надену чёрное

— Да, твой отец просил меня взять один из железного сундука. Он хотел, чтобы…

Роланд её прервал:

— И где же деньги? — Его голос прозвучал отстраненно и без эмоций.

— Понятия не имею, — ответила Тиффани. Едва его рот открылся, как она закричала: — Нет! Сперва выслушай, ясно? Сиди и слушай! Я ухаживала за твоим отцом почти два года. Мне нравился старик, и я никогда не сделала бы ничего плохого ему или тебе. Он умер, когда пришло его время. И раз пришло время, с этим уже никто не смог бы ничего поделать.

— Тогда зачем нужна магия?

Тиффани покачала головой.

— Магия, волшебство, как ты это называешь, помогала убрать боль, и не смей думать, что все это выходит само собой! Я видела, как умирают люди, и клянусь, что твой отец умер спокойно, и с воспоминаниями о счастливых днях.

По лицу Роланда покатились слезы, и она отчетливо увидела его злость, тупую злость, словно от слез он стал менее человечным и менее бароном.

Она услышала, как он пробормотал:

— Ты можешь убрать эту боль?

— Прости, — быстро ответила она. — Меня все об этом просят. А я не могу, даже если б знала как. Эта боль, принадлежит тебе. Её могут унять только время и слёзы, именно в этом их предназначение.

Она поднялась и взяла Эмбер за руку. Девушка внимательно следила за Бароном.

— Я собираюсь забрать Эмбер к себе, — объявила Тиффани, — а тебе следует хорошенько выспаться.

Он не ответил. Он просто сидел, уставившись в бумаги, словно пытаясь их загипнотизировать.

«Эта негодная сиделка, — подумала она. — Мне следовало бы догадаться, что от нее будут одни неприятности. Зло идет туда, где ему рады, а в случае мисс Безызъянц его встречали бы громкие аплодисменты и духовой оркестр. Да, сиделка с удовольствием приняла бы Лукавца. Она была именно таким человеком, который придал бы ему силу — ненависти, кичливости, ревности. Но я знаю, я не сделала ничего плохого. Или наоборот? Я же могу видеть только со своей стороны, и полагаю, что с этой стороны никто не делает ничего дурного. О, чтоб все сгорело! Все бегут со своими проблемами к ведьме! Но я не могу винить во всем, о чем болтают люди одного Лукавца. Все, чего мне хочется, чтобы был кто-то, кроме Дженни, с кем можно было бы поговорить, и кто не обращал бы внимания на остроконечную шляпу. Так что мне теперь делать? Да, что вам теперь делать, мисс Болит? Что вы себе посоветуете, мисс Болит, раз вы так преуспели в советах другим? Так, я посоветую вам пойти и немного поспать. Прошлой ночью нормально поспать не удалось, поскольку миссис Прост просто чемпион по храпу, а с тех пор случилось множество неприятных событий. И еще, я не помню, когда вы что-нибудь ели, и, кстати, могу я вам заметить, что вы разговариваете сами с собой?»

Она посмотрела она застывшего в кресле Роланда, который уставился в пространство.

— Я сказала, что забираю Эмбер к себе.

Роланд пожал плечами.

— Что ж, вряд ли я могу тебе помешать, так? — саркастично ответил он. — Ты же — ведьма.

Мать Тиффани безропотно приготовила дополнительную постель для Эмбер, а сама Тиффани завалилась спать в своей кровати в дальнем конце огромной спальни.

Она проснулась в огне. Всю комнату наполняло красно-оранжевое пламя, мерцающее, но горящее ровно, словно в кухонной печи. Дым отсутствовал, и хотя в комнате чувствовалось тепло, ничего на самом деле не загорелось. Выглядело все так, словно огонь заглянул сюда просто по-дружески, не с какой-то определенной целью. Пламя слегка потрескивало.

Зачарованная им, Тиффани поднесла палец к огню и приподняла его на кончике, словно безвредного птенчика. Огонёк был готов потухнуть, но она все равно подула на него, вдохнув в него жизнь.

Тиффани осторожно встала с горящей постели, и если это был сон, то очень качественный — со скрипами и охами, привычными для старушки-кровати. Эмбер мирно спала, укрытая горящим одеялом. Она как раз повернулась во сне, и пламя двинулось следом.

