Дело «Тридевятый синдикат»(другая версия)

— …и видит, как какой-то козёл обижает Марьюшку. Обидчиком будешь ты! — Палец Бывалого ткнулся в пятящегося профессора. — Опять ты?!! Ну, считай, ты попал! Дубль два! Мотор! Поехали! — Рука «режиссёра» указала профессору, в какую сторону ему надлежит ехать.

— Почему два? — рискнул спросить профессор.

— Потому что дубль один был вчера. Ближе к тексту! — рявкнул Бывалый.

Сзади вновь затрещал бамбук. Профессор, опасливо косясь на трясущуюся изгородь, деликатно прогарцевал к «Марьюшке», пошаркал копытом и начал обижать:

— На мой взгляд, вы неправильно готовите гороховый супчик. Во-первых, гороху маловато…

— Ну, ты даёшь, старче, — проблеяла «Марьюшка» голосом Труса. — Откуда горох-то? Его в накладной нет. Я точно помню. Подержи! — В руки профессора ткнулась ромашка. Пока «обидчик» визжал, пытаясь стряхнуть её с рук, «Марьюшка» не поленилась сбегать в избушку и вернуться оттуда с товарной накладной Яги, заверенной печатью царя-батюшки, с личной подписью министра финансов. — Ну я ж говорил!

— Говорила! — рявкнул «режиссёр».

— Говорила, — согласился Трус. — Нет здесь гороха. И вообще за такие наезды могу отоварить по полной программе.

— Это как? — испугался профессор, стряхнув наконец «ромашку», и взвыл по новой — «ромашка» падать не хотела.

— Это в рыло… тебе как, с ноги или с копыта?

— Да какая теперь разница! — верещал профессор.

— С копыта больнее, — пояснила «Марьюшка».

Тренировка набирала обороты. Треск за изгородью усилился. «Папа» продолжал рваться к статистам.

— Нет, ну до чего ж упорный, — ёжилась массовка. На «Марьюшку» и профессора-обидчика они не смотрели. Их больше волновал «папа».

— Не верю! — решительно мотнул рогами Бывалый. Треск за спиной он по-прежнему не замечал. А лианы, опутавшие частокол, уже начали кое-где рваться. Тем временем профессор, спеша закруглить затянувшуюся, на его взгляд, тренировку, решился на отчаянный шаг.

— Вы не девушка!!! — провыл он, пытаясь отодрать от себя цветочек.

— Придурок, — хрюкнула «Марьюшка», — ясен хрен…

— Вы меня не так поняли. — Профессор облегчённо вздохнул, выдернув-таки «ромашку» из некоторых частей своего тела. — Марьюшка не девушка.

До Труса дошло.

— Ой, напрасно ты это сказал, старче. — «Марьюшка» горестно покачала головой и впечатала раздвоенный девичий каблучок в крючковатый нос профессора. Останки пенсне полетели в одну сторону, тело профессора — в другую. Профессор летел так быстро, что массовка увернуться не успела.

— Ты чё делаешь? — выпучил глаза Бывалый. — Ты ж девушка!

— А он, скотина, утверждает, что нет!

— Он кого имеет в виду, тебя или Марьюшку? — насупил брови «режиссёр».

— Догадайся с трёх раз, — прорычал Трус.

Первыми угадали коллеги профессора. Они поднялись с жёлтой мостовой, мрачно посмотрели на своего научного руководителя, засучили рукава и деликатно, копытами, объяснили своему бывшему шефу, что он неправ. И тут рухнула бамбуковая изгородь и, строго по сценарию, в дело вступил «папа». Путь к статистам лежал через кресло режиссёра.

— Огонь! — азартно скомандовал самый вредный бельчонок. Его братья и сестрички вонзили свои белые зубки в «тетиву». Лиана лопнула. Прицел был точен. Кокос угодил в самую середину огромной кучи малы, в которой периодически мелькали хвосты, рога, копыта и ножки плетёного кресла.

— Умеет папа кадры подбирать, — умильно прошептала Яга, не отрывая глаз от зеркальца. — Ещё пара таких тренировок — и их голыми руками можно брать.

Фрау Грета проснулась от грохота. Кто-то ломился в дверь и стучал явно не руками.

— Бегу, бегу… — запричитала фрау, торопливо одеваясь, — не фулюганьте!

Дверь слетела с петель, и на фоне полной луны перед испуганной старушкой предстал красавец-мужчина с крутыми козлиными рогами. Он был одет в безупречный чёрный фрак, белую манишку, бабочку, был слегка небрит, слегка нетрезв, а в руках держал огромный букет жёлтых роз.

