Солнышко Алеша (СИ)

И уже учась в Ленинграде, Елена, приезжая домой, по­прежнему любила, когда тот к ним приходил, одаривая ее конфетами, цветами и разными заграничными ювелирными безделицами. В общем ухаживаний Николая она не отвергала, как не отвергала тот быт, в котором жила с детства. По­-прежнему любила комфорт, любила красиво одеться и вкусно поесть. И родители постепенно свыклись с ее капризом и отец иногда даже афишировал новую пролетарскую ветвь своего рода.

Санька же, когда узнал, чья дочь его новая подружка, поначалу на это никак не среагировал. Ему нравилась Алена, а на остальное ему было просто наплевать. Но не все в этой жизни просто и чем больше они узнавали друг друга, чем дальше заходили их отношения, тем тоскливей становилось у парня на душе. Но Санька был джентльменом, а как учат правила хорошего тона: джентльмены к домам претензий не имеют и прав своих на них не предъявляют.

Санька был счастлив в дне сегодняшнем и о будущем старался не думать. (Здесь бы вставить подходящую по смыслу английскую фразу или поговорку, так как теперь Санька с Аленой, избегая на работе длинных чужих ушей, перешли на английский язык - Лена обучила Саньку разговорному английскому языку менее чем за полгода. Но, увы, меня, как и Саньку, в школе английскому учили долгих шесть лет, но Санька из школьного английского вынес только «вумен», а ваш покорный слуга лишь «шерше ля фам» да и то французское.)

А Алена (Санька ее теперь только так называл) в школе кроме английского изучила еще и французский язык. И за месяц работы в цехе - в цехе было установлено французское оборудование изучила инструкции и техпроцессы фирмы­изготовителя, так сказать, в подлиннике и ужаснулась: за двенадцать лет его эксплуатации технологи под нажимом руководства цеха из года в год, ради получения классных мест, премий, званий и наград, так перекроили техпроцессы, так «рационализировали» оснастку, что былого качества не осталось и в помине.

Но, сравнив разбитую и разболтанную после 12-летней варварской эксплуатации импортную линию с самым современным новым отечественным оборудованием такого типа, Алена пришла к печальному выводу: старое французское оборудование и сейчас давало продукцию качественнее, чем новое наше отечественное.

Для изменения сложившегося положения нужны были срочные и кардинальные меры. О состоянии же дел в нашей науке Алена знала не понаслышке и теперь, вникнув в проблемы производства, сделала для себя такой вывод: время «Кулибиных» прошло - не тот теперь уровень - нужна настоящая наука, без дураков, нужны целенаправленные научные изыскания по первестепенно-важным направлением с настроем на приоритет. А для этого нужно ученые-фанаты, но в науке, как и во всех сферах нашей жизни пока царит атмосфера династий и коррупций сильных мира сего, сильных связями и круговой порукой и приходится поэтому и дипломированным «Кулибиным» работать на этих панков, писать им и из деткам кандидатские, докторские. То есть, пока наука часто и густо в своем творческом горении рождает не научные открытия, а все новых и новых нахлебников, плодя в несметных количествах кандидатов да докторов наук. Вот и стали мы к своему горькому стыду даже всякую дрянь и безделицу покупать за границей, расплачиваясь за все это золотом да другими ценными природными богатствами.

Хреновыми мы оказались наследниками тех кто потом и кровью создавал нашу Родину, незабвенную Россию- матушку, и покатилась великая страна под пьяный ухарский аккомпанемент вниз и казалось уже, что ничто не остановит ее падения, но была, есть и будет в России сила и первым камнем под ее колеса брошен был указ «О борьбе с пьянством».

И взглянул, трезвея, народ вокруг и задумался, крепко задумался. Все начали думать, от мала до велика. Алена Н. и Алеша Солнышко даже сдружились из-за споров по вопросам перестройки. И хотя ледок отчуждения между друзьями полностью так и не растаял, все же Санька с Аленой стали бывать в доме Алеши. Правда, коротали они свободные вечера чаще с Валентиной втроем, так как молодой супруг дома бывал редко: то на работе на заводе, то в колхозе на поле, то с друзьями в клубе воинов- интернационалистов.

