Котт в сапогах. Поспорить с судьбой

— Чем указывать капитану корабля, что делать, иди-ка ты лучше на бушприт!

— А иди-ка ты сам туда!

— Я серьезно. Отсюда плохой обзор — и вправду можно на что-нибудь налететь. Конечно, я на нашем корабле даже стены прошибал, но раз на раз не приходится. Так что иди на бушприт, будешь оттуда мне сигналить, если по курсу окажется что-то.

Я высунул нос за дверь, и меня аж передернуло от холода.

— Николас, я тебе этого не забуду!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,

повествующая о непредвиденных трудностях, что поджидали команду «Грозного пингвина» в путешествии по северным морям, и о храбрости и стойкости, благодаря которым благородный Конрад фон Котт и его товарищи преодолели их

Запись в дневнике Конрада фон Котта

от 18 марта 16… года от P. X.

Жизнь неоднократно убеждала меня — во всем происходящем есть свой смысл, даже если мы иногда не в силах понять его. Но в это плавание довелось мне столкнуться с двумя явлениями, которым я не в состоянии подобрать объяснение. Первое из них — известное в среде путешественников, моряков и некоторых географов явление под названием Гольфстрим. Каким образом часть воды, окруженная со всех сторон ледяной водой, остается теплой, понять я так и не смог.

Второе же, что понять я не в силах, — зачем вообще Богу пришло в голову создавать такие холодные места?!

Примечание на полях. Архимед попытался ответить на мой вопрос, опрометчиво заявив, что наука давно нашла на него ответ. Не знаю, не знаю, но из того, что он нес, я понял только отдельные слова. Если наука все так путано объясняет, то зачем она вообще нужна?

— Бр-р-р-р, ну и холод! — В клубах морозного пара в кают-компанию ввалился Андрэ. — Кошмар!

Я злобно посмотрел на него, но ничего не сказал — не мог, трясло меня так, что опасался откусить язык. В соседнем углу что-то неразборчиво-агрессивное прохрипел кулек из одежды, пледов, мешковины и, кажется, даже полотенец. Внутри кулька находился Архимед. Последние четыре часа изобретатель занимался тем, что скалывал лед с бортов и снастей корабля. Но он хотя бы двигался! Я же провел все это время на носу корабля, выкрикивая в сторону рубки «Право руля!» или «Лево руля!». Николасу я уже не завидовал: стекло на окне рубки покрылось толстым слоем ледяных узоров, и, чтобы слышать мои команды, приходилось держать либо окно, либо дверь рубки открытыми. Так что внутри было, по-моему, даже холоднее, чем на палубе.

— Ух! Пока от кочегарки досюда дошел, чуть себе все не отморозил! — жизнерадостно продолжил Андрэ. — А вы чего такие кислые?

Мне захотелось покусать короля. И расцарапать ему его королевский зад, чтобы месяц спал стоя! Я с трудом подавил это желание, несколько раз повторив про себя: Андрэ не виноват, что в этих местах так холодно. И что он слишком глуп, чтобы доверить ему какую-либо работу, кроме как кидать уголь в топку. Ну не за штурвал же его ставить, в самом деле! Когда началось обледенение надводной части корабля и появилась опасность оверкиля, Архимед поставил гиганта скалывать лед. Однако первыми же ударами тот сколол не только лед, но и изрядную часть фальшборта. Дальнейшие попытки научить короля этому тонкому ремеслу обошлись сравнительно дешево — разнесенным в щепу трапом, обрубленным такелажем и небольшой пробоиной в надводной части борта. Пробоина-то Архимеда и подкосила. Махнув на бестолкового монарха рукой, изобретатель взялся за топор сам, а Андрэ вернулся в кочегарку. Вид его довольной физиономии навел меня на нехорошие мысли, но, подумав, я выбросил из головы подозрения: король слишком простодушен для столь коварной игры. Тем не менее получалось, что единственным, кто путешествовал в более-менее сносных условиях, был дурачок Андрэ. Что наводило на мысль, а того ли человека считают дурачком?

