Курортная зона

— Вы забываетесь, Ежинский, — холодно добавил князь Жупаев. — Вы слишком высокого о себе мнения. Этого вам не простят. А что касается вашей: омерзительного намека на происхождение дамы, тс считаю своим долгом заметить, что некое агентство не присылает “безродных горничных” перестилали вам, мерзавцу, простыни! Эти женщины проходя! строгий отбор и специальный курс обучения…

И тут, прервав речь князя, с пуфа встала разгневанная “безродная горничная”. И вплотную подошла к Ежи некому.

— Это тебе за “безродную”! — Хук правой.

— Это тебе за “горничную”! — Хук левой.

— А это тебе за то, что ты даже изнасиловать по-людски не можешь! — Крепким, как спелое яблоко сорта белый налив, коленом Лариса попала точнехонько в мошонку. — Что, уже не так смешно?

И Ежинский соглашается, что ему не до смеха. Его дело сейчас — на полу корчиться и осторо-о-ож-ненько дрожащими пальчиками выяснять: осталось от его мужского достоинства хоть что-нибудь в деле годное или придется всерьез заняться фаллопротезированием?

Лариса вложила в эти удары всю свою ярость, страх и извечную ненависть женщины к тому, кто берет ее против воли, да еще и не доставляет при этом никакого удовольствия. Так его, так!

И стало ей хорошо. Почти как после оргазма А Жупаев и фон Вымпель не давали ей покою, сыпали вопросами:

— Какой кошьмарь! Ужель сей не-го-дяй посмель?..

— Сударыня, из ваших слов мы можем понять, что он…?

— Можете, господа, можете. Этот ваш Ежинский изнасиловал меня по полной программе, причем с применением садистских методов — руки связал. Мне, разумеется. Если б не эта деталь да еще то, что я со снотворным переборщила, — хрен бы у него что вышло!

— Ужасно! Schrecklich!

— Это выходит за всякие рамки! Мы обещаем, сударыня, что будем судить князя Ежинского. На главном Суде Чести Общества Большой Охоты. Насилие над женщиной — отвратительное преступление и по человеческим законам, а уж по нашим…

— Подождите, я что-то недослышала или не поняла. По каким таким вашим?..

Но князь Жупаев словно не слышал этой реплики Ларисы:

— Сударыня, вы будете выступать в качестве обвинительницы на суде?

— Сука, только попробуй! — проныл корчащийся Ежинский.

— Сударыня, не слушайте его. Выступить на суде — ваш долг как оскорбленной женщины и человека!

— Ты пожалеешь об этом, сука!

Фон Вымпель дал сыплющему угрозы Ежинскому легкого пинка по молочно-белой рыхлой заднице. Тот заскулил и принялся материться по-французски. Это у него плохо выходило.

— Как ви есть смель угрожаль благородной фрау?!

— Сударыня, обещайте нам. что вы будете свидетельствовать на Суде против этого негодяя! Он и так давно уже безнаказанно вершит свои делишки.

— Обещаю, — твердо сказала Лариса. Судов она не любила и сколь возможно их избегала, но… Когда еще представится такая возможность — побывать на суде, да еще в роли справедливой обвинительницы!

— Ну и дура! Дура! — провыл Ежинский, получил нового пинка и замолк, глядя на Ларису непонятным взглядом. Нет, то. что во взгляде читалась ненависть, — это ясно. А вот что была там этакая хитринка-лукавинка, этакий сюрпризец вроде ножа в рукаве — странно.

Не сразу поняла суть этого взгляда Лариса. Потому что в данную секунду занимало ее иное.

— Господа! — Лариса набросила поверх платья шаль, ей почему-то стало зябко. — Я согласна стать участницей всех ваших судов чести. Но только после того, как вы правдиво объясните мне, кто вы такие на самом деле и почему этот маньяк на моих глазах то в медведя превращался, то в жука здоровенного!

Князь Жупаев поглядел на нее с нескрываемым изумлением:

— Простите, Раиса… Вас ведь, кажется, зовут Раиса?

“Для вас, господин Жупаев, именно Раиса. До скончания своего пребывания в этом… гнездышке сексуально озабоченных дворян!”

— Так вот, Раиса, разве вас не поставили в известность обо всем при приеме на работу? Во время вводного курса программы для обслуживающего персонала нашей курортной зоны? Еще в агентстве “Корунд”?