Быть ведьмой означает, что вы не станете сразу же бегать с воплями о том, что ваша кровать горит. В конце концов, это был не совсем обычный огонь, тот который не жжется. «Значит, он воображаемый, — подумала она. — Огонь, который не жжется. Зайчиха прыгает в огонь… кто-то хочет передать мне послание».

Пламя беззвучно пропало. За окном мелькнуло чье-то неуловимое движение, и она вздохнула.

Фиглы никогда не отстанут. С девяти лет она знала, что они следят за нею каждую ночь. И делают это по-прежнему, вот почему она моется в ванной под простыней. С большой долей уверенности можно сказать, что у нее не было ничего, что могло бы заинтересовать Фиглов, но так ей было спокойнее.

Зайчиха прыгает в огонь… Определенно, это звучит как послание, над которым стоит задуматься. Но от кого оно? Может, от той таинственной ведьмы, которая за нею следила? Знамения конечно дело хорошее, но порой хочется, чтобы тебе просто все по-человечески написали! Хотя, будет лучше не игнорировать эти крохотные совпадения, обрывки мыслей, внезапные ассоциации и причуды. Часто это просто часть твоего разума пытается до тебя достучаться, а ты слишком погружен в дела, чтобы это замечать. Однако, за окном уже ясный день, и загадки могут подождать.

А другие вещи не могут. Ей нужно быть в замке.

— Мой папаня меня избил, так? — не допускающим возражения голосом произнесла Эмбер, когда они вместе шли в сторону серых башен. — Мой ребёнок умер?

— Да.

— Ох, — тем же ровным голосом произнесла Эмбер.

— Да, — ответила Тиффани. — Мне жаль.

— Я что-то помню, но нечетко, — пояснила Эмбер. — Все как будто немного… размыто.

— Так всегда с утешением. Это Дженни тебе помогает.

— Понятно, — ответила девушка.

— Правда?

— Ага, — сказала Эмбер. — Но у моего папани проблемы?

«Будут, если я расскажу, какой я тебя нашла, — подумала Тиффани. — Женщины об этом позаботятся. У жителей деревни довольно либеральные взгляды на наказание парней, которые почти все по-определению непослушные бесенята, которых нужно приучать к порядку, но так сильно побить девочку? Это нехорошо».

— Расскажи о своем молодом человеке, — произнесла она вслух. — Он ведь портной, не так ли?

Эмбер просияла, а одной своей улыбкой она способна осветить мир.

— О, да! Его дедуля перед смертью научил его всему-всему. Из простого клочка ткани он может сшить что угодно. Такой мой Уильям. Кого ни спроси, каждый скажет, если его отдать в подмастерье, через пару лет он сам станет мастером. — Потом она пожала плечами. — Хотя, настоящие мастера хотят, чтобы им платили деньги за обучение, а его матушка никогда не найдет столько денег. О, а еще у моего Вили чудесные пальцы, и он помогает своей матушке и сестрам вышивать корсеты и свадебные платья. Это значит, что он должен работать с атласом и всяким таким прочим. — гордо произнесла она. — И матушка Вили очень хвалила его аккуратные стежки! — Эмбер снова просияла от гордости. Тиффани всматривалась в радостное лицо, покрытое, несмотря на утешающее прикосновение кельды, явными кровоподтеками.

«Значит, её парень портной, — размышляла она. — Для здоровяка вроде господина Петти, портной вряд ли может вообще считаться мужчиной, раз у него руки не в мозолях и работа на дому. А раз он шьет еще и женскую одежду, тогда, это еще больший позор, который его дочь навлекла на его маленькое семейство».

— И что ты теперь собираешься делать?

— Хочу повидать маму, — с готовностью ответила девушка.

— Но это подразумевает, что ты встретишь отца.

Эмбер повернулась к ней:

— Тогда я пойму… пожалуйста, не делай ему ничего дурного, вроде превращений в свинью или что-то другое!

«Может денёк в образе свиньи пошёл бы ему на пользу», — подумала Тиффани. Но в тоне Эмбер, как она сказала: «Я пойму», прозвучало что-то отдалённо напомнившее кельду. Как свет в конце туннеля.

Тиффани еще ни разу в жизни не видела, чтобы ворота замка закрывали не в ночное время. Днем же двор замка напоминал смесь рыночной площади, мастерскую плотника и кузницу, а так же игровую площадку для ребятни в дождливую погоду, а так же временный склад во время сбора урожая и сенокоса, или постоянный — если амбары и сараи не справлялись, и были забиты доверху.