Вообще, путешествие наше поначалу протекало без особых трудностей, из-за чего мы расслабились и обленились. Действительно, управление летучим кораблем не требовало каких-то особых усилий. «Грозный пингвин» спокойно скользил над землей в ту сторону, в которую направлял его рулевой, игнорируя холмы, снежные сугробы, русла рек и мелкий кустарник. Паруса за ненадобностью так ни разу и не поставили, двигались исключительно за счет паровой тяги, проблем с дровами на этот раз не предвиделось — ведь двигались по-над сушей. Единственное неудобство доставляли леса: их приходилось облетать стороной. Ну и остановки возле городов неизбежно превращались в бесплатный цирк для обывателей. Сначала Архимеду приходилось долго убеждать всех, что мы не колдуны и корабль двигается исключительно естественным образом. Откровенно говоря, получалось это у него плохо. Да чего уж там говорить о горожанах, если даже меня его объяснения не особо убеждали. Когда же ему удавалось более-менее объяснить, что опасности от нашего судна никакой нет, толпы любопытных бездельников разбредались по кораблю, норовя залезть в самые неподходящие места, а то и стащить что-нибудь. Один раз нам даже пришлось возвращаться назад из-за двух сорванцов, спрятавшихся в трюме и обнаруженных исключительно благодаря беспокойному духу Хосе Альфонсо. Дрожащих от пережитого ужаса мальчишек сдали на руки родителям, но ушел на это почти целый день. В другом городке, уже в Германии, местный священник предал нас анафеме и объявил слугами дьявола, после чего несколько миль за «Грозным пингвином» гналась вооруженная толпа прихожан, желавших нас непременно «спасти» через сожжение на костре.

Вскоре мы достигли Гронингена. Я планировал и дальше двигаться по суше, сколько возможно, но Николас объяснил, что, перебравшись в Скандинавию, мы окажемся по другую сторону Скандинавских гор, то есть еще дальше от нашей цели. Хоть сами горы и нельзя назвать особо высокими, но для летучего корабля они представляли непреодолимую преграду, тем более что, даже миновав их, нам пришлось бы долго искать спуск к Норвежскому морю из-за обрывистых фьордов. Доводы показались нам вполне разумными, потому решили добраться до Гронингена, а дальше плыть морем.

Как вскоре выяснилось, все наше путешествие до этого момента можно было смело назвать увеселительной прогулкой. Никто из нас, включая и самого Николаса, раньше не плавал в столь северных широтах. Никто не мог предположить, что здесь так холодно!

— Ничего страшного, — глядя на плавающие в воде льдинки, оптимистично заявил Архимед на четвертый день плавания. — Это лишь повод продемонстрировать вам, какое значение имеет наука для счастья человечества!

— Продемонстрируй, — мрачно согласился Николас, шмыгая покрасневшим носом. — Сделай счастливыми часть человечества в лице меня. Твоя наука может согреть воздух?

— Зачем, если природа уже сделала это за нас! — с пафосом воскликнул Архимед, поднимая к небесам указующий перст. — А наука дает нам знание об этом.

— Ты о чем вообще? По мне, так природа в этих местах сделала все, чтобы человек бежал отсюда без оглядки.

— Совершенно точно установлено, что в этих водах имеется теплое течение, именуемое Гольфстримом. Про него впервые написал Понс де Леон — испанский мореплаватель — в начале прошлого века. Позже его рассказ неоднократно подтверждался другими моряками, и они помогли составить примерную карту, на которой отмечено это благословенное теплое течение.

— Слава богу! — облегченно выдохнул облако морозного пара Андрэ. — Куда плыть-то? У тебя небось и карта есть?

— Э-э-э… — замялся изобретатель, сраженный вопросом сильно поумневшего на морозе гиганта. — Вообще-то я надеялся, что у Николаса есть. В конце концов, он же моряк!

Николас печально вздохнул:

— У меня-то карта есть. Но это список с карты одного купца, которая, в свою очередь, срисована была для него с какой-то карты, которой лет двести минимум пользовались в его роду. Так что никакого Гольфстрима на ней нет. Впрочем, как и других течений. Вот — сам смотри…

Мы по очереди полюбовались на карту. Карта была красивая, но совершенно ни о чем мне не говорила, поскольку выше капитана мне сделать карьеру не довелось, планированием сражений я не занимался и карты видел лишь издали.