Дырофермеры (СИ)

Хотелось взвыть. Витька вцепился в кудряшки на затылке и шепотом пообещал себе никогда… ни разу больше, ни за что, никого… лучше уж сам.

Заснул он только под утро.

* * *

Рассветное солнце озарило колонны дырьков. Ужасающе неторопливо двигались они по улицам спящей Гуляевки, пыль взлетала из-под лапок пухлыми облачками. Пуговицы глаз блестели решимостью.

На главной площади Гуляевки колонны остановились. В тишине раздался негромкий треск, и над спинными дырками закурился зеленоватый дымок.

А потом дырьки разом взорвались. Разлетелись ошметки розового и белого, шрапнелью простучали по забору осколки костей. Из кровавой каши, поблескивая, выбирались бесчисленные тараканы. Черные, закованные в хитин, капающие ядом с зазубренных жвал. Поднявшись на задние ноги, они становились ростом с шестилетнего ребенка.

Бесшумные тени заскользили по улицам. Тараканы-предводители знаками показывали направление, тараканы-рядовые шмыгали в открытые окна, в неплотно прикрытые двери. То и дело раздавался изумленный вскрик, болезненный стон – и все стихало.

К полудню Гуляевка вымерла, а колонны тараканов отправились по дороге на Нехаево. И только надрывно стонало в доме на окраине:

– Витя-а!

Витька вскочил, стукнулся об стул, запутался в простыне и снова грохнулся на пол. Вот черт, приснится же такое! Тараканы разумные прямоходящие. Ну, блин!

Он с опаской выглянул за окно. Розовое со сна солнце поднималось над лесом, оголтело вопили петухи, у соседей старательно брехала собака – показывала, что несет службу.

– Витя-а, – заглянула в комнату мама. – Собирайся скорей. Про уроки забыл?

* * *

Приезжали ученые из Москвы: жаловались на невнимание к фундаментальным исследованиям и безденежье, а следом попросили дырьков – для науки. Отец обещал подумать.

– Для науки! – возмущалась Ленка, с которой Витька три дня как помирился. – Будут бедных дыросят препарировать, как собачек Павлова!

Витьке тоже дырьков жалко было. Он неделю к отцу приставал, чтобы тот нипочем с учеными не делился.

Мамина приятельница принесла журнал про телевидение – весь такой глянцевый на гламурной бумаге… или гламурный на глянцевой, Витька не очень разбирался. В журнальчике поместили большую статью про дырьков: рассказывалось, какие они милые, как за ними легко ухаживать и как нынче модно брать их с собой на тусовки и фуршеты.

Слово "фуршет" Мухе-брык понравилось, была в нем какая-то приятная глазу вычурность. Он решил, что когда прославится, обязательно будет ходить на фуршеты. С дырьком.

– Балда ты! – сказала Ленка. – Фуршет – это просто когда едят, а сесть некуда.

Гуляевка готовилась ко дню поселка. А чего: у Неклюдова день города есть? Есть. А Гуляевка чем хуже – в Неклюдове-то дырьков не разводят! И страусов в Неклюдове никогда не было.

Под этот праздник в магазине появились елочные гирлянды; по улице Ленина развесили все флаги, какие нашли, вплоть до спортивных и с рекламой жигулей. Улицы чуть не языками вылизали, как перед президентом, школу заново покрасили и дорожку к магазину заасфальтировали поверх старых колдобин. А на главной площади Гуляевки поставили высоченный памятник районному мэру. Мэр задумчиво смотрел вдаль, на химкомбинат, директором которого была мэрова жена.

Пекарь дядя Гога шутливо ужасался, что если "этот статуй" рухнет, то как раз раздавит дядигогину пекарню.

Накануне за ужином мама хваталась за сердце. Оказывается, новости по телевизору смотрела: какая-то мамашка в дырька ребенка уронила. Младенца. Ну и с концами, конечно.

Витька вспомнил про Муньку и сразу есть расхотел.

– Игна-ат, – мама сделала жалостное лицо. – Это что ж будет-то, а? А если эта на нас в суд подаст?

Отец принялся полировать ладонью лысину.

– У меня, вроде, все в инструкции прописано. Фирма, мол, не несет ответственности за неподобающее использование… ну, все как положено.

– Как положено?! – нервно вскрикнула мама. – Как положено, говоришь? Когда на тебя в суд подадут, поздно будет разбираться, что положено! Звони немедленно адвокату.

