Миссия «Демо-2020»

Лариса Лаврентьевна оскорбленно выпрямилась и захлопнула дверь. Серафим Иванович Сорокин мелко дрожал в своем незавидном убежище, глотая пыль и с трудом удерживаясь от того, чтобы не чихнуть…

Так с недавних пор и выяснилось, что самым действенным оружием против Л. Л. может послужить цитирование самых глупых законов разных стран мира. Впрочем, чему удивляться, все законно: глупость побивается еще большей глупостью.

…Серафим Иванович и Афанасьев допивали свою скромную порцию пенного напитка, когда открылась дверь, и в кабинет заглянула девушка лет девятнадцати. Афанасьев как раз в этот момент рассуждал о своей очередной пассии, которая (ну что ты будешь делать!) оказалась ловкой стервой. Женя накануне неплохо отметил какой-то великий праздник калибра Дня шпалоукладчика, так что похмелялся с утра, и две вечные темы – футбол и бабы, а потом бабы и футбол – склонялись неустанно.

Появление неизвестной девушки очень миловидной внешности пришлось весьма кстати. Выяснилось, что ее направили на практику в информационное агентство «Пятая нога». Собственно, на самом деле оно именовалось скучно и по-канцелярски «Пресс-информ», но журналисты народ веселый, и потом известно, что волка и журналиста ноги кормят. Отсюда и родилось это название сомнительного толка, но претендующее на юмор…

– Войдите.

Девушка вошла. У нее оказалось тонкое лицо, большие глаза и гибкая, с очаровательными формами фигура, как отметил тотчас же Женя Афанасьев. В лице ее было что-то почти детское, инфантильно-свежее. «У, какой занимательный образчик! – подумал Афанасьев. – В наше время такие барышни редкость… Нужно присмотреться, что ли? Хотя я еще с Ксенией не разобрался… Ну, бабы!» Так, лицемерно вменяя в вину своим девушкам то, в чем был виноват только он сам, Женя Афанасьев уже определил для себя новую цель, но не тут-то было!.. Начальник немедленно все испортил. Серафим Иванович скроил постную деловую мину и произнес:

– Присаживайтесь, прошу вас. Вы, кажется, Оля?

Та что-то ответила – Серафим Иванович не расслышал, – а потом как-то беспомощно улыбнулась и опустила глаза. Почти ребенок, не больше девятнадцати лет, подумал Сорокин. Хотя в этом возрасте попадаются такие экземпляры – закачаешься! (Ах, если бы его мысли могла подслушать благонравная Лариса Лаврентьевна, она бы показала, что недаром ее папа носил звучные и знаковые имя и отчество-Лаврентий Павлович…)

– Очень приятно, – буркнул Серафим Иванович. – Будьте добры, Евгений, зайдите ко мне через полчаса. Я пока дам нашей новой практикантке несколько рекомендаций. Вы ведь еще не работали журналисткой, не так ли? – обратился он к ней.

– Н-нет…

Женя Афанасьев вышел в коридор и обратился к стоявшему у окна редакционному водителю Паше Бурденко:

– Иваныч там сидит и строит из себя спеца. Но не миновать нам членовредительства, если его мегера, крыса Лариса, вздумает вернуться. Убьет бедного Иваныча!.. С одной стороны, мне хорошо, я стану главным. А с другой стороны, вам всем плохо– я ведь вас, бездельников, всех разгоню и…

Паша Бурденко, который был занят важным и требующим полной концентрации делом – кидал скатанные из бумаги шарики в стоявший под окном мусорный контейнер, – ответил:

– Да ладно тебе на Иваныча тянуть. Ты о новой девочке из университета, что ли? Сам, поди, уже глаз положил!

Афанасьев слабо передернул плечами. Тут зазвонил мобильный, а так как звонил старый друг Колян Ковалев с на редкость оригинальным предложением сходить в сауну, то Женя полностью переключился на разговор и тотчас же забыл и о безымянной практикантке с юной и соблазнительной фигурой, и о Серафиме Ивановиче, дающем ей мутные и необязательные инструкции…

Вскоре после того, как глава информагентства выпроводил Афанасьева, а еще через несколько минут распрощался и с девушкой-практиканткой, к нему пришел посетитель. Невысокий мужчина средних лет в простом сером костюме, неброском, но. идеально пригнанном по фигуре, неулыбчивый, спокойный, с подчеркнуто доброжелательным цепким взглядом. При виде его Серафим Иванович насторожился и несколько неестественным голосом пригласил присаживаться. Внутри него какой-то суетливый и беспокойный чертик заголосил, что вот сейчас придется несладко.