Когда же Алеша оказывался дома, между ним и Аленой часто вспыхивали жаркие споры. Воочию убедившись, в какой глубокий тупик завело экономику хаотичное развитие последних десятилетий, Елена приуныла и не верила уже, что этот хаос можно как-то перестроить, упорядочить. Алеша тоже прекрасно понимал, что, говоря образно, самолет в ракету, увы, при всем желании не перестроишь, но ракету надо еще построить, а потом уже и от самолета отказываться. То есть, надо и новый сектор экономики создавать, но и не забывать старый до поры до времени поддерживать в рабочем состоянии, но и не увлекаться чрезмерно реконструкцией.

Здесь надо уточнить, что вопросами перестройки Алеша увлекся не из-за праздного любопытства: в нем проснулось чувство хозяина в своей стране, чувство сопричастности ко всему происходящему, а значит и личной ответственности за все происходящее. И он, когда с пути правды убрали плотину замалчивания и правда заполонила страницы газет, стал жадно впитывать в себя информацию отовсюду и обо всем.

Вот тогда-то и пригодились ему знания, приобретенные в юности самообразованием. Знания законов диалектики разложило всю информацию по полочкам и оптимистичней стал смотреть Алеша в будущее и оно представало перед ним все яснее и зримее.

Но от сидения по ночам над книгами начала беспокоить рана на голове и однажды осенним вечером с Алешей произошел странный случай.

В тот день у Алеши был отгул. И он поехал после обеда в Овражное вспахивать зябь под озимые. Вообще-то тот день был необычен с самого утра. Рано поутру Алеша проводил Саньку на призывной пункт двадцатидвухлетний Санька Шатров, несмотря на имевшийся «белый» военный билет, добился для себя перекомиссии и теперь стремился попасть служить в Афганистан и никуда больше.

Проводить себя Александр разрешил только Алеше и они вдвоем в предрассветный мгле под монотонный шум осеннего дождя, неся по очереди Санькин рюкзак, пешком почти через весь город молча топали к месту сбора.

Да и проводить ныне Саньку больше не было кому.

Последний месяц на Алену все чаще и чаще стала нападать хандра. То ли дождливая осень была тому виной, то ли затосковала Елена Н. по дому, по друзьям веселым, потому что все чаще, сославшись на недомогание, непоказала из общежития глаз и приходилось Саньке одному коротать длиннющие осенние вечера.

А вскоре Елена почувствовала, что она беременна и представив, что ее ждет за жизнь, ужаснулась, проснулась от грез, любовный туман развеялся окончательно и она, сделав тайком аборт, бежала в Москву.

Узнав, что Валентина помогла Елене избавиться от ребенка, Санька, который Валентину и так раньше недолюбливал, теперь ее возненавидел.

Прощаясь, Санька не удержался - попрекнул и Алешу:

- Скоро, очень скоро ты Настю позабыл! - и, не оборачиваясь, пошел к автобусу.

«Забыть Настеньку!!! Да разве можно себя забыть?! Настя, солнышко ты мое! Тебя нет, а свет все струится, струится ... Эх, Санька, Санька! Злишься ты потому что Алена сбежала. Да, если б только была жива Настя, пускай бы меня она бросила, разлюбила ... Пускай! Знать бы только, что есть она на свете и все ... больше ничего и не надо, знать бы что есть ... », - в который раз вспомнив утренний разговор, с горечью подумал Алеша, подойдя к пруду в Овражном и щемящая тоска охватила его, когда он снова увидел святые сердцу места.

Омыв руки в холодной родниковой воде, он, несмотря на быстро набегавшие сумерки и накрапывающий дождь, домой не заторопился, а уселся на поваленное дерево у самой воды. Раньше любили сиживать здесь они вдвоем с Настей, а теперь почти каждый вечер бывал здесь он один, один, совсем один.

Он сидел, слившись с деревом, растворившись в ночи и по его запавшим щекам смешиваясь с каплями дождя текли слезы. Алеша низко наклонил голову, обхватил ее руками, расслабился, тупо заныла рана на голове и вдруг острая боль ослепила его и, когда он с трудом расплющил ставшие тяжелыми веки, небо сверкало голубизной, ярко светило солнце и вдоль берега все ближе и ближе подходила к нему ... Настя ...