Отец долго говорил по телефону, потом они с мамой опять ругались, вернее, мама возмущалась и расстраивалась, а отец ее успокаивал. А чем кончилось, Витька не понял, он спать пошел.

Ленка прилетела в несусветную рань, стукнулась в окно.

– Витька, представляешь, что творится! – взахлеб начала она. – У мамы есть подружка, у которой муж работает вместе с дядечкой, у которого жена на химкомбинате, ну, который за речкой. Ну, в общем, они там на химкомбинате в дырьков начали отходы сбрасывать!

Витька спросонья и ляпни:

– Ну, мы ж в них тоже, это самое, мусор..

– Так они прямо из трубы! Представляешь? В наших дырьков – и эту ихнюю гадость! Прямо бочками, бочками!

Витька набычился и кулаки сжал.

– Я отцу скажу, он это… ну того…

– Чего он того? – со слезами закричала Ленка. – Ничего он не того! Дырьки ихние, они и делают, чего хотят.

Муха-брык только руками развел.

– Ну вот я когда… ну мы когда… по телевизору это… и скажу.

– Уж ты скажешь!

Витька выбрался в окно, привычно заглянул в сарай к дырькам… и остолбенел. На их белых шеях горело уже по четыре, нет, по пять прыщей-лампочек. Последняя светила уже не гуашево-зеленым, а отчетливо желтым.

А что будет, когда загорятся все?

Сразу вспомнился жутенький сон. Витька нервно сглотнул.

– Я думаю, они закуклятся и из них выведутся единорожки какие-нибудь, – сказала Ленка. – Ну, как бабочка из гусеницы.

Бабочка, гусеница… Конечно, ей-то, небось, прямоходящие тараканы не снилось!

Следующая "лампочка" загорелась через полчаса.

К одиннадцати на площади уже толпились гуляевцы. Ожидался духовой оркестр из Неклюдова и поп-группа аж из Балашихи. Обещал быть сам мэр, говорить речь под собственной статуей, еще глава по культуре, заведующая областным бюджетом, кто-то из спорткомитета и десяток мелких чиновников.

Дети из танцевального кружка мерзли в ожидании своего выхода. Девочки в официальных костюмчиках ("Черный низ, белый верх, а кто придет без парадной формы – получит двойку в четверти!") делили цветы: букет для мэра, букет для культурного главы, два для заведующей бюджетом – а то в следующем году школьную крышу чинить надо. Мелким чиновникам остались грустные флоксы и мелкие астры.

Журналистка с местного телеканала, красуясь, наговаривала какую-то чепуху в мертвый микрофон – репетировала.

Многие гуляевцы держали на руках дырьков. На их шеях горело уже больше половины прыщиков, и цвет доходил до тревожно-оранжевого. А гуляевцы будто ничего не замечали.

Витьке было не по себе.

Наконец, подъехал милицейский автомобиль, чиновничий автобус и несколько мерседесов с властью. Толпа загудела и подалась к сцене.

Вместо обещанного духового оркестра на сцену влезли третьеклассники с горнами, оставшимися от пионеров. Только вымпелы с устаревшей символикой заменили на гербы области.

Взобрался на трибуну мэр – гораздо менее стройный и величавый, чем возвышающаяся над ним статуя. Оператор вскинул камеру на плечо, журналистка торопливо поправила прическу.

– Дорогие гуляевцы! Сограждане! Сегодня мы встречаем знаменательный…

Витька, не отрываясь, смотрел на дырьков. На их белоснежных шеях оставалось лишь по одному незагоревшемуся огоньку. Предпоследний прыщ полыхал багровым.

Муху-брык трясло.

– К достижениям области на сегодняшний день можно отнести…

Он прозевал момент, когда на всех дырьках разом зажегся последний бугорок. То ли моргнул, то ли отвернулся к сцене, где как раз задудели в хрипатые горны старательные третьеклассники. Но мгновение, когда все дыросята крупно задрожали, а над спинными дырками закурился легкий зеленоватый дымок, Витька запомнил на всю жизнь.

Девчонки в пестрых сарафанах переминались на ступеньках к сцене, два горниста втихомолку подрались, милиционер оперся о крыло жигуля и закуривал, мэр благосклонно принимал цветы, а дымок над спинами дырьков густел и наливался цветом.