– Я звонил вам из Москвы вчера вечером, – сказал посетитель. – Надеюсь, вы не запамятовали?

Голос у него был приятный и хорошо поставленный, тембр глубокий и насыщенный – как у маститого актера. «Такой не забудешь», – подумал Сорокин. Особенно когда этот голос принадлежит человеку из центрального аппарата федеральной военной разведки. Да, именно так!.. Кабинет Серафима Ивановича славился тем, что в нем бывали самые разные люди, от пьющего дворника-интеллигента, рассуждающего о пражской структурно-лингвистической школе, до заведующего продуктовой базой, догадывающегося о существовании А. С. Пушкина из расхожего выражения: «А за квартиру Пушкин платить будет?»

Но сегодня разброс посетителей был особенно велик: от самодурствующей супруги и ветреного сотрудничка – до человека из ГРУ РФ. Серафим Иваныч наморщил лоб и попытался выглядеть умнее, нежели ему положила матушка-природа.

– Так вы помните? – повторил посетитель терпеливо.

– Да, разумеется, – ответил Серафим Иванович. – Только я думал, что вы прибудете позже. А вы – так быстро. Гм… Простите, как вас…

– Ярослав Алексеевич, – с готовностью подсказал посетитель. – Легко запомнить.

– Да, – кивнул Сорокин. – Итак, что привело вас ко мне? Честно говоря, я несколько удивлен…

– Ну полноте, Серафим Иванович. Насколько я знаю, вы не так давно стали частным лицом. А до того работали в пресс-службе областного управления ФСБ, не так ли? И со столичными гостями вроде меня чуть ли не каждый день контактировали. Что скромничать?

И московский гость по-свойски подмигнул.

– Кстати, вам привет от Владимира Сергеевича.

– От какого?

– От того самого.

Серафим Иванович не сразу понял, что скрывается за глубокомысленным «от того самого», однако же старательно скроил мину глубокого понимания и проникновения в суть ситуации. Давно он не чувствовал себя столь глупо и двусмысленно.

– Очень серьезное дело, – сказал Ярослав Алексеевич. – Откровенно говоря, все то, что я вкратце расскажу вам, является государственной тайной.

Сорокин едва заметно кивнул. Он тоскливо подумал об Афанасьеве, который так ловко соскочил и теперь, наверно, уже сидит в кафе с этой… как ее… Олей… Леной… Алей… А тут изволь слушать спецслужбиста, приволокшегося аж из первопрестольной! «Является государственной тайной»! Такое начало разговора не совсем понравилось ему. Более того, оно совсем ему не понравилось. Даже разговоры с женой, как правило, начинающиеся словами «знаешь, я тут подумала…», вызывали у него больше оптимизма.

– Дело в том, что у нас пропали очень важные документы, – сказал Ярослав Алексеевич, – и они должны быть как можно скорее возвращены. Это касается интересов государственной безопасности. Не удивляйтесь, нет!.. Я понимаю, что вы не сыскное, а информационное журналистское агентство! Но ведь бывают и журналистские расследования, а?

– Простите, – сказал Сорокин, – но даже если придумать… то есть предположить, что мы тоже ведем расследования… почему в таком случае вы обращаетесь к нам? Я бы понял, если бы вы были частным липом, но то ведомство, которое вы представляете… по-моему, оно смогло бы справиться с задачей куда профессиональнее и оперативнее, чем мои люди.

Посетитель слабо улыбнулся.

– Я же просил вас не удивляться, Серафим Иванович. Если я обратился именно к вам, то это значит, что решение принято на самом высоком уровне и обжалованию не подлежит. Разумеется, если вы согласитесь предоставить нам ваши услуги, – вежливо прибавил он, – которые, разумеется, будут хорошо оплачены.

Серафим Иванович пристально посмотрел на каменное лицо гостя, и уголок его рта непроизвольно дрогнул. Такому откажешь!.. Но. тут совершенно определенно что-то нечисто! Ведь, кроме спецслужб, прокуратуры, милиции, существуют частные розыскные структуры, нафаршированные разного рода «бывшими», которые проведут любое расследование куда лучше, чем безалаберные журналюги Сорокина. Любое – от пропажи белых тапочек на картонной подошве до исчезновения из военно-морского ремонтного дока атомной подводной лодки водоизмещением этак в десять тысяч тонн. А лучше двадцать.