А подлец Ежинский опять ухмыльнулся и подленько-преподленько поглядел на младшую кастеляншу.

И тут Лариса похолодела от мгновенного ужаса — еще чуть-чуть, и своими расспросами она выдала бы себя с потрохами!

Какое, к черту, агентство! Она же в нем сроду не была!

И лукавая фламенга ее ни о чем таком касаемом превращений человека в жука и обратно не предупреждала!

Но знать о Ларисиной, кхм, неосведомленности эти люди не должны.

— Mon Dieu! — Лариса артистично потерла виски, как это делают люди якобы забывчивые, но всегда вовремя все вспоминающие, когда дело напрямую касается безопасности их задницы. — Certainement. Comme je pouvais oublier! [22]Ведь со мной действительно проводили серьезную консультацию. Я в курсе того, кем вы являетесь. Но поймите меня правильно, господа! То, что я задала вам такой вопрос, есть только последствия шока от сексуального насилия! Когда тебя так мучают, ты и память можешь потерять, а не только честь!

И тут же — резвый лингвистический книксен в сторону барона фон Вымпеля:

— Verzeihen mich, Herr der Baron! Страх на мгновение лишил меня памяти и здравого смысла! Und mich nur weil ich nicht sofort erinnern konnte, welchen Herrn ich die Ehre habe, aufzuwarten! [23]

Все эти эмоциональные речи — с красивым заламыванием рук и блеском слез в очах. Будто добропорядочная девица-баварочка кается перед отцом-пивоваром за то, что не донесла гостям дюжину полнехоньких пивом кружек, расколотила об пол… Артистично получилось и очень впечатляюще, потому что барон лицом потеплел и головой кивнул умиротворенно: успокойтесь, мол, фрау, beruhigen Sie sich!

Кажется, выкрутилась! Причем эти вскрики-объяснения именно на французском и немецком языках и стали, похоже, той каплей елея, которая умаслила слегка окаменевшие в подозрительном раздумье лица князя Жупаева и барона фон Вымпеля. Видно, положено было прислуге “Дворянского гнезда” знать в совершенстве не только основы крахмаления и глаженья белья, но и иностранные языки. И Ларисино знание языков на данный момент вернуло ей доверие сих высокочтимых господ. А это как раз все, что ей требовалось.

Только почему же подлец Ежинский так каверзно хмыкает, хотя на него и внимания уже не обращают?!

Ведь поверили же ей, поверили ее французско-немецкой чепухе!

А чтоб совсем растаяли подозрения в сердцах строгих и высокородных ночных визитеров, Лариса улыбнулась: нежно, кротко, чуть целомудренно — Жупаеву с бароном и почти убийственно — дряни Ежинскому.

Потому что Лариса вспомнила, с каким именно моментом в ее памяти ассоциировалась фамилия Ежинский.

Потому что именно в номере восемнадцать, принадлежавшем как раз сему сластолюбивому князю. Ларисе во время выполнения рутинного кастелянского дела некто бесцеремонно задрал халатик и со смаком расцеловал ее попку. То, что только Ежинскип был способен на такое, для Ларисы теперь являлось просто аксиомой. Но она желала знать, каким образом лобызатель ее попки при этом оставался невидимым-неслышимым вообще.

Превращался в медведя…

Мутировал в уродливое насекомое…

Хоть и выкрутилась Лариса, соблюдя свое реноме нанятой через спеиагентство обслуги, с точки зрения информации у нее на данный момент ничего не было. А это настораживало. Даже пугало.

И еще Ларисе очень настойчиво хотелось выяснить, каким образом и почему пропал из ее тела бесценный имплантат.

Ведь это серьезнаяпропажа.

Точнее, полный крах ее планов и провал задания (хотя, если задумаешь прикончить человека, всегда найдется тысяча подручно-подножных способов сделать это и без дорогостоящей химии). Но тут, как говорят французы, noblesse oblige. Положение обязывает. Заказали тебе, отравительнице, отравить клиента — трави согласно профессиональным способностям. Из югославской хлопушечно бабахающей дуры под названием “Застава” тебе клиенту голову разносить не положено — на то имеются другие специалисты, нечего у них законную капусту отгребать…