— Ты жива ещё, моя старушка? — вопросил он хорошо поставленным опереточным баритоном.

— Жива… пока… — испуганно прошелестела фрау.

— Жив и я, — успокоил её ночной визитёр, — привет тебе, привет. — Он картинно опустился на одно колено и протянул старушке букет. Та немедленно растаяла и жеманно приняла подарок.

— Пусть струится над твоей избушкой… — вдохновенно продолжил неизвестно откуда взявшийся воздыхатель, но фрау Грета, раздираемая любопытством, его прервала:

— Ты кто?

— Я посадский озорной гуляка, — последовал довольно невразумительный ответ, — у меня в кармане финский нож… — Это понравилось фрау уже меньше. — Беспредел, разборки и гулянка, моя жизнь…

— Да что ты, милый, врёшь? — решительно прервала ночного гостя фрау, успевшая взять себя в руки. — Ты ж в душе-то добрый, я таких за версту чую. Неужто рука поднимется старушку обидеть?

— Мои шер ами! — возмутился Паромщик, а это, естественно, был он. — Я… да ни за что! Я здесь, правда, не один… — Черт вздохнул. — Мои коллеги не такие утончённые натуры. Если по правде, — доверительно зашептал он, — ну такие грубияны… мужланы, одним словом… слушай, я ж артист, а ты меня из образа выбиваешь. Столько репетировал, и все коту под хвост! У тебя кот есть?

— Нет, — прошептала старушка. Она уже не очень верила в благополучный исход этого ночного визита. — Кролик есть. С чёрными ушками, — зачем-то добавила она, — морковку у меня ворует… все поймать не могу…

— Поймаем, — успокоил Паромщик, доставая сигару, — огня мне!

В дверном проёме появился ещё один чёрт, с факелом в руках. Низкий лоб, выдающаяся вперёд челюсть и вообще вся его наружность говорили о том, что интеллектом он не блещет. Вошедший молча ткнул факелом в лицо своему новому шефу. Сигара загорелась вместе с бакенбардами. Получив копытом в живот, мужлан довольно быстро покинул помещение, вереща на лету.

— Вот видите, — недовольно пробурчал артист, гася баки, — с кем работать приходится. Доверь таким спички… так что там у нас дальше-то? А! Вспомнил! Пусть струится над твоей избушкой небольшой, весёлый костерок!

Фрау Грета обежала гостя и высунулась наружу. Избушка была завалена хворостом по самую крышу. Вокруг суетилась рогатая братва. Кто-то подтаскивал хворост, кто-то уже разжигал факелы.

— Ребятушки, да за что? — взмолилась старушка.

Паромщик, вольготно расположившись в любимом кресле Греты, небрежно закинул копыто за копыто, выдернул из-за лацкана фрака бутылку экстра-эликсира, сделал длинный глоток и, удовлетворённо вздохнув, произнёс:

— Я натура тонкая, чувствительная, поэтому говорить с тобой будут другие. Очень хотят наши братки с тобой потолковать за жизнь… а уж договоритесь вы за жизнь или нет… пардон, мадам, вам решать.

— Я мадемуазель! — возмутилась фрау Грета.

— Сочувствую. — Гость скорбно качнул рогами. — Тем более обидно в цвете лет…

В дверном проёме появились ещё три накачанные фигуры, обвешанные браслетами и гайками.

— Ну че, бабанька, побазарим за жизнь?

К русскому сленгу старушка была непривычна, но то, что базар может плохо для неё кончиться, поняла сразу.

— Значит так, старая. Капусту шинкуешь? Шинкуешь.

— Да какую капусту? Огород почитай лет пятьдесят не сажала. Мухоморчиками живу, корешочками, травками разными, настоечками…

— По поводу двух последних позиций мы попозже ещё побеседуем, — пообещал Паромщик, допивая свою бутылку.

— Долю в общий котёл не откидываешь? Не откидываешь, — продолжал перечислять качок. — Так что делать-то будем, бабанька?

— Не знаю… — Старушка развела руками.

— Бригаду собственную имеешь, — качнул копытом Паромщик, — с нашим злейшим… другом диаволом связалась.

Фрау ошарашенно посмотрела на чертей.

— Люцифер вам враг? — удивилась фрау.

— Я этого не говорил, — мохнатый палец Паромщика отрицательно покачался перед носом ведьмы, — однако на данный момент сей субъект нам, так сказать… слегка мешает. Политику неправильную ведёт. Невинных девушек с пути истинного сбивает. Вот как вас, например… фройляйн Грета.